— Как вы думаете, убийство было совершено в припадке временного безумия? — спросила Лейла. — Сумасшедшим? — пошел еще дальше Турнадр. — Возможно. Судя по обстоятельствам, мне не кажется, что мы имеем дело с предумышленным убийством, — предположил Жан-Пьер Фушру. — Что же касается сумасшествия, то на данный момент все, что мы имеем, — это расстройство, которое Фрейд называл «семейным бредом»: им, похоже, страдала жертва. Сейчас самое главное — это найти орудие преступления. Он посмотрел на часы и продолжил: — Мне хотелось бы еще раз осмотреть место преступления. Вы со мной, инспектор? Лейла кивнула, поднимаясь, а Жан-Пьер Фушру попросил аджюдана задержать Жизель Дамбер, если они опоздают. Когда они подошли к дому тетушки Леонии, оттуда доносились звуки ссоры между немолодой особой с седыми волосами, собранными в пучок, и прыщеватым невысоким юнцом. — Но я же вам сказал, мадам Эмильена, что я ее внес, — напрасно настаивал он. — Кончай врать, Теодор! — последовал суровый окрик. — Вчера утром она была на улице. Я сама видела, когда пришла. Не спорь ты со мной! — Может быть, она и была на улице вчера утром, но я ее внес накануне вечером, как вы мне сказали. Я даже спросил секретаршу, куда ее поставить, и она велела отнести ее наверх в кабинет, — настаивал он. — В кабинет! Вот еще новости! Мы же никогда не запираем ее в кабинете. Мы… Эмильена остановилась на полуслове, завидев двух незнакомцев, покусившихся на ее территорию, и раздраженно сообщила: — Если вы на экскурсию, так еще рано. Приходите в полтретьего. — Мы не на экскурсию, — тут же разуверил ее высокий худой господин. — Я комиссар Фушру, а это инспектор Джемани. Вы, наверное, Эмильена Робишу. Это вы обнаружили… Но Эмильена, к тому времени воспрянувшая духом, не ожидала, что ей так внезапно напомнят об «ужасной находке». Разинув рот от изумления — ну и полицейские нынче пошли! — она произнесла с видом оскорбленной добродетели: — Я уже давала показания в жандармерии. — Я прочел их с большим интересом, мадам Робишу, — тотчас заверил ее комиссар. — И я только хотел уточнить у вас некоторые детали, если это вас не затруднит. — Сейчас не время, — слегка смягчившись, ответила Эмильена. — Надо прибраться внизу перед экскурсией… И, бросив осуждающий взгляд на Теодора, добавила: — На молодежь теперь надеяться нечего… — Если я вам больше не нужен… — начал он. — Как это не нужен! — возмутилась Эмильена. — С моим-то ишиасом! Очень даже нужен, чтобы внести эту статую. Хотя не сейчас, после экскурсии, — пришлось ей признать. — Возвращайся в пять. Пока молодой человек откланивался со смущенным «Дамы и господа», счастливый, что так легко отделался, Эмильена возвела очи горе, пожала плечами и вздохнула: — Ох уж эта молодежь! Все бы им на печи лежать! Вот в мое время… Неожиданно вспомнив, что находится в присутствии двух представителей закона, она на полуслове оборвала свои ностальгические воспоминания обо всех сдельных работах, выполненных в свое время членами ее семьи. — Ну, куда пойдем? — бесцеремонно спросила она. — В зал для приемов? — Конечно, почему бы и нет, — согласился Жан-Пьер Фушру, уже наступая на пятки женщине, без долгих разговоров открывшей дверь в мрачную комнату с двумя книжными шкафами, лопавшимися от изданий переводов Пруста на все возможные языки. Большой круглый стол в центре с разложенными туристическими буклетами, образцами открыток и портретами писателя в детстве, в молодости и на смертном одре играл роль кассы. Маленькое неброское объявление извещало о цене экскурсии, а рядом высилась пачка анкет для вступления в Прустовскую ассоциацию с явной целью сделать из случайного посетителя постоянного члена. На стене рядом с репродукцией «Вида Дельфта»[36] Вермеера висела картина «Утраченное время», написанная художником, подпись которого была неразборчива и рисковала навечно остаться таковой. По контрасту прекрасные черно-белые фотографии прустовских мест, подписанные Ф.