2) Не нарушать УК ГС. Незнание закона не освобождает от ответственности, поэтому Гражданину перед вступлением в гражданство необходимо изучить уголовный кодекс и Конституцию Государства. 3) Не создавать в сессии осознанных снов сюжеты, не предусмотренные УК ГС, в частности, насилие, изнасилование, убийство, зоофилию, некрофилию. Следующий пункт был особо важен, недаром Мэри провела часы за письменным столом и пишущей машинкой «Ремингтон», подчеркивая отдельной строкой и нещадно вымарывая красным выделением. 4) Не создавать в сессии осознанных снов людей, проекции лиц, умерших в Реальном мире. – П-простите, – девчонка подняла на нее свои идиотские голубые наивные глаза-стеклышки. За стеклами очков они казались на пол-лица. – А почему нельзя создавать мертвых? Разве это неправильно? – Ну, конечно, – Мэри округлила глаза. – Девочка, ты где жила все это время? Тебя в школе не учили основам логики? У каждого живого человека существует душа, которая взмывает в небо после смерти – если она все еще принадлежит человеку, конечно. Есть же люди, которые продали душу – поаккуратнее надо быть с выражениями, между прочим – за, например, новую юбку или хорошую оценку за экзамен. У мертвых людей душ нет. И если ты создаешь образ мертвого уже давно человека, его тело, ты, конечно, получишь, а вот душу… Тело его отныне сможет занять любой полтергейст или доппельгангер. Разве ты не знаешь, сколько раз мы с этим боролись? – Понимаю, – девчонка тяжело вздохнула. – Скажите, пожалуйста… А мне обязательно подписывать этот договор? Тут написано, что так нельзя делать только на территории Государства, и… – Государство никого не заставляет становиться Гражданами, – честно говоря, Мэри уже ненавидела эту девчонку. Она вроде бы не говорила ничего плохого, вроде даже вела себя вежливо, но отчего-то Мэри страстно захотелось схватить ее за волосы и как следует повозить лицом по полу. – Но мы прекрасно понимаем, что те, кто не с Государством – его враги. Может, ты туристка? – Ну, я хотела пару раз сходить в поход с классом по реке, но они… – Не те туристы, идиотка, – простонала Мэри. – Запрещенная в Государстве организация. Если ты не с нами – ты против нас. Хоть это ты понимаешь, глупая малолетка? Никто, никто кроме Государстване защитит тебя ни от доппельгангеров, ни от проглотов, ни от Зайцев, ни от Оконцев… Ясно тебе? Понимаешь, дура набитая? Господи, ребенку тринадцать лет, а столько гонору… Подписывай сейчас же, не задерживай, у меня таких, как ты, сотни ежедневно проходят… – Я не буду, – все-таки голос у этой девчонки настолько тихий, что его можно принять за шелест ветра. – Что, прости? – Не буду, – девчонка стояла, выпрямившись – при ее маленьком росте это выглядело весьма забавно. – Вы ни за что накричали на меня. Ни за что оскорбили. Я не собираюсь подписывать договор при таком отношении! Если на меня и в обычной жизни кричат, зачем тут сны? И, вообще, это сон, поэтому я могу делать все, что захочу! – Нет, подожди… Поздно. Красная от ярости, девчонка тотчас же порвала Договор – драгоценный Договор – на мелкие кусочки и тотчас же исчезла. Первой мыслью Мэри было доложить об этом Президенту – в конце концов, имена и фамилии всех маргинальных личностей, отказавшихся подписывать Договор, должны быть записаны в случае поимки, например, туристов. Но затем она отмахнулась от этой идиотской идеи. Это же не взрослый мужчина и не отчаявшаяся женщина. Это маленькая глупая девчонка, которая из-за своего упрямства потеряла сейчас многое и многое. Мэри наскоро перекусила воком из креветок в сингапурском соусе – это стоило ей чертовых пять с половиной долларов – в ближайшей забегаловке, натянула улыбку на лицо и приступила к дальнейшей работе. О странной девчонке с копной рыжих волос она больше и не вспоминала. В конце концов, если ее сожрут жалкие шишиги, это будет даже забавно. Глава 4 Эрик и туристы 1. Государство снов – социальное объединение, чьи усилия направлены на поддержание достойной жизни и развития каждого Гражданина (см. исключения в пункте 13.3.4). 2. В Государстве снов приемлема только одни идеология – идеология партии Снов и Президента. 