Это Кино – «Кончится лето» Летчик (лат. gubernator mortuis) – Тёмная тварь, предпочитающая обитать преимущественно на открытых пространствах. Кроме того любят солнце, свет и тепло – все, это обеспечивает летную погоду. Почему-то эти существа прежде всего выбирают себе личины известных летчиков и космонавтов: например, среди них очень популярен Юрий Гагарин. Прежде всего, летчики питаются страхом высоты. На руках у них имеются кожаные крылья, которые они маскируют под куртку. Во рту обязательно наличествует сигарета или папироска. На морде летные очки, которые маскируют провалы глаз. Летчики полностью слепы, и, когда они летают, они ориентируются в основном на ультразвук, подобно летучим мышам. Тактика летчика – найти акрофоба, предложить ему взяться за руки, взмыть с ним высоко в небо – и отпустить, подхватывая уже у самой земли. Детёныши летчиков обожают таким образом играть со своими жертвами, подхватывая и отпуская. Некоторым такое вмешательство может показаться нестрашным – но не акрофобам. Зарегистрировано уже два случая, когда летчики сводили особенно напуганных жертв с ума. Летчики считаются одними из самых мирных тварей, ведь они не участвуют в политических интригах, как Существа, не поглощают человека целиком, как бурдюки, и не пытаются занять его место, подобно доппельгангерам. Истинная их страсть – полеты, и именно полетами они промышляют. В весенние и осенние дни, если поднять голову вверх, находясь на Границе, можно увидеть целые стаи летчиков, мигрирующих в более теплые сны. Если вы акрофоб и столкнулись с представителем этого вида, попробуйте наслать дождь. Летчика это дезориентирует, и он отпустит вас и полетит по своим делам. Если вы видите мужчину или женщину в летных очках – ради Президента, ни в коем случае не соглашайтесь на то, чтобы он вас обнял или схватил. Энциклопедия Тёмных тварей для самых маленьких, глава 156 Уйдя от туристов, Сашка в основном занималась во сне всякой ерундой. Танцевала на пустынных улицах под музыку, звучащую исключительно у нее в голове, бегала по крышам заброшенных городов, ночевала в прокуренных комнатах, читая странные книги из чужих, сонных вселенных, так и не забираясь в разложенную кровать. Нашла в одном из домов гитару – конечно, не такую пеструю и обклеенную стикерами, как у Атеиста, но тоже вполне себе неплохую – и уже бодро осваивала инструмент, ругаясь на свои абсолютно негибкие пальцы и пытаясь взять баррэ. Гитара появлялась у нее в чехле за спиной всякий раз, когда Сашка засыпала – и ее это устраивало. В конце концов, даже если она смогла бы накопить на гитару, мать бы не разрешила учиться на ней играть, ведь у матери часто дико болит голова. Мать и в музыкальную школу Сашу отдать отказалась. Помимо ничегонеделания и кофейных вечеров в местных кафе на отшибе, Саша искала ответы на вопросы, коих было очень и очень много. Во-первых, ей важно было знать, откуда она такая взялась. Во-вторых, бывала ли она во снах раньше. Она отчаялась найти ответы в собственных сновидениях – в них она снова и снова блуждала по загадочным лабиринтам, возникающим в подвалах поликлиник и школ, спасаясь от какого-то странного чудища, копалась в горе книг и как только находила нужное письмо или фотографию, тут же просыпалась и с камнем на сердце шла в свою унылую серую школу. Она отчаялась найти ответы в своих снах – а оттого искала их в чужих. После общения с туристами в чужие сны попадать стало очень легко. Находишь поблизости станцию метрополитена и выходишь на случайной остановке. Иногда получалось, и Саша оказывалась в чужих снах, странных и бессюжетных. Иногда не получалось, и тогда Саша попадала в очередную ловушку – но в книге Альберта Андреевича всегда находилась подсказка, как из них выбираться. Скашиваешь глаза и пытаешься найти что-то неправильное в этом мире, например, перевернутую дверь в подъезде, а потом максимально концентрируешь на этой детали внимание – и ловушка ломается, освобождая тебе путь. Саша в последнее время очень часто читала эту книгу. Выходило, что не только Государство хочет навредить путешественникам по чужим снам. Существовала так же целая шайка магических (если их можно было так назвать, конечно) существ, которые прежде всего хотели навредить людям. Некоторых из них – например, доппельгангеров – Саша уже видела, некоторых, например, Зеленого шума, она страшно