– Нико. Пока я тебя, б…, не убила… – Это нигерийские карликовые козы. Нам больше никогда не придется покупать молоко, сливки, сыр и мыло. – Нико, слушай внимательно. У меня был жуткий день, а все наше бухло до последней капли – эта лужа на полу, так что сейчас я иду за вином. Когда вернусь, мне хотелось бы сесть за стол, попробовать твой гуляш, выпить бутылочку-другую красного и расслабиться. А об этих двух животных на столе мы больше не говорим ни слова, поскольку к тому времени они растают в воздухе, словно их никогда не существовало, ладно? – Э-э… Ладно. – Ну вот и славно. Вернусь через десять минут. Когда она возвращается с двумя бутылками, кухня наспех, но более-менее пристойно прибрана, в поле зрения – никаких коз, а Нико полностью одет. Сердце Евы замирает и в то же время готово выскочить из груди, когда она замечает, что Нико надушился одеколоном «Аква ди Парма» и натянул джинсы «Дизель». Они никогда не произносили этого вслух, но Еве известно: именно эти джинсы с именно этим одеколоном после шести часов означают, что Нико настроен романтически и что вечер закончится в постели. Ева называет эти штаны «секс-джинсами», а у нее самой нет никакого эквивалента. Никаких туфель типа «трахни меня», кокетливых платьев или атласно-кружевных трусиков с лифчиками. Ее рабочий гардероб безлик и утилитарен, и в другой одежде она чувствует себя глупо и неловко. Нико не устает повторять, как она прекрасна, но Ева не слишком ему верит. Она допускает, что Нико и впрямь ее любит (он повторяет это так часто, что трудно усомниться), но вот за что – это остается для Евы полной загадкой. Они беседуют о его работе. Он преподает в местной школе, и согласно его теории подростки из семей победнее, которые в магазинах расплачиваются наличными, гораздо успешнее справляются с задачами на устный счет, чем ребята более обеспеченные, которым родители дают банковские карты. – Они называют меня Боратом[7], – говорит он. – Как думаешь, это комплимент? – Высокий, восточноевропейский акцент, усы… Никуда не денешься. Но им с тобой просто повезло, ты же знаешь. – Неплохие ребята. Они мне нравятся. А как прошел день у тебя? – Жутко. Говорила по телефону через преобразователь речи. – Маскировала голос или просто для прикола? – Маскировала. Нужно было, чтобы чувак не понял, что с ним говорит женщина. Я хотела звучать как Дарт Вейдер. – Не буду даже пытаться это представить… – Он смотрит на нее. – Думаю, ты подружишься с девочками. Честное слово. – Какими девочками? – С Тельмой и Луизой. С козочками. Они очень милые. Она закрывает глаза. – Где они сейчас? – В своем домике. В садике. – У них есть домик? – Он продавался вместе с ними. – То есть ты их и впрямь купил? И они у нас навсегда? – Любовь моя, я всё подсчитал. Нигерийские карлики – самая богатая на удой порода, а весят они всего тридцать с лишним кило – это когда вырастут, а значит, сена им нужно очень мало. Молочными продуктами мы обеспечим себя полностью. – Нико, эта жопа мира называется Финчли-роуд, а не сраный Котсуолдс[8]. – Кроме того, нигерийские карлики… – Прошу, не называй их так. Это козы, точка. И если ты думаешь, что я каждое утро – или пусть не каждое, а хотя бы одно – буду вставать и их доить, то ты рехнулся. Вместо ответа Нико поднимается из-за стола и идет в крошечную, вымощенную плиткой зону, которую они называют садиком. Еще мгновение, и Тельма с Луизой радостно и резво вбегают в кухню. – Боже мой, – вздыхает Ева, и ее рука тянется к бокалу. После ужина Нико моет посуду, затем отправляется в ванную, где освежает парфюм, споласкивает руки и мокрыми пальцами поправляет прическу. Вернувшись, он обнаруживает Еву уснувшей на диване – чайная ложка в одной руке, а другая свисает, сжав креманку с мороженым. Тельма удовлетворенно улеглась рядом, а Луиза, упершись передними копытцами в диван, длинным розовым язычком подчищает остатки тающего лакомства. Обдумывая, как одеться для утреннего рандеву, Ринат Евтух останавливает выбор на спортивной рубашке от Версаче, шелковых слаксах и мокасинах из страусовой кожи от «Сантони». Часы «Ролекс Субмаринер» из чистого золота – завершающий штрих к образу человека, который обладает хорошим сдержанным вкусом, но которому лучше ни в коем случае не трахать