– Встань! Сейчас же встань и не вой, как по покойнику! Он жив, реанимация уже едет. Я не верила ни словам, ни собственным глазам – Сашка действительно дышал, правда, при помощи кислородного мешка, который раздувал у его лица Борис. – Саша... Сашенька, прости меня, это я виновата... это я... – Александра, мать твою! – заорал отец и рывком поднял меня на ноги. Я болталась и обвисала, не прекращая кричать, и тогда он крепко врезал мне по лицу раз и второй. Это было так неожиданно и так больно, что я моментально закрыла рот и взглянула на отца глазами, полными слез: – Ты... ты никогда... – Ну-ну, все-все, Кнопка, – папа прижал меня к себе, впечатал лицом в пиджак, но я только повторяла тоном обиженного ребенка: – Ты же никогда... никогда раньше... как ты мог... ты... ты ведь не бил меня! – Прости, Санька, иначе нельзя было. Возьми себя в руки, ты же Гельман! – Я Сайгачева, слышишь?! И это мой муж! – Я вырвалась и повернулась туда, где уже бригада реаниматоров, взявшаяся невесть откуда, укладывала на носилки моего Сашку. – Успокойся, сказал! – жестко велел отец, хватая меня за руку так, что я охнула. – С ним все будет в порядке. Повернувшийся к нам врач неожиданно улыбнулся и подмигнул мне: – Починим супруга вашего – будет лучше нового! Он физически крепкий, выдержит. – Мне не надо нового... мне никого не надо, только его. – Тогда тем более починим, – уверенно пообещал врач и легко вспрыгнул в салон реанимобиля. Машина, воя сиреной и сверкая синей мигалкой, вылетела со двора. Когда звук сирены стал почти неслышен, я вдруг ощутила страшную слабость и одновременно боль во всем теле. Охнув, я легла на снег и закрыла глаза. Папа в испуге присел около меня и затряс: – Саня, Санька, что с тобой?! Эй, вызовите еще «Скорую»! – крикнул он охране, но я помотала головой, так и не открыв глаз: – Не надо... я полежу немного – и пройдет... * * * Ночевать я осталась в больнице, в пустой палате рядом с ожоговой реанимацией, где на аппарате ИВЛ лежал укутанный бинтами, как мумия, Акела. И этого бы мне не видать, если бы не папа, понявший, что бороться бесполезно, легче заплатить кому надо и оставить меня в покое. – Пистолет отдай, – тихо шепнул он мне, улучив момент, но я отказалась: – И не подумаю. – Что – будешь тут в ВОХР играться?! – зло зашипел отец. – А ну как менты нагрянут? А ты тут со стволом в кармане?! – Ну, так сделай, чтобы не нагрянули, – невозмутимо отрезала я. – Дура! Загремишь ведь! – Не боись, прорвемся, отец, – устало проговорила я и легла на кровать прямо в куртке и берцах. – Попроси, чтобы анальгину мне хоть дали, что ли, разрывается все... Отец только рукой махнул и пошел искать заведующего. Я лежала на спине, и перед глазами мелькали мухи – стопроцентное сотрясение мозга. Зверски тошнило и очень хотелось спать, но я знала, что мне нельзя делать этого. Могу отключиться и не услышать, если что-то произойдет. Папа принес упаковку таблеток, и я, с трудом поднявшись, выдавила несколько штук в горсть и запила водой из-под крана. – Сдурела совсем, – прокомментировал папенька со вздохом. – Слушай, что я сейчас скажу. – Я села на кровать, придерживаясь за спинку, чтобы не свалиться. – Ищи в родне Бесо. Ищи, папа – это оттуда. Я не могу доказать, но чувствую. Семена застрелил кто-то из них, тот, кто жив. Рамзес был не один, он вообще пешка, а рулит кто-то другой. Папа наморщил лоб, но я видела, что он верит мне и старается прикинуть, кто бы это мог быть. Я же не могла предложить ничего, кроме грузинского акцента в странно знакомом голосе звонившего мне человека. – Саня, да у него ведь одни девки в родне-то, – со вздохом сказал он через какое-то время. – Всегда сына хотел. Зятьям его ни к чему – они и без Бесо парни упакованные, один вообще американец. Нет, Кнопка, ошиблась ты... – Папа, НЕТ! – Я повысила голос, и отец снова поморщился. – Я не могу объяснить, но у меня в голове что-то крутится, что-то, о чем я знаю, но никак не могу вспомнить. – Дурь у тебя вертится, Сашка. Домой тебе надо, в постель, и успокоительного стакан. – Постель есть и здесь, а так-то я и не нервничаю. Папа, вспомни, это очень важно. Есть кто-то, кому мы поперек горла – кто-то из семьи Бесо. – Заладила... – буркнул папа, поднимаясь. – Ладно, ты лежи, я домой поеду, сюда Никиту пришлю, а пока Борьку оставлю, чтоб за дверью посидел – мало ли. Это кстати. Я не слишком надеялась на свой изрядно потрепанный сегодня организм, поэтому от присутствия Бориса не отказалась. * * * Не помню, в какой момент я уснула, зато разбудили меня бесцеремонно и даже по-хамски. Я открыла глаза, чтобы сказать трясшему меня за плечи человеку, что думаю по поводу подобного обращения, но увидела только бешеные глаза из-под сдвинутого на брови голубого колпака: – От вашей семейки одни неприятности! – гремел заведующий, почти волоком стаскивая меня с кровати. – Это что ж за дела такие, а?! Стоит только оказаться здесь кому-то из ваших, и больница напоминает учебный