боялась. Однажды, оказавшись во сне какого-то путешественника, она брела под палящим солнцем пустыни, вне себя от страха, и прислушивалась к каждому звуку: нет ли гула? Не идет-гудет ли Зеленый шум? Вот и сейчас, оторвавшись от преследования очередного Существа, она забежала в метрополитен и, выдохнув, спряталась в самый угол вагона. Главное – не бояться. Темные твари чувствуют страх. Она представила себе Аню, которая покачивает головой и цокает языком, и страх куда-то испарился, сменившись холодным гневом. Это помогло: парочка Парацельсов, прежде с интересом поворачивающие головы в ее стороны, отвлеклись и со скучающим видом принялись читать газеты. Саша ехала, сама не зная, куда, и зачем. Она перелопатила десятки, сотни чужих видений – и нигде не смогла найти ответы. Да и сны у людей, по сути, все были одинаковые. Школьные «любови», которые вдруг становились невероятно податливыми и говорили исключительно то, что человек хотел слышать. Кошмары из самой глубины подсознания. Вафельные человечки и прыгуны по лужам. Эпизоды из детства. И если раньше Саша относилась ко снам с неугасающим интересом, сейчас очередной поворот сюжета вызывал у нее лишь зевоту. Единственное, что ее раздражало и пугало одновременно – сны категории «для взрослых». Она понимала, что взрослым тоже снятся сны с разного содержания, но ее страшно пугало, когда люди вдруг начинали вести себя жутко непонятно, двигались непривычно и делали странные вещи с телами друг друга. Она не была дурой и прекрасно понимала, как это все называется – Аня еще в пятом классе объяснила ей, откуда берутся дети и что ее не принес никакой аист. Прекрасно понимала – но знание, что это такое, не делало это менее отвратительным. Прислонившись к стенке, невидимая для участников процесса, Саша с открытыми от ужаса и отвращения глазами наблюдала действо, в котором она была лишней клялась себе, что больше никогда не будет подглядывать за снами людей. Но время шло, и Саша научилась больше не попадать в такие сны. Понимать, когда сон переходит в категорию «взрослого» и исчезала, смешиваясь с ландшафтом. Бродила по заброшенным домам. Таскалась по торговым центрам. Читала книги. Валялась на ярко-желтой траве. Она косо поглядела на Парацельсов и в очередной раз подумала о том, как же ей не повезло. Почему она не родилась какой-нибудь темной тварью? Сейчас сидела бы в метро, охотилась бы на жалких людишек и не нужно было бы искать свое место в мире снов. Очень сложно жить по правилам, которые ты сам себе придумал, когда давал обещание кондуктору и его водителю. Где же они теперь? Неужели это были только ее фантазии? Неужели никто больше не слышал про троллейбус без номеров, загадочного Леопольда и его верного спутника? Неужели она все это выдумала? – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция 147Тугрик. Будьте осторожны с выпадающими клыками! Саша дернулась, нечаянно задев одно из Существ локтем, вылетела из вагона, окрашенного во все цвета радуги, и понеслась по единственному эскалатору – он ездил и вверх, и вниз. Все, пора надевать шапку, прятать яркие рыжие волосы, ведь она находится во сне. Этот сон был невыносимо тусклый и какой-то землистый по цвету. Незнакомая девчонка отмечала свой день рождения, кто-то отказался дарить ей подарок… Саша, сидя в укрытии и наблюдая за происходящим, закатила глаза. Спасибо хоть, что сон не черно-белый: когда-то она и в таких бывала. Такие сны были самые мерзкие. Однажды, когда Саша была совсем маленькой и даже не ходила в школу, она болела и ждала мать с работы. Ей жутко хотелось есть, и она шарила сначала по холодильнику, а потом по полкам на кухне. Она ожидала найти хоть что-нибудь съестное, но нигде не было даже хлеба. И тогда ей очень сильно повезло: на самой высокой полке, под которой лежала посуда, обнаружился кулек карамелек. Саша любила сладкое – бабушка закармливала ее конфетами, подсовывая ей то засахаренное яблоко, то тертую с сахаром морковь, мать же сладости запрещала вообще, объясняя это тем, что Саша и так толстая. Мать запрещала, и Саше не приходило в голову нарушит запрет, ведь тогда она еще верила в то, что мама – самая мудрая женщина на свете, а потому все что она говорила, исполнялось неукоснительно. Не сутулься, выпрями спину. Не плачь, люди не то о тебе подумают. Плакать – это слабость, что ты, как девчонка. Твои интересы – скучные и