— Хорошо. Значит, где-то в течение субботы или очень рано в воскресенье кто-то сунул в ружье пулю. Скорее всего, кто-то, живущий в доме. — Ничего подобного, — возразил Рид. — Мы все ушли днем в субботу. Любой мог сюда войти. Дома в деревне никогда не запираются. — Это просто великолепно, — заключил Каннингем, угощаясь клубникой. — Ни у кого не может быть алиби, так как нам не известно, когда была вложена пуля и на какой момент нужно алиби. Все находились за несколько миль от ружья, когда оно реально попало в руки потенциальному убийце. Если я правильно понял ваши довольно сумбурные описания сложившейся ситуации, любой, оказавшийся в округе, начиная с родственников мальчиков из лагеря Араби и вплоть до самой мисс Фэнслер, имели отличную возможность и достаточно навыков, чтобы зарядить ружье. Далее… между прочим, вкуснейшая клубника, полагаю, здесь выращенная. Рад узнать, что местные жители еще кое-чем занимаются, кроме устройства гнусных заговоров друг против друга. — С удовольствием разрешаю тебе немножечко пошутить, — сказал Рид, — и с чрезвычайной терпимостью не завидую равнодушию, с которым ты тут сидишь, поедая клубнику со сливками. Однако я протестую против объявления моих описаний сумбурными. Может быть, в этом доме чего-то недостает, допустим, обычных компонентов нормальной семейной жизни, но, по-моему, мой отчет о сложившейся ситуации кристально ясен, ты согласна, Кейт? — Не думаю, чтобы сей инцидент положительно повлиял на твое настроение, — заметил Джон Каннингем, — или, может быть, с возрастом ты стал чувствительным, утопая в блаженном положении лелеемого холостяка. Чувствительность непозволительна нам, женатым мужчинам с четырьмя детьми и кучей родственников со стороны жены, которые соглашаются между собой лишь в вопросе о методах воспитания собственного потомства. — Мне не знаком человек, менее чувствительный в уничижительном смысле этого слова, чем Рид, — с поразившей ее саму горячностью заявила Кейт. — Может быть, уголовная практика в Бостоне приучила вас к регулярному появлению разрезанных на куски трупов соседей. Вы, возможно, не понимаете, что я попала в весьма приятное положение, ожидая ареста за убийство или за непредумышленное убийство моего племянника или его наставника, если вместо этого не арестуют меня или еще кого-нибудь из моих гостей. Я прихожу к мысли, что единственное решение, как предложил бы лорд Питер Уимси, подать яд на троих в библиотеке. В любом случае не вижу причины ругать бедного Рида. Мне он кажется единственным абсолютно здравомыслящим человеком во всей этой жуткой ситуации… — Который, безусловно, — подхватил и завершил ее фразу Каннингем, — в состоянии доказать, что он не убийца и не намерен лжесвидетельствовать, защищая убийцу, если тот вдруг окажется любимой им женщиной или любым членом ее семейства. Ладно, сядьте оба и перестаньте вести себя подобно персонажам романа Генри Джеймса, столкнувшимся с шерифом, а весьма вероятно и с окружным прокурором. Я, как вы верно заметили, адвокат по уголовным делам. Полагаю, что это, вкупе с событиями из нашего с Ридом прошлого, и было причиной, по которой вы позвонили мне в данном случае. Так что давайте попробуем рассмотреть ситуацию в целом так, как ее будет рассматривать полиция, а не так, как нам хотелось бы прочитать в романе, превосходно написанном чрезвычайно чувствительным автором. Успокойтесь вы оба. — Ну ладно. — Каннингем с видимым сожалением отодвинул от себя чашку с клубникой. — Допустим, что это убийство свершилось не в результате долго накапливавшегося раздражения, а произошло в настоящий момент благодаря необычайно злосчастному стечению обстоятельств, ибо сей дом в конечном счете