– Шестнадцать, не младше. Мы же не… – «Мы же не работаем с детьми»? Ты что, феминист? Ринат открывает рот, но не успевает ответить – его сводит очередная судорога, он выгибается грудью вверх и несколько секунд стоит как паук – на руках и ногах. В следующее мгновение на грудь ему, корчащемуся в агонии, опускается ступня, придавливая к земле, и женщина, известная Ринату под именем Марина Фальери, снимает парик цвета воронова крыла и достает из глаз янтарные линзы. – Сожги, – приказывает она Ларе. Теперь, без грима, у нее совсем иной вид. Темно-русые волосы, морозно-серые глаза и бездонно-пустой взгляд, не говоря уже о «чизетте» с глушителем в ее руке. Ринат понимает, что это конец, и оттого боль каким-то образом немного, на градус-другой, утихает. – Кто вы такие? – шепчет он. – Кто вы, б…, такие? – Меня зовут Вилланель. – Она направляет «чизетту» ему в сердце. – Я киллер у «Двенадцати». Под его взглядом она дважды спускает курок. В дневном душном воздухе звуки выстрелов через глушитель – словно треск сухого хвороста. Перетащить труп Рината и похоронить его в вырытой могиле – дело недолгое, но хлопотное и неприятное, так что Вилланель предоставляет это Ларе. Сама же тем временем погружает на мотоскафо стол, стулья и остатки обеда. Возвращается с канистрой. Пропитывает бензином футболку с джинсами и бросает их в разведенный Ларой костер поверх тлеющего парика. Ринат уже закопан, и Вилланель приказывает Ларе снять шорты и лифчик от купальника. Зачистка занимает почти час, но в итоге вся одежда сожжена, пепел развеян, а все, что не сгорело – кнопки, застежки, пуговицы, – отправлено в воды лагуны. – На катере есть ведро, – бормочет Вилланель, глядя на воду. – Зачем? – Угадай. – Она указывает на благоухающие Ринатовы выделения. Наконец Вилланель удовлетворена, они спускаются к пристани, переодеваются в одежду, которую привезла с собой Лара, отшвартовывают катера и отчаливают на северо-восток. Венецианская лагуна мелководна, средняя глубина – около десяти метров, но есть в ней ямы и гораздо глубже. Неподалеку от острова Повелья глубиномер на мотоскафо обнаруживает одно такое место, и Вилланель отправляет туда стулья, кирку и лопату. В XVIII и XIX веках Повелья служила карантинным изолятором, куда приставали суда, зараженные чумой. В начале XX века здесь была психиатрическая клиника, где согласно венецианским легендам пациентов подвергали жутким опытам. Сегодня остров заброшен, имеет необитаемый вид и репутацию места с привидениями, так что туристические катера тут нечастые гости. Повелья разделена надвое узким каналом, который скрыт свисающими ветвями деревьев. Именно здесь, вдали от судоходных маршрутов, девушки пришвартовываются. Под придирчивым взглядом Вилланель Лара обрабатывает все поверхности мотоскафо спреем, удаляющим ДНК, затем выдергивает пробку отливного отверстия и перепрыгивает на второй катер. Мотоскафо тихо погружается под воду и через двадцать минут уже покоится на дне канала. – Его, конечно, найдут, – говорит Вилланель. – Но не сразу. Нам пора в гостиницу. Мы же по сценарию сестры? – Да. Я там сказала, что еду тебя встречать в аэропорт Марко Поло. – А мой багаж? – В ящике. Вилланель изучает сумки из телячьей кожи от Феррагамо. – Кто мы такие? – Юлия и Алена Пинчук, совладельцы киевского агентства знакомств MySugarBaby.com. – Прекрасно. Кто из них я? – Юлия. Вилланель откидывается на кремового цвета кожаную спинку пассажирского сиденья. – Поехали. Тут работа выполнена. Сидя в ресторане отеля «Эксельсиор» на Лидо, Вилланель и Лара попивают розовое шампанское «Мерсье», закусывая охлажденными frutti di mare[12] с серебряной этажерки. В зале, украшенном колоннами в мавританском стиле, преобладают оттенки белого и слоновой кости и не слишком людно: уже конец сезона, и летняя публика почти разъехалась, хотя фоном все равно слышен оживленный