– Теперь у нас есть женская половина, – засмеялся Джек, едва показывая зубы сквозь бороду. – Не забудь сделать подарок Медведю… – Магажу… – задумчиво проговорил Рэндал, разглядывая склонившуюся девушку. – Пожалуй, мне не нравится это имя. Он шагнул к вперёд и присел на корточки возле неё. – Я буду звать тебя Мэгги. Ты – Мэгги, – он указал пальцем на неё и ещё раз повторил имя. – Переведи ей, Джек. АКИЧИТА НАЖИН его рассказ в переводе Уинтропа Хейли Когда наши женщины вынашивали ребёнка, они строго соблюдали многие правила, которые относились только к беременным. Так они обязательно поднимались до восхода солнца и совершали прогулку, потому что в материнском чреве дети лучше росли в это время суток. Беременные никогда не задерживали надолго свой взгляд на предметах или существах, которые казались им странными, так как это могло плохо отразиться на младенце. Роды происходили прямо в доме, но в отдельных случаях, когда об этом предупреждал шаман, ставилась специальная маленькая палатка. Приходили взрослые женщины-родственницы, чтобы оказать помощь. Иногда они просили, чтобы шаман исполнял священную песню. Он мог находиться в этой же палатке, но чаще обращался к Великому Духу у себя в типи. Плаценту обязательно собирали в окуренный мешочек и вешали на дереве за пределами лагерного круга. Закапывать в землю его было нельзя, потому что это могло наслать смерть на новорождённого. Пуповину тоже прятали в специальный мешочек, сшитый в форме черепахи или ящерицы. Этот мешочек целый год висел у ребёнка на шее. Малыша обмазывали жиром, с которым был смешан перетёртый навоз бизона, сгнившая сердцевина тополя и порошок из гриба-дождевика. Имя ребёнку чаще всего давали родители отца. Но когда Магажу родила сына, имя ему дал Медведь, потому что среди нас не было никаких родственников её белого мужа. Сам он тоже был в отъезде, когда на свет появился его сын. Он часто уезжал со своим другом Собакой, за это мы прозвали его Ичи-Мавани, то есть Путешествующий Без Семьи. Медведь нарёк сына своей сестры Ханвийанпа Чикала – Маленький Лунный Свет, так как он вышел из тела матери, когда нарождался новый месяц. Но Ичи-Мавани, вернувшись в племя, назвал его Диком. Пока мальчик рос, все так и называли его – Дик-Ханвийанпа (Дик Лунный Свет). Чуть позже у Медведя и Шагающей Лисицы родилась дочь. В ночь, когда девочка появилась на свет, многие слышали неизвестную песню с вершины горы, у подножия которой стояли наши палатки. Я тоже слышал ту песню. Она была очень красива, но не имела слов. Никто не мог понять, о чём в ней говорилось. Медведь назвал дочь Олоуан Вакан - Священная Песня. В нашем племени любили детей и относились к ним с уважением. Женщин всегда было больше, чем мужчин, поэтому рождение сына в семье было большим праздником. Но любили всех – мальчиков и девочек. Медведь был рад появлению дочери. Он ждал её рождения. Ему рассказывали о ней невидимые существа, с которыми он постоянно разговаривал. У нас не было принято, чтобы дети плакали, даже самые маленькие быстро привыкали вести себя тихо. Когда они начинали кричать, мать сразу кормила их. Если они не замолкали, то их укладывали в люльку, выносили из типи и подвешивали на дереве в стороне от стойбища, где они никому не мешали своим звонким голосом и где никто не обращал на их вопли внимания. Таким образом младенцы быстро усваивали, что кричать бесполезно. Были, правда, случаи, когда таких детей убивали враги, подкравшиеся к нашему лагерю. Мой первый ребёнок был так убит. Но жена родила мне ещё сына и двух дочерей. В те далёкие годы наши дети росли крепкими. Нас окружали красивые горы и леса, воздух был свежим. У нас имелось множество лошадей, на которых как мальчики, так и девочки учились сидеть с малолетства. Некоторые мальчики получали в подарок от родителей коня, когда им было всего пять-шесть лет. Дети не боялись купаться в самой бурной реке. Зимой они смело ныряли в ледяную воду. Летом играли под палящим солнцем. Лет до десяти мальчики и девочки росли вместе, но едва в них пробуждались особенности их пола, они расходились и начинали готовиться к обязанностям, которые им предстояло выполнять по жизни. Родители оповещали всю деревню, когда у девочки случалось первое месячное кровотечение, и люди праздновали появление ещё одной женщины. И обязательно устраивались торжества, когда мальчик впервые убивал дичь