– Найти меня очень просто, – говорил Влад, качаясь на качелях. Качели сделали «солнышко» и вместе с Владом зависли в воздухе вверх ногами. – Просто думай обо мне, когда засыпаешь, и я приду. Тогда, помнится, Саша подумала, что это очень нелогично, но у нее не оставалось другого выхода. Ей было скучно и довольно паршиво, а оттого она жутко хотела увидеть Владлена и рассказать ему обо всем, чтобы стало чуть легче. Она представила себе его образ – черные кудрявые волосы, ярко-зеленые глаза, идиотские усики, синяки под глазами и непременно пестрая рубашка – и постепенно проваливалась в сон. Она видела Влада, он махал рукой и шел к ней. Вот он что-то сказал, и… – Саша! … что-то сказал и обнял ее, продолжая тараторить… – Саша! – мать дернула ее за руку так сильно, что Саша случайно стукнулась головой о подоконник. Полетели искры из глаз, и весь сон пропал. – Наша очередь! Быстро к врачу! Потирая ноющий лоб, девчонка медленно подошла к двери в сокровищницу дракона и дернула за ручку. * * * В пещере дракона оказалось не так уж и страшно. Светлый, чистый кабинет, за окном– вид на заброшенное пятиэтажное здание и местный щупалец фастфуда, который дотянулся даже сюда. Саша села на стул рядом со столом психиатра. Все нормально, подумала она. Это же врач. Такой же врач, как и все остальные. В голове всплыл голос Влада, который явно знал, о чем говорил. Наверное, он психиатр, подумала Саша. Иначе отчего бы он часто бы дело с другими врачами? Наверняка его ужасно раздражают непрофессиональные коллеги, которые имеют свойство калечить людей – именно поэтому он и спасается от них во снах. Саша представила себе Владлена в медицинском халате и со стетоскопом на шее, а потому жутко развеселилась. Нужно спросить у него, кем он работает в реальном мире. Психиатр оказалась вовсе не драконом, нет. Это была очень милая полная женщина с химически осветленными волосами. От нее остро пахло духами, и почему-то Саша ощутила к ней неприязнь. Острую и совершенно непонятную ей самой. Она сжала под столом кулаки, пытаясь успокоиться и на автомате нащупывая канцелярский ножик. Спокойно. Ты не во сне. Ты дома, в реальном мире, и если вдруг что-то пойдет не так, ты всегда можешь встать и уйти. Все хорошо. Все в порядке. Саша бубнила и бубнила про себя эту мантру, но чувство тревоги никуда не уходило. – Александра, здравствуй. Меня зовут Елена Михайловна. Мама сказала, что у тебя есть… некие проблемы. Это так? – Нет, – Саша покачала головой. Ярость на эту ни в чем не повинную женщину разгоралась все сильнее и сильнее. – У меня все хорошо. Все отлично. Это не со мной что-то не так, это что-то не так с окружающим миром. – Вот как, значит? – Елена Михайловна удивленно поправила очки-половинки. – И расскажи же, что именно в нашем мире ты считаешь «не так»? – Да все вокруг. Почему у меня под окнами кричат чайки, если я не живу на море. Почему всем вокруг так и хочется меня как следует пнуть и что-то заставить делать. Почему каждый считает долгом пройтись по мне и как следует наподдать, навалять под дых? Разве вы считаете, что это справедливо? Елена Михайловна внимательно ее слушала что-то писала в ее карточке. Судя по озабоченному виду, что-то совсем не хорошее. – Нет, я не считаю это справедливым. Понимаешь, Саша, ты довольно умная для своего возраста, и должна понимать: наш мир – довольно несправедливая штука. И, раз уж на то пошло, не все люди жестоки. Возможно, тебе попались плохие друзья – да, такое тоже бывает – или учителя, которые любят издеваться над учениками. Ну не идет у них преподавание, понимаешь? Но это не повод разочаровываться во всем мире сразу. Ты разговаривала с мамой по поводу твоего депрессивного состояния? Перед глазами вновь возникла мать, которая на нее замахнулась. Гадкая девчонка, опять меня из-за тебя вызывают в школу позориться. Как тебе только не стыдно. Как ты только посмела такое вытворить? Как. Ты. Посмела. – Нет, не разговаривала. Сложно разговаривать с человеком, который, чуть что, поливает тебя грязью. – Я уверена, что мама хочет тебе только добра. Воспитывала