– Ты можешь это сделать, лапа моя. Можешь, – тон голоса Крупнова был безжалостным. – Поэтому через три дня я тебя жду. Какими – ты знаешь. Иначе пленка – ты тоже знаешь, какая – попадет в руки Милехину. – Козел, ты что, меня на понт берешь? – прошипела в трубку Кристина. – Хватит воровского жаргона, лапа моя, хватит, – насмешливо отреагировал Крупнов. – Ты что, никак не можешь забыть юность? – Я тебя убью! – Не смеши народ! Скажи еще, что у Милехина деньги попросишь, чтобы киллера нанять. Короче, мне нужны документы. В крайнем случае, я согласен на деньги. На большие, Кристиночка. И это в крайнем, в очень крайнем случае… Кристина едва удержалась, чтобы не шваркнуть новый «Панасоник» о стену. Она стояла, крепко закусив губы. «Эх, ну и дура!» – кляла она себя. Но кусать локотки было поздно – Кристина знала, что, после того как Милехин посмотрит эту пленку, он вышвырнет ее вон. Потому что такого он не простит – и не только из-за того, что он «настоящий мужик». А потому, что Крупнов с того момента, как открыл новую фирму и заделался главным конкурентом, стал злейшим врагом Милехина. Сделать она ничего не могла – признаться в связи было немыслимо. – Сколько ты хочешь денег? – спросила она изменившимся тоном. – Пятьдесят тысяч. – Рублей? Ответом на этот простодушный вопрос был смех. Крупнов смеялся так раскатисто и так от души, что мембрана телефона, казалось, лопнет. – Прекрати, твою мать! – заорала Кристина. – А ты не ори на меня, – сразу успокоился Крупнов. – Баксов, конечно же, баксов. – Сроки? – О, как мы заговорили! По-деловому, конкретно. Как у вас говорится – чисто по делу забазарили, да, а, Кристиночка? А попочка у тебя ничего… Хорошенькая попочка. – Пошел ты! Кристина все-таки шваркнула «Панасоник». Крупнов умел надавить на самолюбие! Кристина упала ничком на диван и зарыдала. Сейчас, казалось, никто в целом мире не мог помочь ей. Как она опростоволосилась! Крупнов, оказывается, заснял все происходившее на диване в квартире его матери на автоматически работавшую камеру. А потом, когда Кристина пришла туда в третий раз, включил телевизор и продемонстрировал самые пикантные моменты их общения. И сказал, что теперь подарок причитается с Кристины. После этого телефонного разговора он довольно потирал руки. Самому себе он мог с гордостью сказать – да, я крутой, потому что вон какой кульбит закрутил! Такое Людке и не снилось. Вернувшись в комнату и высокомерно посмотрев на спящую жену, он положил трубку телефона рядом с кроватью на тумбочку и залез под одеяло. Он был доволен завершением дня. * * * Когда я подъехала к дому, где жила Олеся Милехина, то с удовлетворением отметила, что старушечий пост у подъезда отсутствует – видимо, из-за дождя. А это весьма кстати: лишние глаза сейчас ни к чему. Я поднялась на девятый этаж, беспрепятственно, никем не замеченная, проникла в квартиру и принялась ждать господина Дараева – мага компьютерного дела. С ним я связалась еще утром: хакер наконец-то был на месте, оказался свободен и обещал приехать. За взлом паролей мне пришлось пообещать ему десять бутылок пива «Богемия» – именно такая цена была им названа. «Все прямо запали на эту «Богемию»! – подумалось мне. – Что ж, пиво хорошее». Кирилл ввалился в квартиру с шумным приветствием – здоровенный детина в два метра ростом, на лице которого постоянно играла жизнерадостная улыбка. Помимо того, что был признанным специалистом в области компьютеров, он еще отличался тем, что практически в любом обществе позволял себе крепкие выражения. Справедливости ради надо заметить, что в его исполнении это не выглядело похабным или банальным. Вот и сейчас, увидев меня и не замечая знаков вести себя потише, он громко провозгласил: – Где та фиговина, которой нужно расхреначить мозги? Это мы быстро, кролики совокупиться не успеют… – Тише, ради бога, – зашикала на него я. – Компьютер в комнате. Заходи и веди себя как мышь. – Как мышь не могу, – признался Дараев, снимая кроссовки ужасающего сорок седьмого размера. – Если хочешь, буду как клавиатура. – Хорошо, хоть как системный блок, – пошутила я. – Только не шуми! Дараев почесал голову, прошел в комнату и включил компьютер. – Так, «пенек», конечно, ничего