на охоте, и отец дарил по этому поводу лошадь кому-нибудь из нуждавшихся. После этого мальчики окончательно становились на воинский путь. У нас была прекрасная жизнь. Я помню, как-то раз я собрался с моим другом по имени Ночная Выдра в поход за лошадьми. Я велел, чтобы жена приготовила мне новые мокасины и собрал мои амулеты. Утром мы выехали вдвоём, но вскоре нас догнал мальчуган на гнедой лошади. Он никогда не бывал ещё в военных походах и сказал, что обязательно поедет с нами. Он был слишком молод, и я сказал, чтобы он отправился обратно. – Нет, – возразил он, – можете не брать меня, но я поеду следом. Я не могу возвратиться просто так, раз я решил стать мужчиной. Его звали Крадущий Мясо, потому что он был ловким и лучше других воровал мясо у женщин. Наши мальчики часто играли в войну, и в одной из таких игр женщины, развешивавшие мясо для высушивания, были для них вражеским лагерем, из которого нужно было утащить незаметно кусок мяса. Он был лучшим среди других. Я согласился взять его с собой. Три дня нам не попадалось ничего из дичи. Я не знаю, что была за причина. Мы сильно проголодались, и когда, наконец, подстрелили бизона, то сразу вскрыли брюхо и принялись пить его кровь, набирая её в ладони. После этого мы уже спокойно зажарили лакомые кусочки мяса и стали поедать их, смачивая в крови бизона. Вечером того же дня мы увидели деревню Псалоков. Они пировали после удачной охоты. Это делало их внимание слабым. Я был доволен. Устроившись на горе, я достал несколько просушенных косточек бизона и поджёг их, окуривая их дымом мои амулеты. Я всегда пользовался дымом от тлеющих костей быка, потому что мне сказали делать так в моём священном видении. Ночью мы спустились к лагерю наших врагов и легко увели из загона двадцать лошадей. Посреди загона стояла сторожевая палатка, но в ней никого не оказалось, так что всё прошло без труда. Но чуть в стороне от деревни мы неожиданно наткнулись на двух влюблённых, которые, как я думаю, встретились тайно от родителей и совокуплялись, пока все родственники пировали. Я сразил стрелой мужчину, а Ночная Выдра свалил женщину топором. Крадущий Мясо дотронулся до каждого из убитых, но не захотел ни с кого срезать волосы. Я помню, что многие наши дети не любили заниматься этим. Я видел, как одного мальчика стошнило, когда он прибежал на поле боя и начал ножом резать кожу на голове поверженного врага. И он всё же докончил своё дело. Но Крадущий Мясо не снял с врагов скальпы. Он заработал два прикосновения, а это гораздо важнее. Да, в то далёкое время наши дети спешили стать настоящими мужчинами. Они росли крепкими и смелыми. Замечательные были годы. МАТО УИТКО его собственные слова Было принято, чтобы во время Пляски-Глядящих-На-Солнце (белые чаще называют её Пляской Солнца) танцора поддерживали не те, кто прошли церемонию в прошлый раз, а более старые люди. Старикам всегда отдавалось предпочтение, когда дело касалось советов и помощи. Я говорю не о помощи в сражении, где нужна ловкость и физическая сила, а о духовной силе, ведь наша Пляска была священной церемонией. Я отправился к Горному Пальцу и подарил ему коня, сказав, что хочу принести моё тело в жертву и что мне нужна его помощь. Горный Палец часто выступал наставником в этом деле, многие решившиеся пойти на самоистязание обращались к Горному Пальцу. Его старые, морщинистые, но очень большие и всё ещё крепкие руки вызывали у меня чувство уверенности. Его глаза много повидали. Его руки много сотворили. Его голова много хранила в себе. Горный Палец отправился к Бобровому Хвосту и Однорогому Быку, чтобы переговорить с ними. Вечером они пригласили меня к себе. Женщины ушли из палатки на время нашей беседы. Я принёс им мою заранее набитую трубку. Однорогий Бык принял её и положил слева от себя. После этого Горный Палец медленно набил табаком трубку, которая до тех пор лежала в его сумке. Мы выкурили её. Старики дали мне предварительные наставления, особенно подчеркивая, чтобы я не принимал ни пищи, ни воды за день до церемонии. Затем они сказали, что утром возьмут мою трубку и пойдут молиться. За день до назначенного срока я ушёл далеко от нашей деревни, чтобы провести время в одиночестве. Сам Праздник Солнца продолжается у нас четыре дня. Все веселятся, поют песни, устраивают торжества, угощают друг друга. Это особенное время. Поскольку различные общины стекаются