предрасположен к убийству — и вряд ли мне следует добавлять, что мы все всеми силами должны постараться доказать, что именно это и произошло в данном случае, — убить любого из определенного числа людей. Начнем с ближайшего окружения убитой — ее мужа или, как я заключил из всего, что вы мне о ней рассказали, практически с любого другого члена ее семьи. У нее есть поблизости другие родственники? — Не знаю, — ответила Кейт. — Ну, — продолжал Каннингем, — казалось бы, мы должны признать исчезновение этой женщины актом очищения и на том успокоиться. Однако штат, способный закрыть глаза на одно убийство, каким бы желательным оно ни было, будет вскоре вынужден закрывать глаза на тысячи других. — Если вы так считаете, — сказала Кейт, — как же можно быть адвокатом по уголовным делам? — Я не закрываю глаза на убийство. Я защищаю обвиняемых в нем людей. Не наивный ли это вопрос для такой взрослой девочки? — Не стоит грубить, — заметил Рид. — Уверяю вас, я и не собирался. И все-таки, ты окружной прокурор и, когда у тебя на руках труп, звонишь адвокату. — Вспомнил о нашей дружбе в юридической школе. — Да брось, Амхерст. Вам обоим следует приготовиться к множеству откровенных речей, ибо именно их вам предстоит выслушать. — Прошу прощения, — сказал Рид. — И я, — добавила Кейт. — Хотя, верьте не верьте, мое замечание было продиктовано не столько раздражением, сколько любопытством. Никаких оскорблений. — А никто и не обижается. Итак, в дополнение к мужу мы имеем всех обитателей этого дома, каждый из которых ненавидел жертву, многие по личным причинам, другие, возможно, по неизвестным нам личным причинам. Как я догадываюсь, милая леди не ставила себя выше морального шантажа и фактически получала особое удовольствие, заставая людей в щекотливых ситуациях, что затрагивает за пределами этого дома мисс Чинзана и мистера Падрига Маллигана. — Вы ведь не собираетесь никому об этом рассказывать? — всполошилась Кейт. — Когда мы честно все изложили, вы поклялись… Слушайте, я выдала мрачную истину в связи с серьезностью ситуации, но сделала это, лишь понимая… — Серьезность ситуации. Опять пуританство и праведное негодование. Помните — полиция собирается многое выяснить, а мы должны знать еще больше. Используем мы полученную информацию или нет, это решение может и должно подождать. Бесполезно заметать грязь под ковер, если полиция первым делом намерена его снять и исследовать пол под ним с помощью микроскопа. Так о чем это я? — О мистере Маллигане. — Ах да, и о мисс Чинзана. Потом у нас имеется мистер Артифони. Согласно моим записям, он из лагеря, и у него, кажется, был отличный мотив… — Вряд ли это мотив для убийства. — Возможно, мотив для убийства, в сущности, не поддающегося раскрытию. Затем чета Паскуале — мистер, работающий в вашем саду, и миссис, работающая на мистера Маллигана. Затем миссис Монзони, которая при любой возможности извещала всех и каждого о своей ненависти к жертве. Кроме поименованных у нас остаются, за исключением неизвестных нам личностей, лишь обитатели этого, извините меня, дорогая леди, эксцентричного дома. Маленький мальчик; его наставник, который, видимо, страстно влюбившись, оплакивал собственный целомудренный образ жизни и страдал от заминки в работе над диссертацией. Другой кандидат в доктора, выступающий в роли ученого и исследователя и, кажется, сочетающий манеры Оскара Уайльда с половой жизнью Фрэнка Харриса[21]. Он нуждается, академически выражаясь, в стимулирующих инъекциях, и кто знает — может быть, вы, дорогая леди? — что именно мог обнаружить в бумагах покойного мистера Лингеруэлла… Ладно, запишем, а вы потом мне расскажете. Дальше две приехавшие в гости женщины — Лина