же она тебя все эти годы, вызвонила меня – звонок поднял меня в час ночи, и твоя мама была очень… встревожена. Ты же не хочешь расстраивать маму, верно, Саша? Так что расскажи мне, пожалуйста, что тебя тревожит. Сначала Саша хотела сказать то, что у нее все хорошо. В конце концов, у нее и правда все хорошо. Она не ходит в место, которое считает неприятным, у нее, наконец-то, появился друг, у нее… Наверное, и мама за нее волнуется, раз нашла ей на районе детского психиатра. Соблазн сказать, что все в порядке был велик, и Саша чуть было не поддалась. А потом перед глазами появился Влад, с его улыбкой, с его летающими прибамбасами, с Библиотекой и шепотом древних пророчеств, и Саша поняла, что ей надо сделать. – Я устала, Елена Михайловна. Устала от всего. Школа, большие нагрузки – пока я не начала прогуливать, сидела до пяти, до шести часов. Очень сложно и скучно. У меня нет друзей, и я боюсь, что в какой-то момент сорвусь и начну все крушить. Внутри меня столько эмоций, и я не могу найти им применение. Мама тоже постоянно делает только хуже: ругается на меня, говорит, что я позорище… как тут не начать прогуливать школу? По крайней мере, в школе надо мной все смеются, а на улице всем плевать, и я могу ходить, смотреть на то, как живут другие люди, воображать… всякое. – Мама говорила, что ты много спишь, – вставила Елена Михайловна. Саша кивнула, обливаясь потом от страха. Если ее схема не сработает, то у нее будут проблемы. – Я не могу выспаться. Мне постоянно хочется спать – а еще творить разные штуки с собой. Я пробовала резаться – от этого мне действительно становится легче. Но, вы сами понимаете, постепенно мне этого перестает хватать. Я хочу навсегда исчезнуть, – раствориться, чтобы меня не существовало. Потому что я не хочу существовать. Я так устала. Люди такие смешные. Носятся, чего-то от меня хотят… я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Навсегда. – И что бы ты делала, находясь в покое? – Ну, не знаю. Спала бы, наверное. Или занималась бы своими делами. Я так давно ничего не писала. Саша долго говорила, пытаясь добавить в свой голос побольше жалости, а Елена Михайловна все писала и писала. Наконец, она прервала Сашу. – Подожди за дверью, мне нужно позвать твою маму. Едва только за матерью захлопнулась дверь, Саша приникла ухом к стене, подслушивая все, что происходит. Правда, ничего особенного она не слышала: так, гулкое эхо. Нервный голос психиатра и спокойный – матери. – Клиническая депрессия в таком возрасте – это очень странно. Она в шаге от самоубийства. Ей необходимы успокоительные. – Вы уверены, что она не наврала? Она очень любит фантазировать у меня. Бам-с. Бум. Печать. Хлоп. Позади бурчали недовольные пациенты в очереди. – З-з-занимают тут. Клиническая депрессия. В ее возрасте это очень странно. Фантазировать. Я выпишу ей лекарства, пусть ходит каждую неделю, буду корректировать ее лечение. Бум. Печать. Транквилизаторы очень слабые, не волнуйтесь. Просто будет больше спать. Но она и так спит. Бум. Клац. Значит, она не высыпается. Шурх. Больше шороха, ведь Саша любила всякие шорохи, особенно ночью. Дверь открылась, и мать, схватив ее за руку – больно, слегка хрустнуло запястье, теперь, наверное, дня два будет болеть, хотя кому не плевать – потащила ее прочь. – Замечательно, – чеканила мать, идя вперед. – Что ты ей наговорила такого? Тринадцать лет – и клиническая депрессия, просто замечательно. – То же, что и тебе, – Саша повела плечом. – Правду. Про то, что со мной творится. Тут Саша, правда, немного слукавила: она прекрасно понимала, что, расскажи она психиатру все как есть, ее наверняка заперли бы в больнице навсегда. Ведь взрослые люди такие смешные. Они верят в курс доллара и фондовые биржи, верят в бога, золотого, беспристрастного, который наверняка рассудит, верят в то, что воду можно зарядить от телевизора, верят политикам, много кому и много чему верят – но ни за что не поверят в то, что она, Саша, видит сны, которые куда интереснее, чем реальный мир. Ведь во снах не бывает несправедливости и всяких там учительниц