террористический центр! – Так, стоп! – перебила я. – Помедленнее, потише и внятно – что произошло? – А ты спала и не слышала?! Стрельба тут была, милочка, вот представьте себе – настоящая стрельба, и даже меткая местами! Дальше я уже не стала выслушивать остроты доморощенного юмориста, отпихнула его безо всякого почтения и, схватив положенную мне белую накидку и бахилы, рванула в коридор. Бахилы полетели на пол, а я дернула дверь палаты, где лежал Сашка. Над ним колдовали медсестра и молодой парень в халате, и по их спокойным и размеренным движениям я поняла, что с мужем все в порядке – идет плановая перевязка. – Простите, – пробормотала я, пятясь за дверь в своих берцах и подхватывая спадающую с плеч накидку. Бориса не было, а на стене у двери красовалось буроватое пятно, напоминавшее кляксу. Подошедшая санитарка грубовато оттеснила меня плечом и принялась тряпкой стирать его, бурча под нос: – Ходят тут... грязищу тягают... закон им не писан! Ишь, кровищей стену заляпали – ровно на бойне! – Что тут было? – шепотом спросила я, и санитарка скосила глаза в мою сторону: – А то не знаешь? Подстрелили бугая из ваших-то. Ночью оголец какой-то пришел, сказал – студент, мол, на практику, ночное дежурство. И пошел по палатам вроде как с обходом... А сюда ваш-то его и не пустил... А он развернулся и из револьверта в него... – Из револьвера, – машинально поправила я, и санитарка взвилась: – Грамотная?! А вот накось тряпку тебе, грамотная, да и вытирай тут за своими! Не наймовалась я на страсти такие на старости лет! – И, в самом деле сунув мне тряпку, удалилась. Я растерянно стояла посреди коридора с мокрой тряпкой, отчаянно вонявшей дезраствором, и пыталась сообразить, что произошло в этом проходном дворе. Зачем им тут охрана? Для бутафории? Второй раз за два года повторяется история один в один. Только в прошлый раз на месте Акелы лежал отец, а реанимация была кардиологическая. Безотказная схема, я смотрю. Нарядился в халат – и гуляй где хочешь, а с собой хоть «Муху» притащи – никому дела нет. Порядочки... Швырнув тряпку в угол, я пошла разыскивать врача. Оказалось, что у Бориса прострелено плечо, и он в послеоперационной палате хирургии. Ничего серьезного. А «практиканта» больничная охрана таки изловила и сдала в райотдел. Нужно срочно позвонить папе, но телефона у меня не имелось. Пришлось пойти на компромисс. Взамен на обещание как можно скорее забрать мужа в другое лечебное учреждение я получила мобильник одного из докторов и набрала номер отца. Услышав новости, папа первым делом стал выспрашивать, что со мной. – Не до того! Я выспалась зато. Слушай, папа, надо потрясти этого студента, пока он свежий. Может, ты позвонишь Маросейкину? Полковник был старым папиным должником и добра не забывал, но, надо отдать должное моему родителю, тот никогда не использовал это в своих целях. Только мне Маросейкин помог однажды и по собственной инициативе, когда примерно в такой же ситуации нужно было вывезти отца из больницы и доставить домой. Думаю, что и сейчас он не откажет, дело-то плевое – закрыть задержанного в отдельный тихий кабинет с шумоизолирующими стенами, а под видом адвоката запустить туда кого-нибудь из папиных ребят. Или самого папу – если захочет. Папа захотел. И разговор, который он мне вкратце пересказал, приехав в больницу через три часа, оказался коротким и эффективным. Ну, печень орган нежный, страшно не любит, когда в него – кулаком. Зато теперь мы четко понимали, что опасность висит до сих пор, и опасность куда более серьезная. Акелу нужно было срочно увозить, и это Маросейкин тоже взял на себя. Дежавю... * * * Однако заведующий собирался проститься с нами куда раньше, чем подъедут люди на микроавтобусе, а потому после перевязки Сашку укололи наркотиком и погрузили на каталку, собираясь вывезти пока в холл приемного отделения. Это мне не понравилось – там огромные окна-витрины, все как на ладони. – Я вас прошу – не вывозите его пока! Пожалуйста, только не вывозите на улицу! Пусть сперва ОМОН подъедет! – Я вцепилась в рукав халата заведующего отделением, и он, совершенно одуревший от нашего многоголосого присутствия в его владениях, буркнул: – Да что случится-то? Простудить боитесь? Очередная его острота мне снова не понравилась, и я выразилась прямо и откровенно: – Ага, сквозняков опасаюсь, до дыр в голове! Знаете, есть такие сквознякообразующие устройства, называются снайперская винтовка Драгунова? Так вот из них сквозит за милую душу! И я не хочу, чтобы эта участь постигла моего мужа, ясно вам, доктор? – Ясно, – растерянно пробормотал напуганный лекарь. – Хорошо, дождемся ОМОНа. Спецы от полковника Маросейкина явились буквально тут же и наскоро осмотрели все, но ничего подозрительного нигде не обнаружили. У меня же внутри ворочался комок страха. Я интуитивно чувствовала опасность и боялась, что не ошибаюсь. Оставив папу около Акелы, я пошла наперерез двигавшемуся от машины к приемному покою полковнику.