-К.Б., давали ясное представление о том, на что произведения Пруста могут вдохновить самобытного художника. — «Еще одна вселенная», — вполголоса процитировал Жан-Пьер Фушру, вспомнив слова, слышанные от Марилис. И, вернувшись к происходящему, спросил: — Не могли бы вы нам сообщить, уважаемая мадам Робишу, когда вы видели председательницу в последний раз? — Видела, — повторила Эмильена. — Вы имеете в виду до… Вы хотите сказать живой… я бы присела, если только можно, — добавила она, усаживаясь на один из шести неудобных стульев, стоявших у стены. — Я как раз собирался вам предложить, да и мы тоже сядем, — ответил он, делая почти незаметный знак Лейле и направляясь к другому стулу. — Не то чтобы позавчера я ее видела, — начала Эмильена, успокоенная тем, что они неожиданно уселись таким тесным кружком. — Я зашла во второй половине дня к секретарше, чтоб она сделала мне справку о сверхурочных. По такой-то погоде, да еще все эти приезжие… Я не видела мадам Бертран-Вердон, только слышала… — Эмильена поколебалась. — Мадемуазель Дамбер я тоже не видела. Но я их слышала… Понимаете, я не хотела подслушивать, но… то есть… словом, они ссорились. — Ссорились, вот как? — не слишком заинтересованно протянул Жан-Пьер Фушру, сделав вид, будто слегка сомневается в только что услышанном. Лейла узнала один из его любимых маневров и, затаив дыхание, ждала, что Эмильена начнет бурно протестовать. — У меня нет привычки подслушивать под дверью, — распалялась та. — Но они так громко говорили — как тут не услышишь. Когда я подошла, мадемуазель Дамбер плакала и все твердила: «Это кража». — «Это кража», вы уверены? — Да, так она и сказала. А мадам Бертран-Вердон кричала, что подаст на нее в суд за… за что-то на… ция. — Диффамацию? — догадалась Лейла. — Да, это самое, за диффамацию, — не останавливаясь, продолжила Эмильена. — А потом говорит: «Бедняжка Жизель, по-вашему, кому поверят: мне или вам?» А мадемуазель Дамбер сказала: мол, как жаль, что мертвые не могут говорить, ох!.. Эмильена резко поднесла руку ко рту, поняв, что могли означать эти слова. — Я ведь только повторяю то, что слышала… Я не знаю, что там было потом, потому что я подумала, что лучше не приставать к ним сейчас с этими сверхурочными, и ушла. — То, что вы нам сказали, необычайно важно, — очень серьезно заключил комиссар Фушру. — Возможно, вам придется давать свидетельские показания… — Ох! — запричитала Эмильена в смятении от самой идеи предстать перед судом. — Я никому зла не желала… Я… — Мы прекрасно понимаем ваши чувства и благодарим вас за сотрудничество. Мы вызовем вас, только если это будет абсолютно необходимо. Инспектор Джемани даст вам подписать листок бумаги, чтобы не тревожить вас лишний раз и не вызывать в жандармерию. Что-нибудь еще, инспектор? — Нет, ничего важного, — отвечала Лейла, следуя безмолвно согласованному плану. И, улыбнувшись, обратилась к Эмильене: — Будьте любезны, подпишите здесь, после того как прочтете… — Да я без очков, — попыталась схитрить Эмильена. — Если это очки для чтения, может, у меня найдется пара. Хотите, я вам одолжу? — любезно предложила Лейла. — Можно попробовать, — пробормотала