со всех сторон в один огромный лагерь, людей становится невероятно много. Народ делается по-настоящему единой семьей. Многим удаётся встретиться с родственниками только на таких праздниках. Поэтому каждый день Пляски Солнца – это отдельное торжество, очень яркое, пышное и громкое. Когда я сказал Горному Пальцу, что отправляюсь поститься, он дал мне пучок полыни и велел пожевать его, прежде чем я покину деревню. В те времена мы проводили церемонию жертвоприношения Солнцу в специально поставленном священном типи. Это типи не было конусообразным, как обычные жилища. Стены его стояли вертикально, а крыша сходилась конусом. Этот шатёр покрывался не шкурами, как обычная палатка, а ветвями, листьями и травой. Там присутствовали только члены военных и религиозных обществ. Но уже в те годы пляска с истязаниями в некоторых общинах проходила под открытым небом, а лет через десять во всех наших племенах перестали устанавливать палатку для священной пляски, и все индейцы могли смотреть на тех, кто приносил свою плоть в жертву. Обстановка в палатке, где мне предстояло подвергнуться мукам, была знакомая, потому что я каждый год бывал в ней, но никогда я не смотрел на собиравшихся там со стороны центрального шеста, с которого свисали длинные кожаные ремни с петельками на концах. Не знаю, сможет ли кто из белых людей понять чувства человека, которому предстояло один на один встретиться с Великим Духом и через Солнце передать частицу своего существа в мир, куда отправились тысячи животных, которых мы потребили в пищу. Мы собирались страдать для того, чтобы искупить свою вину перед всеми, кого когда-либо обидели, ранили или убили. В тот день вместе со мной приносили свои тела в жертву Стоящая Вода и Мокасин-Из-Заячьей-Кожи. Мне намазали краской лицо и подвели к священному шесту, который поднимался из сумрачного шатра вверх к специальному отверстию, откуда падали лучи стоявшего в зените солнца. С того крепкого шеста (это был ствол специально подобранного стройного дерева) свисали длинные кожаные ремни, символизировавшие лучи солнца. Этот шест изображал в нашей церемонии ось мироздания, вокруг которой бежала жизнь. Горный Палец оттянул мне двумя пальцами кожу на левой груди, затем на правой и проткнул её остро заточенными костяшками. Сразу побежала кровь. В проколотые места старик продел мне крепкие палочки, очищенные от коры, и на их кончиках закрепил петли ремней, свисавших с шеста. Затем, чтобы проверить, хорошо ли всё закреплено, он сильно подёргал за ремни и утвердительно закивал головой. Мы все были приучены к боли, иначе не могли бы воевать. Но то, что я испытал во время Танца Солнца, когда я откинулся назад всем корпусом и длинные ремни натянули кожу на моей груди, ни на что не было похоже. Тело просто отказывать выносить такую боль. Оно словно отступило от меня в сторону, потому что я перестал чувствовать что-либо. Боль была повсюду вокруг меня и клубилась чёрным туманом. Ей не было конца. Мне казалось, что страшная сила пыталась выдернуть мою спину через мою грудь. Ноги отказывались двигаться, земля тащила тело к себе. У каждого из нас, танцующих, во рту был свисток из кости орлиного крыла. Мы должны были свистеть и петь, не выпуская свистка из рта, то есть петь только голосом, без слов. Я пытался петь, но голос исчезал. В голове завертелось, поднялся оглушительный шум. Я видел многочисленные цветные пятна, которые распускались перед моими глазами, как сказочные цветки. Но я не был способен оценить их красоту в тот момент. Затем я услышал громкий, очень громкий неизвестный мне голос, который звучал у меня в голове. Он тоже пел. Песня его была полна удивительной силы. Мне сейчас кажется, что только эта песня удержала меня в вертикальном положении. Она была стволом дерева внутри меня. Ветви этого дерева протянулись сквозь мои руки и заставили их подняться к солнцу. Постепенно я стал повторять слова этой песни и различил мой собственный голос. После праздника мне сказали, что я принёс новую священную песню. Её стали часто исполнять во время других Плясок Солнца. Но сам я не смог запомнить её в тот раз. Лишь позже я услышал, как её пели другие. Внезапно что-то огромное надавило на меня изнутри, и я увидел, как все собравшиеся в священном шатре люди стали удаляться – я взмыл над землёй. Вместе с ними остались внизу и танцоры. Среди них я разглядел себя. Странно