себе, – оценивающе произнес он, щелкая мышью. – Сейчас мы его девственности-то лишим. И пароли все поломаем. Дараев колдовал за компьютером где-то с час, приговаривая себе под нос различные поговорочки и пожевывал жвачку, периодически надувая огромный пузырь и лопая его с оглушительным щелчком. – Кира, ты где воспитывался? – спросила я, не в силах сдержать улыбку. – В самой элитной школе города, гимназии номер один, – тут же ответил он. – Учителя навек привили мне плохие манеры, нудно заставляя следовать хорошим. Словом, хотели как лучше, а получилось – сама видишь, – развел он руками. – Ты давай не ворчи, а посмотри лучше сюда. Он демонстративно развернул ко мне монитор компьютера и, нажав на клавишу, вошел в файл «diary.doc». Перед моими глазами возник текст, озаглавленный как «Милехина Олеся Владимировна. Страницы личной жизни». – Пользуйся, копайся в чужом белье, мисс частный детектив, – ухмыльнулся Кира. – Спасибо, – только и оставалось сказать мне в ответ. – Собственно, там пароли-то были плевые – сразу видно, что непрофессионал работал, – небрежно бросил хакер. – Да и вообще, паролировать отдельные файлы – это прошлый век. Обычно ставят пароль сразу на всю систему. И выжидающе уставился на меня. Я улыбнулась и выдала ему деньги на его любимую «Богемию». Кирилл, удовлетворенно осклабившись и напомнив о том, что он всегда к моим услугам, удалился, топая огромадными штиблетами. После его ухода я буквально бросилась к компьютеру и углубилась в чтение. Из текста следовало, что вести компьютерный дневник Олеся начала с октября прошлого года – видимо, с тех пор, как стала жить отдельно. Она заносила в компьютер воспоминания о пережитом, впечатления об увиденном. В некоторых местах девушка давала характеристики друзьям и близким. Пробежав глазами по тексту, я первым делом увидела характеристику, данную Олесей отцу. Любопытно, что она написала о нем? «Папа, милый, любимый! Что же ты наделал! Зачем?! Зачем?! Зачем бросил Мару и связался с Кристиной? Ведь она тебе годится в дочери! Я за тебя краснела, я не понимала. А ты меня сторонился. Я чувствовала себя одинокой и брошенной». И дальше: «Отец – сильный и властный человек. Он абсолютно не понимает и не признает моих проблем и считает, что таковые существуют только у слабых людей. Папа требует беспрекословного подчинения. Я должна одеваться только в ту одежду, которую он мне разрешит носить; должна дружить только с теми девочками, которых одобрил папа; должна читать только те книги, которые рекомендовал папа. Даже медицинский институт он выбрал для меня, потому что мечтает видеть свою дочь врачом. А я ненавижу медицину! Меня тошнит от больничных запахов! И вообще, я не понимаю, почему должна следовать тому, что предназначил другой человек! Я старалась до конца быть терпимой в отношении него». «Мама. Боже, как стыдно иметь такую мать!.. В раннем детстве, лет до одиннадцати, я обвиняла папу в том, что он разлучил меня с мамой. Я была уверена, что мама меня очень любит, но из-за происков папы и бабушки не может быть со мной, потому что они не пускают ее ко мне. Я даже где-то раздобыла старую мамину фотографию и всегда носила при себе, мечтая о встрече. Но когда я выросла и узнала мать ближе!.. Увы, женщина, родившая меня, стерва и гадина! Эта женщина шантажирует меня тем, что всем расскажет, будто я сплю со своим отцом. Я ее ненавижу и презираю всей душой, но деньги ежемесячно отдаю ей не потому, что боюсь сплетен, а потому что боюсь за папу: если он узнает об этом шантаже, он ее убьет. Да и мне не поздоровится… Откуда она узнала, эта стерва? Откуда? Ах да, я же сама проболталась! Мне просто захотелось ее поддеть, когда я видела ее рядом с этим рыжим клоуном Вовиком. А он еще подмазывался ко мне, козел! Вообще – видимо, гены во мне играют. Почему я стала спать с родным отцом? А почему он бросил Мару и связался с Кристиной? Почему забыл, что у него есть сын, в конце концов?! Иногда мне кажется, что Кристина очень неплохо ко мне относится. У нее просто другие взгляды на жизнь – она сказала мне, что ее возбуждают исключительно пожилые мужчины. Ну, вроде моего отца. Знала бы она, что произошло