— Если хочешь знать, наша прогулка по холмам — только часть целостной сельской интерлюдии, которую я созерцаю с полным удовлетворением. Что там вещал мистер Артифони насчет физической формы и общепринятых форм первой помощи, когда мы вернулись вчера с холмов? — Он говорил о Мэри Брэдфорд. — Снова об этой женщине? Просто трудно поверить. — Не могу не согласиться. Похоже, все проезжавшие по дороге автомобили, в которых родители везли своих отпрысков в лагерь или навещали их там, пугали цыплят Мэри Брэдфорд или грозили ее детям, как она утверждала, немедленным уничтожением. Она отправилась к въезду в лагерь, где высказывала громкие устрашающие замечания и рассуждала о преследовании мистера Артифони в судебном порядке. Я верю, что она действительно вынудит местного полицейского штрафовать родителей за превышение скорости. В любом случае в глазах мистера Артифони была жажда крови. — И конечно, он первым делом пришел поговорить с тобой. — Ну, я тут новенькая, поэтому предполагается, что у меня выше сопротивляемость местным сплетням и жалобам. Вдобавок он привез домой Лео, что с его стороны было очень любезно. Куда это ты устремил свой самый что ни на есть прокурорский взгляд? — На мистера Маллигана, — отвечал Рид. — Возможно, он не устраивает оргий, но это явно наиболее шустрый после Дон-Жуана ходок, и вкусы у них приблизительно одинаковые, если я правильно припоминаю свидетельские показания Лепорелло. — Вижу, — согласилась Кейт, — и Уильям, черт побери, тоже видит. Ну, в конце концов, ей сильно за двадцать, и предположительно она знает, что делает. — Я сильно сомневаюсь, — угрюмо заявил Рид, — что хоть кто-то из нас это знает. Выпей еще. — Должна сказать, твои мрачные замечания мне нисколько не льстят. Рид взглянул на нее. — Простой факт, — сказал он, — заключается в том, что я тебя люблю и хочу, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк и приличествующим образом предалась прегрешениям вместе со мной в квартире с кондиционером. Если желаешь знать мое мнение, большинство горожан одним рангом ниже представителей курортной «золотой молодежи» и авторов грязных статеек в «Эсквайре» невинны, как еще не родившиеся ягнята. — Кстати о ягнятах, обреченных на заклание, — заметила Кейт. — Вижу, и именно поэтому мне пришла на ум эта фраза. Как считаешь, он собирается соблазнить ее в ходе вечеринки или сразу же после? Или сначала расскажет про форму и функцию в французской… — Лучше пойдем поговорим с Уильямом. — С Уильямом разговаривает Эммет. — Он дважды выпил и, скорее всего, собирается выпить в третий раз. Ты не можешь вмешаться? — Кейт, — сказал Рид, без лишней деликатности начиная плечом прокладывать себе путь в толпе, — ты должна объяснить мне все насчет Уильяма. — Я ничего не могу объяснить насчет Уильяма, — отвечала Кейт. — Я ничего не могу объяснить насчет Эммета, Лео и любого другого. Нынче утром Эммет с убийственными подробностями объяснял мне Джеймса Джойса, и я пришла к выводу о своей неспособности объяснить все насчет Уильяма. Уильям! — окликнула Кейт, едва оказавшись в пределах слышимости последнего. Уильям послушно преодолел разделявшее их короткое расстояние, лавируя в потоках гостей. — Где Грейс Нол? — спросила Кейт. — Остерхоффы рассказывают ей про искусственное осеменение. — Боже, надо идти ее спасать. У вас нет особенных возражений против немедленного ухода, если удастся ее оторвать от подробностей личной жизни коров? — С величайшим удовольствием, — пылко заверил Уильям, бросив взгляд в сторону мистера Маллигана и Лины, — готов уйти сию минуту. — Знаете ли, — объявил подошедший к ним Эммет, — я обнаружил, что искусственное осеменение не вызывает у меня лихорадочного и захватывающего дух интереса. Предлагаю признать, что неискусственное осеменение гораздо любопытней, а неискусственное неосеменение еще более… — Ох, заткнись, — неизящно выразился Уильям. — Хотя, разумеется, — продолжал Эммет, понизив голос и завершая паломничество к Грейс Нол, — невнимание к неискусственному неосеменению лучше всего на свете. — Не уходите, — сказал