мозги. Марина Фальери заставляет его ждать полчаса, ждать, стоя под железным навесом на выходе из отеля к воде. Лениво прогуливающиеся сзади двое охранников в обтягивающих мускулы костюмах скучающе наблюдают за узким каналом. Мстительный Катин настрой полностью унять не удалось, но ее гнев слегка поутих после обещания, что ее фото будет на развороте, а то и на обложке русского «Плейбоя». Подобные вопросы отнюдь не в компетенции Рината, но с этим он разберется позже – каждому овощу свое время. В настоящий же момент Катя надежно пристроена в салоне красоты отеля «Даниэли», где ее волосы подвергаются восстанавливающим процедурам с участием алмазного аэрозоля и экстракта белого трюфеля. Примерно в половине двенадцатого элегантный белый мотоскафо[9], покачиваясь на волнах, появляется из-под низкого мостика и причаливает у гостиничной пристани. За штурвалом – Марина в полосатой футболке и джинсах, ее темные волосы колышутся у плеч. На руках – и Ринату это безотчетно кажется очень сексуальным – водительские перчатки из мягкой кожи. – Итак. – Она поднимает солнцезащитные очки. – Ты готов узнать la vera Venezia?[10] – Еще как. – Шагнув в своих новых мокасинах на лакированную палубу красного дерева, Ринат на мгновение теряет равновесие. Телохранители рефлекторно подаются вперед, но он, балансируя, ступает к Марине и на миг опирается тяжелой рукой о ее плечо. – Прошу прощения. – Ничего страшного. Это твои ребята? – Да, из моей службы безопасности. – Ну, со мной ты и так в безопасности. – Она улыбается. – Но если хочешь, можешь пригласить их с собой. – Конечно нет. – Ринат на быстром разговорном русском приказывает телохранителям приглядывать за Катей и сказать ей, что он обедает с деловым партнером. С мужчиной, разумеется. А не с этой devushka. Телохранители ухмыляются и отступают. – Мне определенно надо выучить русский, – говорит Марина, совершая маневры под мостом. – На слух – весьма выразительный язык. Она искусно прокладывает путь между речными судами и, сбавив скорость, держит курс на юг – мимо Сан-Джорджо-Маджоре и восточного изгиба Джудекки. Мотоскафо с двигателем в 150 лошадиных сил скользит по зеркальной глади лагуны, оставляя позади бледный кильватерный след, а Марина тем временем рассказывает Ринату о дворцах и соборах, мимо которых они проплывают. – А где именно ты живешь? – спрашивает Ринат. – У нашей семьи квартира у Палаццо Чиконья, – отвечает она. – У Фальери венецианские корни, но сейчас наша главная резиденция – в Милане. Он бросает взгляд на ее левую руку в перчатке, легко удерживающую обод штурвала. – И ты не замужем? – Я была близка с одним человеком, но он умер. – Извини. Мои соболезнования. Марина открывает дроссель. – Это очень грустно. Я была рядом, когда он ушел. Убитая горем. Но жизнь продолжается. – Конечно, продолжается. Она поворачивает к нему голову, приподнимает пальцем солнцезащитные очки, и Ринат успевает поймать мимолетный взгляд янтарных глаз. – Сзади холодильник, там шейкер и бокалы. Плеснешь себе выпить? Он вытаскивает покрытый инеем шейкер и высокий бокал. – А ты? – Подожду до острова. Не стесняйся. Он наливает, пьет и одобрительно кивает. – Это… превосходно. – Лимончелло. На мой вкус, лучший напиток для такого утра, как сегодня. – Очень вкусно. Расскажи об острове, куда мы плывем. – Он называется Оттагоне Фальери[11]. Когда-то это был форт, защищавший Венецию от вторжений. Один из моих предков купил его в девятнадцатом веке. Он до сих пор нам принадлежит, но сейчас туда никто не ездит, и это место больше похоже на руину. – Звучит весьма романтично. Марина одаривает его таинственной улыбкой. – Посмотрим. Место определенно любопытное. Они держат твердый курс. Джудекка уже далеко позади, но Ринат видит перед собой лишь серо-зеленую воду. Лимончелло медленно растекается по его венам, словно лед по реке. Он уже забыл, когда в последний раз ощущал такой покой. Абсолютно неожиданно в дымке вырисовывается форт. Стены из тесаного камня, над ними – верхушки редких деревьев. Вскоре в поле зрения появляется пристань. К ней причален катер – поменьше, с черным корпусом. – Мы не одни? – Я попросила подругу приплыть пораньше и подготовить обед, – спокойно говорит Марина, словно это само собой разумеется.