между мной и им… Как ни странно, после того, как все случилось, между нами стало все более или менее ничего. Отец уже не так благоволит к Кристине, а та не задирает нос и не пытается указывать мне, как жить». Я читала эти строки с предчувствием: главное – впереди. У меня даже екало сердце – я чувствовала, что сейчас Олеся расскажет о том, как все началось. И ожидание не обмануло меня. «Даже не могу понять, как все тогда случилось. Я забыла у отца нужный мне учебник. Решила зайти утром забрать. Открываю дверь – а из комнаты доносятся охи, вздохи и стоны. Ну, я и поняла, что это отец с Кристиной трахается. А что – ему можно, а мне нельзя, что ли? Я прошла на кухню и налила себе чаю. Руки у меня дрожали. Даже в кухне было все слышно. Но вдруг все неожиданно стихло. Прям вмиг. Отец, по всей видимости, в отходняке зашел выпить воды. «О, доченька милая! – сказал он. – Не переживай, сейчас Кристина уйдет, и нам никто не помешает». Потом появилась Кристина. Она, не заходя в кухню, сразу пошла в коридор, быстро оделась. «Ну, пока!» – сказала она и вышла на лестницу. Меня удивило, что она не зашла даже в ванную – ну, понятно, для чего. Отец предложил пройти в соседнюю комнату, где пахло духами Кристины. Такой дурацкий запах! Так мне он не нравится. Бесит просто. И тут папа неожиданно налил мне мартини. Я сразу залпом осушила бокал. И почувствовала, что пьяная. Отец подсел рядом и сказал, что я милая и красивая. Погладил меня по волосам, а другую руку положил мне на колено…» Далее шло описание самой постельной сцены. Я пролистала дневник – по ходу встречалась еще парочка подобных описаний, которые мне пришлось прочитать от начала до конца, хотя я с трудом сдерживалась, чтобы не закрыть файл. Но это было непозволительно с профессиональной точки зрения. Я нашла страницу, в которой Олеся обсуждала с отцом их отношения: «Все это очень плохо, просто ужасно! Это нелепость!» – говорил он. А мне было хорошо! Я вообще упрямая. «Давай не будем наворачивать базары, – сказала я. – Будет место, время, и мы снова сделаем это. Ты же хочешь сделать приятное дочке. Шарики и плюшевые мишки – это хорошо, но я уже взрослая. Взрослые подарки нужны, папочка!» Тут отец неожиданно встал, прошел в зал, рухнул на диван и вскоре захрапел. Я еще долго сидела рядом с ним, смотрела на него и любовалась. Пусть Кристина не думает, что все так просто! Потом я посмотрела на часы и увидела, что опаздываю в идиотский институт. Но я не пошла туда, а решила пойти к Ксении. Конечно, я и в мыслях не думала рассказать ей обо всем. Скажу, что, мол, просто с новым мальчиком познакомилась. Хотя мне на самом деле хотелось рассказать всем. Какая я на самом деле крутая и необычная! Меня же все называют «не от мира сего». Вот я и стараюсь – с самим отцом переспала. Пусть все подружки-девственницы-замухрышки лопнут от зависти». Тексты на этом закончились. Дальше шла запись, сделанная второго апреля, то есть за три дня до гибели. «Сегодня у папы день рождения. Вчера он уехал на какое-то очень важное совещание и обещал вернуться сегодня после обеда. Я решила устроить ему сюрприз – все-таки ему исполнилось пятьдесят лет. Такой сюрприз он устроил, когда мне исполнилось десять: я пришла из школы, а вся моя комната была полна разноцветных воздушных шариков. Конечно, это по-детски, но… Словом, мне захотелось. К тому же я хотела ему показать, что больше между нами ничего такого не будет – у меня есть Елисей, ну, и вообще… То, что произошло, должно забыться навсегда. Секретарши на месте не оказалось. Я пробралась в папин кабинет, повесила плакат «С днем рождения!» и стала надувать шарики. Однако папа не приехал. Я была очень расстроена, чуть не плакала. Совсем выбитая из колеи, вернулась домой. Хоть бы Елисей, что ли, приехал поскорее! А то я себя чувствую такой одинокой! И тут, блин, я вспомнила, как мы с отцом были последний раз. Как все-таки классно. С Елисеем – это все не то. Он молодой и неопытный, многого не умеет. Как же теперь все будет? В общем, у меня в голове все перебуторилось к чертовой матери. Не знаю, может, вмазаться г'ерой, полегчает?» На этом записи в дневнике заканчивались. Через два дня Олеси не стало.