мистер Маллиган Лине. — Но все уходят. — Ну и пусть. Я о вас позабочусь. Вы просто не можете сейчас меня покинуть. Я всегда устаю от вечеринок с коктейлями приблизительно в это время, а когда ты их сам устраиваешь, нельзя встать и уйти, в чем и состоит величайшее неудобство устройства вечеринок с коктейлями по сравнению с их посещением. Что вы пьете? — По-моему, мне лучше отказаться от выпивки. — Никогда не отказывайтесь от выпивки, пока в состоянии думать, что лучше бы вам от нее отказаться. Это первое правило, позволяющее успешно вести жизнь в свое удовольствие. А естественно, жизнь в свое удовольствие — единственный возможный образ жизни, который следует вести в летнем доме в деревне в знойные месяцы. Выпивка — одно из немногочисленных простых удовольствий, оставшихся в современной жизни. Выпивка и любовь. — Неужели любовь в самом деле простое удовольствие? — Целиком и полностью, вы разве не замечали? Норман Мейлер[17] сколотил небольшой капитал, пытаясь преобразить любовь в простое удовольствие. Но единственный, кто преуспел в этом, — Джеймс Бонд, ибо сам он настолько прост, что едва ли способен получать иные удовольствия. Пробиваешь девичьи покрышки с помощью небольшого приспособления, разработанного для агентов под кодом 00, а потом наслаждаешься с ней на траве, одновременно увертываясь от выстрелов. Серьезные ошибки не обязательно осложняют жизнь. — Боюсь, я довольно сложная личность. — Совершенно верно. Но, как сказал нам Оскар Уайльд, простые удовольствия — последнее прибежище сложных натур. Кейт и Уильям шли домой вместе. Уильям объявил, что отчаянно нуждается в свежем воздухе, и Кейт, подавив все свои цивилизованные рефлексы, решила его сопровождать. Рид повез домой Грейс Нол и Эммета, изъявлявшего почти неприкрытое стремление вернуться к бумагам Лингеруэлла. Кейт испытывала весьма сложные чувства по отношению к Уильяму, которых ни в коей степени не упрощала уверенность, что ее решимость не вмешиваться в его дела начинает, в конце концов, уступать необходимости в них вмешаться. Ей, конечно, не следовало допускать визита Лины Чинзано. Но она слишком поздно осознала накал отношений между Линой и Уильямом. Разумеется, о таких отношениях мог справедливо судить исключительно Генри Джеймс. Либо Уильяму придется снизить планку, либо Лина, не сумев взять подобную высоту, должна посвятить свою жизнь мирной дружбе по примеру Грейс Нол, и Кейт предстояло выбрать из двух этих крайностей наихудшую. Да еще если флирт с мистером Маллиганом… — Каково непроизносимое имя этого стервеца? — спросил Уильям. Кейт очень хотелось небрежно сказать: «Какого?» — но, не слишком умея изображать неожиданные приливы наивности, она просто ответила: — Падриг, в гэльской транскрипции. — И добавила: — Наверно, друзья называют его Падди. — Где он находит себе друзей? — продолжал Уильям. — В ближайшем серале? — По-моему, ближайший сераль расположен в Стамбуле. — А по-моему, у него наверху, где… — Послушайте, Уильям. Не хочу выступать в роли женщины средних лет и высказывать теткинскую точку зрения, но вам, знаете ли, придется сделать выбор между абсолютно целомудренной жизнью и любовью молодой женщины. То и другое одновременно вам попросту не удастся, и чем скорее вы прекратите обманываться на этот счет, тем лучше. — Я знаю, что никаких стандартов нигде не осталось, — заявил Уильям, — но безусловно внебрачные связи — далеко не единственный возможный образ жизни, даже для женщин старшего возраста, широко признанных образцом добродетели и в то же время снедаемых похотью. — Ладно, — отрезала Кейт, замирая на месте. — Я сама признаюсь в возможно постыдной нерасположенности как к воздержанию, так и к супружеству, что, безусловно, делает меня в ваших глазах преступницей. Не перебивайте. Однако, как вам известно, бывают преступления, совершенные в результате бездействия и невмешательства. Если вы проводите с молодой женщиной часы, дни, недели, и даже не целуетесь, то нарываетесь на неприятности, и, когда они возникают, должны волей-неволей мириться с