детские, лучше бы увлекалась чем-то хорошим. Настоящим. Ну, мне никогда не было интересно то, о чем ты рассказываешь. Саша соблюдала все мамины запреты и правила, ведь у нее, кроме мамы и бабушки с дедушкой никого не было. В детский сад Саша не ходила, потому что сперва жила с бабушкой, а потом вечно валялась в болезненном бреду. И так до тех пор, пока она не пошла в школу. Вот и оставалось ей только лежать и читать разные книги, дожидаясь мамы, чтобы выслушать все ее жалобы. Так что в другое время она ни за что бы не притронулась к леденцам, но в тот день она ничего не ела с самого обеда, и ждать маму стало уже невыносимо тяжело. Она забралась на табуретку, достала кулек конфет и с наслаждением развернула карамельку и отправила в рот. Она катала конфетку на языке и наслаждалась – пока не почувствовала странное шевеление во рту. Со вскриком Саша выплюнула карамель в раковину: между двух половинок леденца извивалась молочно-белая жирная гусеница. И тогда Сашу стошнило. Вот и этот сон был чем-то таким. Сладко, а во рту что-то шевелится. Что-то болезненно-противное. Внезапно гости начали нехорошо улыбаться и окружать девчонку, и Саша не выдержала. Со скучающим выражением на лице она схватила именинницу за руку и потащила прочь. – Ты кто? – визжала девчонка буквально ультразвуком, оглядываясь на мерзких тварей, которые притворялись ее гостями. Упустив добычу, они обиженно визжали, вставая на все пять своих конечностей. – Конь в пальто, – огрызнулась Саша. Девчонка была ни в чем не виновата, но отчего-то она неуловимо напоминала Саше Аню, из-за чего гнев вскипел помимо воли. – Спасаю тебя. Я путешествую по чужим снам. – А как ты это делаешь? – удивилась девчонка – «Люба, ее зовут Люба», – подумалось Саше. Саша знала это, потому что это был Любин сон. – Я думала, такого не бывает… Что в такой бред только эзотерики верят, по типу переселения душ и всякого такого… – Бред – не бред, но сейчас я здесь, – Саша пожала плечами. – Так уж вышло, понимаешь? – Ага, – девчонка потупилась. – Слушай, а эти… что они значат? – Не знаю. Сны вообще находка для психоаналитика. Особенно, если ты их запоминаешь. Обычно люди в первые секунды пробуждения забывают девяносто процентов того, что видели, так что я не удивлюсь, если ты не запомнишь нашу встречу. Или своих гостей. По-разному бывает. Фрейд везде видел сексуальный подтекст. Напридумывал всяких там комплексов, но разгадка в другом. Просто сны – это другие миры, понимаешь? Со своими правилами и своим населением. Но меня интересует другое. Скажи, пожалуйста, тебе никогда не снился троллейбус? – Троллейбус? – удивленно переспросила Люба. – Что значит – троллейбус? И тогда Саша начала описывать ей то, что уже описывала сотне людей до нее. Мысленный образ возникает в голове, блестит хромированным железом на солнце и светит зелеными фарами. Голоса слышатся Саше, как будто наяву, и она, сама того не осознавая, мечтательно улыбается. – Такой железный, большой. Номеров на нем нет, маршрут тоже не указан. А «рога» ни к каким проводам не прикручены, и непонятно, почему троллейбус едет, ведь это должно нарушать все законы физики. А внутри – кондуктор с водителем. Ты не слышала об этом? – Не-а, – разочарованно протянула девочка, и Саша тяжело вздохнула. Ну, вот. Одно и то же. Опять ходить и искать разных людей и опрашивать их. Саша давным-давно уже потеряла надежду на то, что кто-то ей вдруг да улыбнется, загадочно и красиво, подмигнет и предложит поговорить об этом. А потом расскажет, что это за загадочный другой мир, с подсолнухами в два человеческих роста, с птицами, поющими в семи октавах, и с запахом слив. Расскажет – и объяснит, как туда попасть. – Спасибо, ты все равно мне помогла. Я пойду, наверное. А то ты уже начинаешь просыпаться. Мир рассыпался у Саши под ногами, и она неслась по брусчатке, на ходу пытаясь запрыгнуть в метро: будто под бомбардировкой, но если она не успеет, то навсегда застрянет в сером мире между сном и явью, откуда дороги нет. Лучше уж сразу смерть, чем такое вечное существование. Раз – и нога чуть не провалилась в сереющую пасть Ничто. Два – и по руке побежала струйка крови. Три – и Саша залетела в чужой сон, приземляясь на обе руки и охая от боли. Когда ты во сне, обязательно придется хорошо побегать. Хорошо, что здесь можно быть быстрым, как Усэйн Болт. Это в жизни Саша вечно висла на