3. Президент избирается на двадцать пять сонных лет путем демократических выборов. 4. В Государстве запрещено создание любых партий, чья программа не согласованна с Президентом и партией Снов. Конституция Государства Снов, глава 1. Проглот (лат. hirundo magna) – род тёмных тварей из семейства летающих. Всего существует около пятнадцати тысяч видов проглотов, и биологами Государства была высказана гипотеза, что каждый проглот уникален и является самостоятельным видом, поэтому ученые пока не знают, относить ли каждую особь к какому-либо виду или объединить все виды в один общий. В зависимости от вида, рост и вес проглотов варьируется. Самым маленьким представителем hirundo magna считается проглот карликовый, пойманный в 1405 году биологом Андрэ Кавиллом – пять сантиметров в холке и весом три грамма. Самым большим – проглот гигантский, чей труп был найден в Кислотной реке на границе Государства и Парка, три метра ростом и весом один килограмм. В основном всех проглотов объединяет легкая, воздушная конституция и способность летать без наличия крыльев или летательного аппарата. Встречаются на границе с Государством, а так же в Пограничном мире. Является одной из опаснейших для путников темной тварью, так как питается исключительно хорошими снами. Охота проглотов проходит очень просто: нападают проглоты со спины, окутывая человека в подобие плаща. Проглоты прекрасно адаптируются к смене климата и резким ударам, так как присасываются к спине перепонками и начинают тянуть сонную энергию. При длительной подпитке проглота жертва может и не проснуться. Обычно жертва, просыпаясь в Реальном мире, жалуется на боль в спине, совершенную разбитость и отсутствие воспоминаний о собственных снах. Единственный способ избежать нападения проглота – не пересекать границы Государства. Иллюстрированная энциклопедия тёмных тварей, глава 54. Парк был давно заброшен. Кроваво-красное небо довлело над Сашей, заставляя ее судорожно ловить ртом воздух. В панике она упала на кислотно-зеленую, неестественно яркую траву и зарылась носом в землю. Пахло чем-то странным: так пахло в кабинете химии, где она в прошлом году писала олимпиаду по математике. Тогда от запаха, видимо, реактивов, ей стало так плохо, что она потеряла сознание. – Здесь кто-нибудь есть? Пустота, и только завыл ветер в давно проржавевшем колесе обозрения, что возвышалось, будто оазис в пустыне. – Простите, хоть кто-нибудь здесь есть? И снова пустота. Сжав кулаки, Саша попыталась взять себя в руки и, наконец, проснуться – а затем поняла, что совершенно разучилась это делать. И тогда она сделала именно то, что сделал бы на ее месте любой человек, впервые в жизни столкнувшийся с новым, пугающим, совершенно неизведанным миром со своими правилами – осела на землю и зарыдала, не заботясь о конспирации. * * * Саша не помнила, когда прекратила плакать – кажется, солнце, ярко-оранжевое, кислотно-отвратительное солнце, вообще не поменяло свое положение. На носу повисла огромная сопля, и Саша с шумом ее втянула, вытерев нос рукавом. Слезами горю не поможешь, говорила мама, когда Саша разбивала колени или приносила двойку по поведению, или когда Саша рассказывала маме, что ее травят в школе, и просила перевести ее в другую, плевать, насколько будет далеко от дома. Мама всегда цокала языком, поджав губы, и говорила, что она, Саша, абсолютная слабачка и никогда не добьется ничего хорошего, если не перестанет ныть и начнет что-то делать. Саша, впрочем, и так всегда знала, что она слабачка. Уж будь Аня на ее месте, она бы точно не сдалась. Аня немного из другого теста – она рассказывала, как год назад потерялась в другом городе и спокойно, без лишних слез, нашла розетку в одном из торговых центров, зарядила телефон и по карте проложила маршрут. Саша бы так не смогла, потому что совершенно не понимает, как ориентироваться по карте, да и карты у нее на телефоне нет – у нее, честно говоря, на телефоне вообще ничего нет, кроме кнопок. Как бы Аня поступила на ее месте? Саша поднялась с земли – на брюках остались ярко-желтые разводы, как будто она пробежалась по полю из одуванчиков или села на плохо высохшую кислотно-желтую скамейку – и посмотрела вперед. Впереди ничего не было, только