ними. Добавлю, — продолжала она, яростно пнув подвернувшийся на дороге камень, — раз уж мы обмениваемся столь бесстыдными замечаниями ad hominem[18], одно предложение: если вам хочется стать монахом, идите и постригитесь. Я окажу вам максимальную поддержку. Но если выбираете нецеломудренную жизнь, попробуйте отказаться от целомудрия. А теперь, если вы пожелаете уехать отсюда первым же поездом, я постараюсь найти кого-нибудь для Лео. — Завтра утром есть поезд из Питтсфилда. Могу вызвать такси и успеть на него, если уж вам так хочется. — Ох, перестаньте же, Уильям. Ничего подобного мне не хочется. Что без вас будет делать Лео, особенно в половине шестого утра? Я, конечно, хочу, чтобы вы остались. — Не могу допустить, чтоб вы думали, будто я собирался вас обвинить, то есть мне никогда даже в голову не приходило предположение, будто вы совершили… — Прелюбодеяние? Ничего страшного. Все отношения меняются, Уильям, и, хотя у меня масса всяческих старомодных наклонностей, к своему удивлению должна сказать, что, на мой взгляд, они изменяются к лучшему. Я по-прежнему предпочитаю галантность, даже, возможно, формальности определенного сорта. Но я также думаю, что секс, как сказал один ученый брамин, преступен лишь в одном случае — когда он не доставляет радости. — Хотел бы я объяснить вам свои чувства. — Успокойтесь. Сосредоточьтесь на разъяснении тончайших деталей просодии Хопкинса[19], ибо это тема вашей диссертации, и сумеете, как вам отлично известно, преодолеть связанные с ее написанием трудности. Вспомните мудрое изречение К.С. Льюиса — легче описать порог божественного откровения, чем принцип работы ножниц. Позже ночью, когда Кейт, сославшись на полное изнеможение, улеглась в постель, натянув накрахмаленный жесткий чепчик, поворочалась, покрутилась и провалилась в беспокойный сон, кто-то разбудил ее, постучав в дверь и окликнув по имени. Сперва она подумала, что дом охвачен огнем, потом — что похищен Лео; две эти мысли беспокоили ее больше всего. Но это оказалась Лина, явно на грани истерики и готовая, как с первого взгляда определила Кейт, прямо в следующую секунду перепорхнуть эту грань. Однако, когда всхлипывания Лины утихли и Кейт приготовилась еще разок поговорить по душам с представителем молодого поколения об опасности прелюбодеяния, решительно придерживаясь в случае с Линой добродетельной точки зрения, последняя пробормотала имя Мэри Брэдфорд. — Мэри Брэдфорд? Ну и что же могло случиться на этот раз? — Она сказала, будто не думала, что в доме есть кто-то, кроме него. И, естественно, сразу пришла к заключению… это просто горело в ее глазах, а ничего не было, я хочу сказать, ничего серьезного… а Падриг сказал, что надеется, кто-нибудь перережет суке горло, если она не поостережется, и, конечно, она не станет терять времени и разнесет всю историю… — Он прямо ей это сказал? — Да. Когда она вошла в дом повидаться с ним, после вечеринки. Кейт, вы не будете возражать, если я попрошу вас кое о чем? — Пойдемте на кухню. Я хочу приготовить какао. — Какао? — Почему бы и нет? Это ведь успокаивающий напиток, правда? А теперь слушайте меня, Лина. Мне не хочется слышать чересчур откровенных признаний, ибо вы утром возненавидите меня за это. Если Мэри Брэдфорд вошла до того, как вам выпал жребий страшнее смерти, это, может быть, лучший поступок в ее явно злодейской жизни. Падриг Маллиган не так уж плох, хоть я и подозреваю, что он не разбирается в форме и функции какой-либо национальной литературы, но если вам хочется кинуться головой в омут, я уверена, вы способны дождаться не столь спонтанной возможности, пускай даже не связанной с большой любовью. Пойдемте вниз. — Но, — сказала Лина, когда они оказались на кухне, — девственность может стать тяжкой ношей. — Все становится тяжкой ношей, особенно племянники, студенты и ранние письма Джеймса Джойса. Вспомните, дорогая моя, мудрые слова Китса: жизнь — юдоль, где закаляется душа. Знаете, я не имею ни малейшего представления о приготовлении какао. Давайте-ка лучше выпьем горячего разбавленного виски. Глава 6 МЕРТВЫЕ