канате и превращалась во всеобщее посмешище, когда на физкультуре требовалось сделать кувырок. Здесь же физика прогибалась под Сашины желания, делая ее быстрой и ловкой, как настоящие гимнастки. – Фух, оторвалась, – пробормотала она и побрела по очередному заброшенному городу. Человеческое воображение скучное и предсказуемое: она поняла это довольно быстро, едва оправившись от бесконечного удивления по поводу того, что теперь можно заглянуть в любой сон. Иногда во сны приходили Темные твари, и Саше приходилось спасать незадачливых сновидцев – в основном это были Синие дяди да кукрики, ничего такого опасного Саше пока не попадалось. И пока что никто не смог дать Саше ответ на то, что такое троллейбус. Скучающе прислонившись к стене бетонного дома, она смотрела на рассвет и думала о том, что скоро ей все равно придется вставать, чтобы идти в бесполезную школу и сидеть на бессмысленных уроках. Шло уже начало декабря, а она так и не приблизилась к разгадке, и не узнала, откуда она родом. Мимо торопился на работу очередной Парацельс. В галстуке и пиджаке, он торопливо набирал что-то на телефоне и разговаривал воющим, лающим басом, который точно не мог быть человеческим. Саша испуганно вжалась в стену, прикрыв глаза и молясь, чтобы он ее не заметил. Пронесло. Неожиданно ей пришла в голову другая мысль: что, если она все это время искала не там? Удивленная донельзя, Саша проследовала за Парацельсом – и вовремя споткнулась, пропуская черный вагон метро. Нет. Нельзя соваться к тварям просто так. Ей нужно хоть какое-то оружие. Глава 11 Рынок Синий дядя (лат. hyacinthum avunculus) – относительно безобидная Темная тварь, один из самых распространенных детских кошмаров. Никто не знает, откуда он взялся и почему детское коллективное бессознательное сформировало именно такой образ. Синий дядя выглядит, как толстый усатый мужчина средних лет, непременно синий и с залысинами. Питается страхом маленьких детей и сумасшедших. Единственный из Тёмных тварей, который в состоянии попасть в Настоящий мир (см. Шкаф), он проникает в комнату жертвы и прячется в самых темных ее местах, издавая при этом пугающие звуки, намеренно пытаясь как можно сильнее напугать жертву. Не имеет склонности к людоедству: наевшись страхом, уходит обратно в Мир снов. Синий дядя неприхотлив и готов обходиться без еды месяцами, лишь ненадолго возвращаясь за новой порцией. Самое слабое место Синего дяди – это его кустистые усы, которыми он очень дорожит. Если вы не хотите, чтобы Синий дядя донимал ваших детей, просто подойдите к нему и дерните за ус. Вместе с усом отойдут волоски, и Синий дядя обиженно заплачет и уйдет. Как правило, Синий дядя очень обидчив, поэтому, если выдрать ему усы в одном определенном месте, больше он там не появится никогда. Иллюстрированная энциклопедия Тёмных тварей, глава 115. Вы когда-нибудь были на рынке? Нет. На Рынке. Рынок – это не два ряда с фруктами и овощами, где кричащие продавцы на все лады расхваливают свой товар. Рынок – это огромный город, с двумя, тремя этажами: где-то тявкает собака, где-то кто-то пинает ногами забежавшего проглота. Виднеется Красная площадь, как настоящая, только словно перевернутая, разломанная на кусочки и криво собранная. Солнца тут никогда нет и не было, и в небе висит картонная, криво обклеенная светящейся самоклейкой луна. Красного цвета. – Сны! Продаю сны! – кричит горластый продавец с тремя руками. Две из них свободно жестикулируют, а третья болталась, вылезая из заботливо прорезанной в зипуне дырки. Продавец клацал длинными зубами и не стеснялся откровенно нечеловеческой природы. – Сны про шоссе и машину – три советских рубля! Сны про великую любовь – пятнадцать! Налетай, покупай! – Скажите, пожалуйста, – к стойке продавца подошел старик. Ужасно скрючившийся, будто вопросительный знак, от какой-то неизвестной пока что человечеству болезни, он перебирал пластинки снов, как мальчишка, забежавший в музыкальный магазин, перебирает бесконечные пластинки русской эстрады, пытаясь найти пластинку Дэвида Боуи. Огромные очки в роговой оправе с толстенными стеклами то и дело спадали ему на крючковатый, несколько раз переломанный нос, и старику приходилось поправлять их толстым грубым пальцем с аккуратно остриженным желтоватым от курения ногтем. – Если я возьму сон про великую любовь, что я там увижу? Мне бы описание, мил человек.