по русскому языку, во снах все зависит только от тебя и от твоей силы. А еще там есть Владлен, который всегда выслушает и поможет. Он точно не отправит заряжать воду от телевизора или учить уроки. – Скажи мне честно, – мать стояла, вытянутая, как палка. Полная, монументальная и будто вырезанная не очень искусным резчиком по дереву. – Ты попала в плохую компанию? Это ведь все началось, когда ты поссорилась со своей Аней. Ее имя мама всегда говорила с каким-то легким пренебрежением, будто никак не могла вспомнить. Будто для мамы Аня – какая-то особенно неприятная заноза в таком месте где ее трудно достать, и в итоге ходишь и мучаешься. Раньше Саша обиделась бы за такое, а сейчас ей было откровенно плевать: имя Ани она и сама вспомнила с большим трудом. – Нет, – тихо сказала Саша. – Ты же знаешь, что я после школы сразу домой. – Ты же шляешься где-то, пока меня нет. Мне звонили из школы, спрашивали, где ты. Ты не появлялась на занятиях полторы недели. Куда ты ходишь, Александра? Ты принимаешь наркотики? – Да не принимаю я никакие наркотики, больно нужно, – пробормотала Саша. – Я прихожу домой и занимаюсь своими делами, потому что это куда интереснее, чем смотреть, как эти идиоты пытаются вникнуть в квадратные уравнения. – Не ври мне, – щеку обожгла пощечина. Мать стояла, замахнувшись на нее, горя от злости, ровно и гордо. – Ненавижу, когда мне врут. Я прекрасно знаю, чем ты занимаешься: ты приходишь домой и ложишься спать. Неужели ты не понимаешь, что… – А неужели ты не понимаешь, – Саша кипела от злости. Мать давала ей пощечину далеко не в первый раз, но только сейчас в Саше вдруг пробудилась такая первобытная злость, что ей казалось, что она легко сможет разорвать мать на части. – Ты не понимаешь, да? Это ты такая умная и взрослая, давно отмотала школу, училась там на тройки, тебе даже ЕГЭ не пришлось сдавать, сидишь там у себя в офисе целыми днями и не видишь ничего другого! Реальной, настоящей жизни! Мне эта реальная жизнь не уперлась никуда, понятно? Не надо совать нос в мои дела, не лезь ко мне, не прикасайся больше! Еще раз ты меня ударишь, и я свалю из дома, понятно! Мне уже плевать, мне на все плевать! Саша отшатнулась от матери и вскинула руки, защищаясь. Она злобно смотрела на нее и тяжело дышала, будто пробежала стометровку. Ждала нового удара. Но мать не замахнулась на нее больше, остолбенело смотря, будто на месте Саши выросло что-то ужасно ядовитое. – Пожалуйста, – мать тихо чеканила слова. – Больше я к тебе не подойду. Занимайся своими делами, делай, что хочешь, ходи, куда хочешь, не буду тебе мешать. Даже таблетки тебе куплю. Только подумай о том, что будет дальше. Либо ты на этих таблетках превратишься в овощ, либо окончательно съедешь крышей. И, поверь, в таком состоянии своим новым друзьям ты не будешь нужна. Пойдем домой. По дороге они зашли в аптеку, и мать по рецепту купила ей новый транквилизатор. Они не разговаривали, – между ними повисло неловкое молчание, и Саша не стремилась его нарушить. Потому что ей не хотелось. Вроде бы она права, и вроде бы правильно поступила, высказав матери все, что скопилось на душе… Но почему ей в последнее время так тяжело и неприятно?.. Ответа на этот вопрос у Саши пока что не было. Глава 18 Посиделки на крыше A soul in tension that's learning to fly Condition grounded but determined to try Can't keep my eyes from the circling skies Tongue-tied and twisted just an earth-bound misfit, I Pink Floyd, «Learning to Fly» Скучно. Скучно, скучно, скучно. В школу Саша не пошла: утра встала, вышла на кухню и приняла еще таблетку. Скучно, скучно, скучно. Под окнами играют дети, носятся, такие веселые и смешные, крик, ор, «Отдай мою лопату, ты водишь!» Поют птицы. Птицам-то уж точно нет дела до человеческих заморочек, им важно лишь, что пришла весна. Рычали проезжающие мимо машины. Врум, бац. «Отдай мою лопатку, отдай! Ну, пожалуйста!». «Ай да по району наперегонки!» Саша закрыла окно, так, чтобы приглушить этот манящий шум, и легла на кровать. Прикрыла глаза и с наслаждением провалилась туда, где у нее есть все.