Эмильена. И, взяв протянутые очки, она с трудом начала читать составленный Лейлой протокол, затем, шмыгнув пару раз носом и покачав головой, расписалась. — Спасибо, — сказал комиссар Фушру. — Не будем вам больше мешать, правда, инспектор? — Конечно, — согласилась Лейла. И, повинуясь неожиданному порыву, спросила: — Хотите, мы поможем вам со статуей, о которой вы говорили? — Да не стоит. Теодор вернется в пять часов. Теперь-то он ее внесет как миленький и уж конечно не в кабинет, с нее же гипс так и сыпется… Комиссар Фушру и инспектор Джемани обменялись взглядом, в котором сквозили недоверие, надежда и неожиданное ликование. Он осторожно спросил: — А где сейчас эта статуя? — На своем месте, посреди сада, потому что Теодор не внес ее в дом, как ему велено было, хоть и врет как сивый мерин! Можете пойти на нее взглянуть, если хотите, у меня других дел полно, — поднимаясь, заключила Эмильена. Оказавшись перед гипсовой копией очаровательной статуи, выполненной одним из великих скульпторов восемнадцатого века, комиссар Фушру и инспектор Джемани не стали тратить время на восхищение ее грациозно согнутым коленом, изящной линией плеч, чуть тронувшей ее губы улыбкой сфинкса. Они заметили только коричневатые пятнышки на ногах купальщицы — убедительное доказательство того, что перед ними было орудие убийства. — Надо сейчас же отправить ее в лабораторию, — пробормотал Жан-Пьер Фушру. — И полагаю, изловчиться собрать отпечатки пальцев у всех присутствующих в самое ближайшее время, — вздохнула Лейла. — Правильно полагаете, инспектор. За работу… Через несколько минут под оторопелым взглядом Эмильены бригада из трех экспертов в перчатках со множеством предосторожностей упаковала небольшую статую в кусок белой материи. Они исчезли так же бесшумно, как и появились, оставив посреди клумбы безобразную коричневую дыру. Глава 20 Уже почти полчаса Жизель просидела в комнатке без окон. Старенький радиатор почти не согревал помещение. Не для того ли ее заставляют ждать, чтобы еще усилить страх, и так овладевший всем ее существом, чтобы проще было сломить ее сопротивление? Что им известно? Кто им рассказал? Какой из ее обманов был разоблачен? Она нервно заплетала и расплетала косички из бахромы своей шали. Она рисковала стольким сразу, не в состоянии справиться одновременно с двумя проблемами, уже, впрочем, слившимися в одну большую из-за Ивонны. И как ей быть теперь, когда профессор Вердайан вырвал у нее обещание молчать? Как ей расхлебать эту кашу? Выиграть время. Нужно выиграть время, чтобы подретушировать истину. Вести себя так, словно она ни к чему не причастна. Сказать им, что обещала Андре Ларивьеру помочь провести экскурсию, а она начинается меньше чем через час… После чудовищной ссоры с Аделиной, не оставившей ей иного выхода, кроме преступления, Жизель в смятении пыталась продумать до конца свой план, когда раздался телефонный звонок. Звонила Ивонна. Это случалось так редко, что Жизель даже не узнала бесцветный заикающийся голос. — Дом тетушки Леонии? Позовите, пожалуйста, Жизель Дамбер. — Я слушаю, — ответила заинтригованная Жизель. — О, Жизель, как хорошо, что я тебя нашла… Это Ивонна… Мне очень нужно с тобой поговорить. — Интонация поднималась и опускалась на каждом слоге, словно сестра не владела своим голосом. — Я тебя слушаю, — повторила Жизель. Она пыталась говорить спокойно, несмотря на то что сама была на грани истерики. — Нет, не так… Ты не понимаешь… Мне нужно с тобой поговорить… по правде… — закончила Ивонна, совсем как маленькая девочка.