Чинзана, очевидно блестящая молодая женщина, непомерно жизнелюбивая и обаятельная, временно угнетенная тяжким грузом девственности, и профессор Грейс Нол… — У нее абсолютно отсутствуют и мотивы, и возможности. — И поэтому она заслуживает особенного внимания. — Ей семьдесят, и она чрезвычайно известна без каких-либо существенных… — Несомненно, вы правы. В то же время могу просветить вас, поведав истории о семидесятилетних личностях с прославленной репутацией, которые в конце концов превосходнейшим образом слетали с катушек в страстном стремлении к власти или к новым ощущениям. — Это, конечно, случается на более ранних стадиях жизни, — поправил Рид. — В большинстве случаев. Но можно насчитать множество исключений, сколь бы малой ни оставалась их статистическая вероятность. Сюда мы добавим и вас обоих, но давайте пока считать вашу невиновность установленной. В конце концов, вы меня наняли. — Да, — сказала Кейт, — насчет вашего гонорара. Джон Каннингем махнул рукой и великодушно изрек: — Не беспокойтесь сейчас об этом. Нам предстоит обсудить более важные вещи. Кроме того, — добавил он, — я достаточно часто останавливался нынче утром в поисках соответствующей информации, чтобы выяснить, что вы родственница Фэнслеров с Уолл-стрит, полдюжины из которых, как я понял, вам братья. — Каннингем, — сказал Рид, — надеюсь, абсолютно понятно, что любые долги, связанные с расследованием или защитой… — Рид, — перебила Кейт. — Это мое эксцентричное, как выразился мистер Каннингем, хозяйство, это я дала сумасшедшее разрешение стрелять из ружья, причем и того и другого ты не одобрял ни единой минуты. Сюда же относится, если мне память не изменяет, и вся окружающая деревенская обстановка. Поэтому я не разрешу тебе брать на себя какие-либо финансовые обязательства… — Леди и джентльмены! — Мистер Каннингем встал. — Возможно, я позволяю себе подшучивать с позиции сильного, хотя, если вы меня примете за грубого негодяя, мы скорее продвинемся в расследовании. Давайте поговорим об оплате, когда выясним, совершено ли тут преступление и будет ли дело вообще передано в суд. В том случае, если выяснится, что вы оба прикончили ненавистную леди в припадке неправедной страсти, я изящно удалюсь со сцены, а вы сможете позвонить Льюису Найзеру. А, машина пришла. Джентльмен, я нисколько не сомневаюсь, из Содружества[22], штат Массачусетс, округ Беркшир, или на ваш взгляд они позвали помощника из полицейского департамента Бостона? Ну, позвольте сначала поговорить мне, разве что возникнут вопросы, адресованные непосредственно вам, на которые следует отвечать как можно проще. Помните — способность полиции оценить сложность произведений Генри Джеймса и даже Джейн Остин, если до того дойдет, значительно меньше моей, а вы, полагаю, успели установить, что едва ли я удостоюсь степени бакалавра в отсталом сельскохозяйственном колледже. Джон Каннингем пошел встречать представителей власти, а Рид встал, подошел к Кейт и положил ей на плечи руки. Глава 7 ДВА РЫЦАРЯ Двое вошедших мужчин казались вполне обходительными и учтивыми. Кейт с легким чувством вины сообразила, что мысленно представляла их людоедами. Джон Каннингем шагнул вперед, представился и, представив Рида как помощника окружного прокурора Нью-Йорка, объявил себя адвокатом мисс Фэнслер. Хотя двое служащих округа Беркшир приветствовали коллегу по профессии с заметной сердечностью, Кейт, которая, может быть, слишком остро воспринимала происходящее, показалось, будто они опасаются, как бы это товарищество не привело к неприемлемой и нежелательной фамильярности. Но к их облегчению Рид старался держаться в тени, и они адресовали вопросы в основном Каннингему, а отчасти и всем