гул голосов, прерываемый вспышками хохота. За террасой – плохо различимая в сумерках лагуна, ее поверхность темнее неба буквально на один тон. В воздухе ни дуновения. – Ты сегодня прекрасно справилась, – говорит Вилланель, накалывая на вилку лангустина. Лара тыльной стороной ладони касается ее теплого плеча. – Я благодарна тебе за учебу. Этот опыт невероятно ценен. Я столько узнала. Серьезно. – По крайней мере, у тебя появляется стиль в одежде. Не вот это вот lesbiyskoe porno. Лара улыбается. Платье из шелкового шифона, короткая стрижка, оголенные мускулистые руки – она смотрится мифологической богиней войны. – Как думаешь, тебя скоро пошлют на самостоятельное задание? – спрашивает Вилланель. – Может быть. У меня проблема с языками. Я до сих пор говорю по-английски с ужасным русским акцентом, поэтому меня на время пристраивают в один дом прислугой. – В Англии? – Да. Какой-то городок, Чиппинг-Нортон. Ты там бывала? – Нет, но слышала. Один из пригородов с грязными денежками, вроде Рублевки. Куча скучающих домохозяек нюхают кокаин и трахают тренеров по теннису. Тебе понравится. А чем занимается муж? – Он politik. Член парламента. – Тогда тебе, скорее всего, придется заставить его лизнуть твою киску, чтобы получить kompromat. – Мне бы больше хотелось лизнуть твою. – Знаю, detka, но работа есть работа. Сколько у них детей? – Девочки-двойняшки. Пятнадцать лет. – Веди себя с ними осторожно. Не распускай руки, чтобы даже ни намека. Англичане относятся к этому крайне трепетно. Лара разглядывает раскрытую устрицу, капает в нее соусом табаско, а потом наблюдает за мини-конвульсиями моллюска. – Я хотела тебя кое о чем спросить. Про сегодня. – Давай. – Зачем ты затеяла отравление? Ведь у тебя был пистолет. – Полагаешь, следовало просто пригрозить пушкой, чтобы он заговорил? – А почему нет? Так гораздо проще. – Подумай сама. Прокрути в голове весь сценарий. Лара выливает устрицу в рот и направляет взгляд в нежные сумерки. – Потому что была бы патовая ситуация? – Именно. Эти vory старой закалки – даже такой мешок дерьма, как Евтух, – ребята крепкие, и в их мире лицо – это всё. Такому чуваку пригрозишь пристрелить, если не заговорит, а он тебе ответит: «Иди на х…» – и что? Убьешь его – информации не получишь. – А если выстрелить в руку или в ногу, или еще куда-нибудь, где больно, но не смертельно, и пригрозить, что продолжишь в том же духе, если он не заговорит? – Это умнее, но если тебе нужна правда, человек с болевым шоком и огнестрельным ранением – не лучший источник. Травмированные люди порой несут всякую хрень. Главная фишка игры с ядом и противоядием в том, что он вынужден в нее играть. И суровый выбор делает он, а не ты. Неважно, верят тебе или нет – кстати, от смертельной дозы аконитина не существует антидота, – но он все равно знает: единственный шанс выжить – заговорить. А будет молчать – стопроцентный труп. – Шах и мат. – Именно. И важно рассчитать время. Нужно, чтобы яд начал действовать, чтобы давление исходило от яда, а не от тебя. Яд доведет его до такого отчаяния, что он не просто запоет – ты ему рот не сможешь заткнуть. Ночью того же дня они лежат в постели. Занавески колышет легкий бриз. – Я благодарна тебе, что ты меня сегодня не убила, – шепчет Лара, уткнувшись губами в волосы Вилланель. – Знаю, у тебя был такой план. – Ты о чем? – Просто я начинаю понимать, как ты работаешь. Как ты мыслишь. – И как же я мыслю? – Ну вот давай представим, чисто теоретически: ты убиваешь Рината именно так, как и убила, а потом стреляешь в меня, затем бросаешь оба трупа в катер и взрываешь его… – И дальше что? – Полиция расследует взрыв и находит останки Рината и некоей женщины. Потом беседуют с людьми в Ринатовом отеле и выясняют, что утром он уплыл с женщиной. – Ну да. – Из чего делают вывод, что мой труп – та самая женщина. Мы с Ринатом погибли в катастрофе.