было смотреть на то, что происходило вокруг шеста, странно было ощущать себя в стороне от невыносимой боли и при этом чувствовать её в теле, которое я созерцал сверху. Я осознал, что был солнечными лучами в тот момент. Я был голосом, который струился с небес: – Ты есть часть Земли, по которой ступают твои ноги. Поддержи тех, чья поступь слаба. Ты есть часть Неба, которое дышит на тебя свежим ветром, так прильни к устам утомлённых и насыть их лёгкостью. Ты есть капля Воды, которую ты пьёшь. Ороси собою Землю, напои собою людей. Раздай своё тело по частям, накорми им тех, кто голоден, кому нужно тепло, кому не хватает силы. Через тебя льётся Великая Сила Бесконечности, так будь щедр и одари ею других… Голос смолк, и я мгновенно увидел окружающий мир привычным мне образом. Я двигался по кругу вместе с другими под оглушительный бой барабанов. Кожа на груди громко трещала, кровь брызгала, полностью залив наши ярко раскрашенные тела. Многие думают, что человеческая кожа не очень прочна, но в действительности она способна выдержать огромную нагрузку. Я знал людей, которые молились Великому Духу, находясь несколько дней в подвешенном состоянии на ремнях, продетых сквозь кожу груди; и кожа не рвалась. Но это очень больно. В более поздние времена, когда Пляска Солнца стала проходить не в священном типи и среди зрителей было много женщин, к танцорам время от времени подходили жёны, сёстры или специально отобранные для танца девственницы. Двигаясь рядом с окровавленными танцорами, они просовывали им в рот пучки смоченной целебной травы. Они танцевали рядом и подбадривали. Шагающая Лисица не могла приблизиться ко мне, потому что в то время никого из посторонних не было внутри. Когда ремни, наконец, вырвались из кожи, я едва не упал, но кто-то подхватил меня сзади и удержал на ногах. Горный Палец помог мне подойти к центральному шесту и усадил на циновку. Ко мне шагнул шаман и острым ножом срезал с моих ран болтавшиеся лохмотья плоти. Эти кусочки он завернул в оленью кожу и позже закопал где-то в землю. На грудь мне наложили целительные травы и сделали перевязку мягкими кожаными полосками. После этого я покинул священное типи. Шагающая Лисица бросилась ко мне, я видел в её глазах вопрос. – Я слышал голос Того-Кто-Вдыхает-В-Нас-Жизнь, – сказал я. Затем я ушёл в сторону от лагеря и всю ночь молился. Грудь очень болела, но через эту боль я соприкасался со всем миром, который страдал. Я слышал, как в деревне продолжалось громкое пение, сквозь него прорывались звуки свистков из кости орла. А утром за мной прискакал на коне Чёрный Пёс и отвёз меня в деревню. Так я прошёл через мою первую Пляску Солнца. Я был счастлив. Я чувствовал единство со всем мирозданием. Я пожертвовал мою плоть для того, чтобы искупить вину многих людей, чтобы дать им возможность спокойно идти по Священной Тропе Жизни. РАНДЕВУ Лошадиная Река впадала в Зелёную Реку на полпути к Верхней Долине. В те годы, когда индейцы и трапперы активно промышляли пушниной, долина между этими двумя речушками была сплошь покрыта деревьями и валежником. В 1832 году капитан Бонневиль рискнул возвести там торговый пост, который горные охотники назвали Чепуховым Фортом, считая, что место было чересчур высоким, да и зимы в том месте слишком суровы. И небольшое деревянное укрепление с обмазанными глиной стенами вскоре опустело. Именно к этому заброшенному строению Джек-Собака намеревался добраться прежде других, но замешкался в деревне Оглалов, так как Скотт впервые решил взять с собой на Рандеву жену с сыном. Мысль эта посетила его перед самым отъездом, и сборы отложились на день. Шутя он предложил Медведю присоединиться к ним, и тот, к всеобщему удивлению, согласился. Первые два дня с ними ехали ещё пятеро Оглалов, не спрашивая, куда и зачем направлялись трапперы. Эти индейцы просто сели верхом и поскакали следом, как бегут без всякой причины собаки за уезжающими гостями. Лишь когда они выяснили, что место, куда собрались их друзья, будет переполнено Змеями, бесконечно враждующими с Лакотами, они повернули обратно. Остался Медведь. Он ехал молча и напряжённо всматривался в горы перед собой. Ему предстояло увидеть и понять что-то важное… Интересно, сколько Бледнолицых бродило по этой земле, какие они, все ли похожи на этих двоих? – Близко уже, – довольно ухмыльнулся Джек-Собака и откинулся в скрипящем седле.