присутствующим. У Кейт создалось впечатление, что, если б она настояла и вела разговор сама, это было бы встречено с решительным и неприкрытым одобрением. — Как я понял, ваши коллеги, — сказал Джон Каннингем, направляясь к окну, — совершают обычные процедуры на месте. Они обнаружили тело? — Да, спасибо. Они там еще поработают какое-то время, а потом с вашего позволения войдут в дом. Можно ли попросить разрешения взглянуть на орудие убийства и на молодого человека, который из него стрелял, по имени… — полисмен заглянул в блокнот, — Уильям Ленехан? Затем наши люди займутся баллистикой и отпечатками пальцев. Каннингем вопросительно обернулся к Кейт. — Ружье на задней веранде. Я уверена, что оно просто усеяно отпечатками пальцев, если я правильно выражаюсь. Уильям во дворе играет в баскетбол с Лео. Что касается Лео… — Я убежден, — вмешался Джон Каннингем, — что нам нечего опасаться за Лео. Джентльмены будут беседовать с Лео, несовершеннолетним подростком, только в вашем присутствии и с вашего согласия. Может быть, ему надо войти в дом, чтобы не присутствовать при переноске тела. Один мужчина, получив кивок от другого, исчез, чтобы раздобыть отпечатки Уильяма и ружье, а также вернуть домой Лео. Вскоре он вновь появился. — Кто именно является владельцем дома? — спросил первый, в отсутствие своего компаньона напомнивший Кейт, что зовут его Страттон. Судя по всему, он был из тех, кто всегда начинает с простейших вопросов. — Мисс Фэнслер, — неожиданно повторил Каннингем, — кому принадлежит этот дом? — Мисс Лингеруэлл или, наверно, сестре, а возможно, и матери. — Простите, не понял, — сказал мистер Страттон. — Она наверняка имеет в виду что-то религиозное, — добавил его компаньон. — А, конечно… И кем она вам доводится? — Может быть, мы сядем, — предложила Кейт. — Не хотите ли перекусить или что-нибудь выпить? Мистер Каннингем нашел клубнику чрезвычайно… — Нет, спасибо, — отказался мистер Страттон. — Но, конечно, давайте сядем. Продолжайте, мисс Фэнслер. — Мисс Лингеруэлл… наверно, мне можно ее просто так называть… вообще мне не родственница. Фактически я теперь и не так хорошо ее знаю. — Значит, она домовладелица, у которой вы сняли дом? — Ну, видите ли, — отвечала Кейт, чувствуя себя не слишком уверенным в своих силах пловцом, только что прыгнувшим в самый центр очень глубокого, очень холодного водоема, — я не снимаю этот дом. Нельзя ли нам, мистер Каннингем, начать сначала? — С какого начала, моя дорогая? — уточнил Каннингем. — С Адама и Евы, с открытия Америки, с момента основания Новой Англии или города Араби… — Мистер Каннингем, — тон мистера Страттона свидетельствовал, что он решил приступить к фундаментальным вопросам, — правильно ли я понял, что обитатели этого дома были вами проинструктированы отвечать на вопросы только в вашем присутствии и с вашего разрешения? — Это ведь соответствует духу и букве закона, не так ли? — Конечно. С другой стороны… — С другой стороны, я вполне понимаю вашу точку зрения. Вам хотелось бы вести расследование без помех и препон с моей стороны. Что ж, мои милые рыцари, продолжайте. Я вернусь в Бостон к своим делам, от которых меня оторвало это злосчастное происшествие. Не окажете ли любезность уведомить, намереваетесь ли совершить правовые действия против Уильяма Ленехана? — Он, конечно, будет арестован, а потом, по всей вероятности, освобожден под залог… если вы пожелаете его внести, мистер Каннингем. — Однако, я думаю, не сегодня. — Я тоже так думаю. Завтра. — Очень хорошо. Я вернусь или, скорее всего, встречусь с вами в суде. Пока до свидания, мисс Фэнслер. Благодарю вас за эту поистине изумительную клубнику. Рид, можно сказать тебе пару слов по дороге?