безграничное, серое поле, которое сходилось на линии горизонта, обнаруживая перед собой серо-желтый натюрморт кисти сумасшедшего художника. Ни зданий, ни строений, ни хоть чего-то, отдаленно напоминающего о присутствии человека, здесь просто-напросто не существовало. И тогда, в довершение ко всему, Саша услышала плач. Плач – сама по себе очень страшная штука, потому что Саша по собственному опыту знала, что когда человек плачет, он хочет, чтобы его оставили в покое. Или пожалели. Другими словами, человек плачет в наихудшую минуту своей слабости, когда думает, что помощи ждать не от кого, и буквально кличет, просит о том, чтобы ему помогли. Когда плачет ребенок – это страшно. Но когда плачет взрослый, наверняка уже высокий и бородатый мужчина, это еще страшнее. Именно поэтому Сашу так перекосило: плач был мужским. И исходил он от скрипящего на легком ветру колеса обозрения. Впоследствии Саша думала о том, что, будь Аня на ее месте, она бы никогда не поперлась в незнакомом, причудливом месте на чьи-то крики, она бы и дома ни на чьи крики не поперлась, а то мало ли? Ведь Аня живет в довольно криминальном районе, да и страшных фильмов она смотрела довольно много. Но Саша не была Аней. Саше было только тринадцать, и, несмотря на все тычки и пощечины, которые давала ей жизнь, верить людям она все-таки не разучилась. – Я иду! – крикнула она голосу. Плач тут же прекратился, чтобы возобновиться с новой силой. Колесо обозрения было насквозь проржавевшим и рассыпающимся на части. Оно уже давно откатало свой последний круг и брошено было доживать, постепенно превращаясь в ржавую, изъеденную сыростью и дождями труху. Раз в полчаса со смачным «плюхом» от колеса обозрения отваливалась какая-то, безусловно, очень важная деталь и падала прямо в лужу из машинного масла, крови и еще какой-то ерунды. Сиденья на этом колесе раньше наверняка были раскрашены в яркие цвета, может быть, даже во все цвета радуги, чтобы дети как можно больше голосили и тянули родителей за руку покататься. Но сейчас все они были одинаково серые, унылые и невзрачные. Саша осторожно перепрыгнула через радужную от бензиновых разводов лужу и подошла ближе к колесу. На одном из сидений – тех, которым выпало оказаться на земле во время остановки – съежившись в комок, лежал огромный, тощий, заросший мужчина и громко, с повизгиванием, плакал. – Вы в порядке? – Саша тронула его за плечо. Мужчина испуганно дернулся, с шумом упав с сиденья – колесо обозрения тоже ответило мрачным, обиженным скрипом – и с оторопью посмотрел на нее. – Are you alive? – он заикался. Зубы стучали, не попадая друг на друга, и простую фразу он силился выговорить несколько минут. Глаза его были навыкате, взгляд метался по сторонам, крючковатый массивный нос был красным, словно у алкоголика, на щеках торчала щетина, а лицо было перекошено в гримасе неистового, животного ужаса. Саша почувствовала, как по спине забегали мурашки. – Вы в порядке… сэр? – английский плохо вспоминался, ведь на уроках, вместо того, чтобы слушать учительницу, Саша, как правило, лежала на последней парте и либо читала книгу, либо рисовала, либо, если книгу конфисковывали, а когда не было идей для рисунка, отчаянно считала минуты до конца урока. – Меня зовут Саша. Как зовут вас? – Эрик. Саша, вы знаете, как отсюда выбраться? Вы умеете просыпаться? Понимаете, я… я… я уже второй месяц здесь, я не подписал бумаги, и у меня не получается проснуться, сколько бы я ни пытался. Они не дадут мне проснуться. Они не дадут проснуться и вам. – Что значит – проснуться? Эрик, отвлекшись от созерцания собственных коленей, посмотрел на нее долгим, пугающим взглядом. В этом взгляде собралось все: одиночество, стремление с кем-то поговорить, и боязнь того, что тебя не услышат. В этом взгляде Саша увидела чистое, неприкрытое безумие, и на мгновение ей стало страшно. А потом Эрик прикрыл глаза и оказался совершенно нормальным человеком. – Я тут уже второй месяц. Голод и холод не ощущается, если об этом не думать, жажда – тоже. Только дико хочется курить. Я пытался спать, но если засыпаешь здесь – тут же и просыпаешься. Единственный выход – это сесть на метро и приехать на свою станцию.