Но как пригреть на груди саму себя, когда всё внутри топорщится, встаёт колючками сердитого ежа. А ты перешагни это ощущение, ловко перескачи его, как если бы у Снегурочки всё-таки вышло пролететь над костром. Как ты устала. Как ты вымоталась складывать каждый день эту головоломку из тысячи деталей, сколько разных грузов на твоих голых плечах, и никто не хвалит вечером. Закрой глаза, поймай ветер, пусть он сделает твоё тело лёгким, а движения — плавными. Если бы только дали волю, ты бы домечталась и до того кристально чистого пейзажа с обложки журнала о путешествиях. А на ней, помнишь, — маленький белый дом с гранатово-красной крышей и с видом на далёкое открытое море. Когда с океана приходят ветра. Оглянись, разбери этот день на атомы и посмотри, сколько смыслов принесла миру твоя душа. Твои колыбельные и сказки на ночь. Как много тепла в твоём доме потому, что ты в нём живёшь, мама. Как меняется освещение в каждом углу твоего дома, когда порог переступаешь ты. Мама. Жена. Сестра. Дочка. Ну, кто ты сегодня? Ты этим вечером пожалей себя, кем бы ты ни была днём. Поутешай себя и укутай пушистым клетчатым пледом на шесть холодных месяцев вперёд. Ты пишешь Богу А потом я снова переношусь в настоящее время от громкого автомобильного сигнала — прочь с дороги! Стою на пересечении Тридцать первой и Шестой авеню, уткнувшись, как всегда, носом в телефон. Строчу текст для сториз. Вокруг спешит в разные стороны Нью-Йорк, он готовится ко Дню святого Валентина. День, который в Москве хотелось проспать, помнишь? Вдруг вкрадчивый низкий женский голос с хрипотцой справа: «Are you texting Jesus, sweetheart?»[16] Поднимаю глаза: на меня смотрит чудаковатая дредастая афроамериканская бездомная старушка с огромными добрыми глазами. Телега с жалким барахлом, косяк, ноги в стоптанных тапках поверх толстых носков, огромное одеяло вместо верхней одежды. «Today is a church day, so he’ll read your message»[17], — и исчезла в толпе. Ну, я и правда отправила сообщение в никуда. Раз прочитают сегодня. Я попросила здоровья одному очень близкому человеку. А мне самой на данном этапе ничего не нужно. Когда-то очень просила любви. Текстовые сообщения готова была отправлять Богу. Но почему-то меня услышали. На что я способна Или вот тоже. Нижний Ист-Сайд. Пара бездомных с собаками на поводках. Он и она. Оба белые и молодые, лет по двадцать. Татуировки, длинные спутанные волосы, тельняшки и грязные старые джинсы. Они собрали все свои вещи в телегу из супермаркета и куда-то явно перебираются сегодня. Они явно ссорятся. Девушка вдруг обижается на парня и уходит от него прочь, на другую сторону улицы. На середине пешеходного перехода она останавливается и рассерженно кричит ему: «I’m doing the best I can for us, ok?»[18] У каждого свой День святого Валентина. Стелла Пятилетняя дочка моих друзей Стелла, совершенно пиксаровский персонаж с соломенной причёской и смеющимися голубыми глазками, каждое утро едет в школу на поезде по линии 6. Со своим папой. Зелёная ветка нью-йоркского метро. Из Бронкса в Верхний Ист-Сайд. В семь ноль-ноль она уже стоит с рюкзачком за плечами на платформе среди уткнувшихся в айфоны замороченных деловых взрослых и с трепетом смотрит в чёрный туннель. Она ждёт своего поезда. Она вглядывается во тьму уставшего старого метрополитена в ожидании чуда. И вот обшарпанные стены озаряются ярким светом далёких фонарей, и наконец появляются два белёсых зрачка электрички. Лицо Стеллы обдувает подземный ветер, волосы развеваются, и она с восторгом машет машинисту, который тянет вагоны к началу платформы. Это происходит каждое утро уже пять месяцев подряд, именно столько Стелла ходит в школу. Водители к ней уже привыкли, и они машут ей в ответ, а иногда даже приветственно гудят-бибикают. И вчера утром Стелла тоже ехала в школу со своим папой и стояла на платформе ровно в семь ноль-ноль. И снова — взрослые в офисных костюмах вокруг. И вот показывается электричка, Стелла впадает в привычный восторг и машет-машет водителю. Но странное дело: поезд едет медленнее обычного. Стелла стоит посреди платформы, а вагоны еле тащатся, пассажиры в нетерпении заглядывают в окна машины. «Папа, почему поезд сегодня едет так медленно?» «Понятия не имею, малыш. Ты же знаешь, у нас в городе вечно задержки транспорта!» А поезд всё замедляет ход. И вот кабина машиниста останавливается прямо напротив маленькой девочки, стоящей на платформе. Окошко опускается, и незнакомый афроамериканский дядька протягивает ей красную коробку конфет в форме сердечка. «Happy Valentine’s! Every day I see you here and my day becomes brighter because of a little girl standing here on platform and waving!»[19] Он снова немножко разогнался и, спокойно доехав до края платформы, посадил в поезд торопливых пассажиров и поехал себе дальше, повёз Стеллу в школу. А корреспонденты вечерних новостей нашли этого 47-летнего работника метро и взяли у него интервью. В финале он попросил журналистов передать его сообщение маленькой девочке Стелле. «Для всего города мы, машинисты, остаёмся невидимками, но не для тебя. Сегодня утром, покупая шоколад жене и дочке, я захотел прихватить коробочку и для чудесной девочки. С Днём святого Валентина!» Игра в жемчужинки Нам с детства внушали, что всё это — интимное, изнаночное. Что любовь можно сглазить, проглядеть, упустить, что о ней нельзя писать, её нельзя описывать. Я же тихо себе пишу, плету фенечку, я думаю, это полезно читать тем, кто утратил веру в неё, как в единорога. Пишу о ней уже три года и ни разу не пожалела о том, что ослушалась тех, кто говорил, что писать нельзя. Когда я была крошкой и родителям удавалось летом вывезти меня на море, я заходила по пояс в солёную воду и играла в жемчужинки. Это когда ты брызгаешь как можно выше, в небо, и смотришь, как солнце отражается в круглых, словно камни, каплях. Любовь — «жемчужинки». Тысячи равновеликих микроощущений, которые все вместе формируют чувство бытия. Тепло, которым наполняется тело при мысли о том, что едешь домой и предстоит вечер, один из сотен, которые вы уже провели вместе, похожий на прочие почти в точности, найди десять отличий, но ты радуешься ему, как первому дню летних каникул в детстве. Дочка, слушающая перед сном Билли Айлиш. Её детский пока ещё сон как ощущение, что в доме есть кислород. И даже твоё новое кольцо с россыпью крошечных разноцветных камушков на безымянном левой, всмотрись — там три крохотные жемчужинки. Одри Хепбёрн А вчера наша прогулка была полностью посвящена Одри Хепбёрн. Мы с Д. начали путешествие в «Маленькой Италии» у стены со стрит-артом, повторяющим её чёрно-белый портрет, только с огромными цветными пятнами. Потом — пешком до театра «Фултон» на Бродвее, где в пятьдесят первом году шёл спектакль «Жижи» по роману Сидони Колетт. По легенде, это Сидони Колетт, пожилая писательница, воскликнула: «Вуаля, вот наша Жижи!» — увидев хрупкую Одри в чёрном купальнике на набережной Монте-Карло. Так она запустила карьеру актрисы в Америке.