– Ладно, мне пора идти, – ответила я, вставая. – Благодарю вас. Вы очень помогли мне. Конечно, я была разочарована, не узнав того, за чем пришла: как набор первых изданий Оливера Инчболда, в том числе книга с именем Карлы Шеррингтон-Кэмерон, оказался в спальне мертвого резчика по дереву. Часы тикают. Остались считаные секунды. Это мой последний шанс. И тут на меня снизошло озарение, как часто бывает в миг отчаяния. – У Оливера Инчболда были еще какие-то интересы, помимо писательства? – произнесла я. – Как странно, что ты спросила, – сказал Борли. – Только что в другой комнате мне попалось на глаза напоминание об этом. И без объяснений он снова вышел, но через секунду вернулся с маленьким деревянным предметом и протянул его мне. Сначала мне показалось, что это вырезанная из дерева обезьянка, но повертев эту штуку в руках и хорошенько рассмотрев со всех сторон, я увидела, что это маленькая пузатая горгулья. Пальцами она растягивала уголки пасти и высовывала язык, видимо, издавая непристойные звуки. – Гротескно, не так ли? Он делал их для избранных друзей. Меня охватило ощущение, которое я для себя определяю как льдом по сердцу. Больно и одновременно влажно. Иногда это не более чем несколько ледяных капель, а иногда – ушат воды, но это ощущение всегда сопровождается паникой, ужасом или неожиданным воспоминанием. На этот раз оно пришло вместе с воспоминанием. В комнате, где нашел свою смерть мистер Сэмбридж, на прикроватном столике была такая же горгулья. Оливер Инчболд был избранным другом мистера Сэмбриджа? Или родственником? Писатель вырезал эту маленькую темную горгулью в качестве подарка? Вот объяснение, откуда в доме мертвеца взялись первые издания книг о Криспиане Крампете. – А вы тоже были избранным другом, мистер Борли? Он уставился на меня с таким видом, будто внезапно у меня выросли три головы, а потом расхохотался. – Господи, нет! – ответил он. – Я простой хранитель. Оливер Инчболд был задолго до меня. – А это что? – спросила я, помахав уродливой статуэткой. – Он вырезал ее для мисс Конгрив. Когда семья пришла за ее личными вещами, они просмотрели эту горгулью. – После ее гибели, – добавила я. – Да. После того, как она умерла. – Еще что-нибудь интересное? – спросила я. – Хочу знать как можно больше, перед тем как начну писать. Он бросил на меня скептический взгляд. Наверное, так святой Петр смотрит на новоприбывших к воротам рая. – На самом деле да. Кресло, в котором ты сидишь. Он его сделал. Я внимательно посмотрела на кресло, которое ошибочно отнесла к чиппендейлу периода поздней королевы Анны. Я не заметила резные лозы. – Еще больше горгулий, – сказала я. Теперь я обратила внимание на морды маленьких чудовищ, являющиеся частью резной решетки в спинке кресла. – Он подарил эту статуэтку мисс Конгрив по какому-то особому поводу? – Ну… – протянул Фрэнк Борли. – Помимо того, что они были наилучшими друзьями… Он многозначительно умолк, и его мысль повисла в воздухе, словно труп на виселице. «Наилучшие друзья» – это словосочетание, которое мне знакомо. Однажды, пролистав «Госпожу Бовари», я спросила Доггера, что имел в виду Флобер, когда сказал, что мадам отдалась Родольфу, господину в желтых перчатках и зеленом бархатном пальто. «Он имел в виду, – сказал мне тогда Доггер, – что они стали лучшими друзьями. Наилучшими друзьями». Вот оно что. Еще одно доказательство, что Карла говорила правду: ее тетушка Лу, Луиза Конгрив, была близко знакома с Оливером Инчболдом. – Вы мне очень помогли, мистер Борли, – сказала я. – Обязательно вынесу вам благодарность в моей книге. – Нет необходимости. – Он покачал головой. – На самом деле я бы предпочел анонимность; хочу остаться одним из тех невоспетых героев, которые помогают истории продолжать свой ход. Так и поступим, ладно? Я протянула ладонь, и мы обменялись рукопожатием. – Ты мне нравишься, Флавия де Люс. Надеюсь, я буду первым, кому ты предложишь рукопись для публикации. Он шутит? Трудно понять. Хотя выражение его лица было вполне серьезным. Я повернулась, собираясь уходить. – Флавия, – окликнул он, и я остановилась. Он как будто сражался со своей совестью, как будто слова рвались наружу, а он пытается их удержать. – Считается, что надо класть чайную ложку чаю на каждого человека и добавлять еще одну на чайник. Не счесть, сколько раз миссис Мюллет повторяла это старинное правило: «Ложку для вас, ложку для меня и ложку на чайник». Без этих заклинаний у чая будет другой вкус. – Да? – сказала я, опасаясь нарушить охватившие его чары. – Луиза была ведьмой, – произнес он. – Не говори, что это я тебе сказал. Я буду яростно отрицать. Я не смогла скрыть изумление. – Пусть это будет ложка на чайник. 8 Направляясь к Нью-Оксфорд-стрит, я лихорадочно размышляла. Почему Фрэнк Борли в самый последний момент решил сказать мне, что Луиза Конгрив – ведьма? Казалось, он был охвачен каким-то порывом или оказался под действием чар. Может, тетушка Лу, почившая ведьма, управляет им из могилы? Или Фрэнк Борли сводит давние счеты? Есть старая поговорка: «Убийство выйдет наружу». Даффи часто рычит ее в мой адрес, сопровождая злобным взглядом, если я отвлекаю ее от чтения. И это похоже на правду. Сколько убийц выдавали себя сами? Убийство выйдет наружу – как выстреливает из тюбика зубная паста, если наступить на него ногой. «Убийство, как пар от дыхания в холодный день, – подумала я, – выходит наружу». С помощью пара этим заснеженным утром меня доставили в Лондон, и этот же пар вернет меня вечером домой. И это скрытое давление пара заставило Фрэнка Борли сболтнуть, что Луиза Конгрив – ведьма. Все, что мне нужно, – узнать, кто поддал огня. На Оксфорд-стрит были толпы радостных людей, пришедших за рождественскими покупками. Падающий снег и приглушенный свет низкого свинцового неба превращали улицу в загадочное подземное королевство, расположенное неизвестно где, и я бы не удивилась, если бы мне встретились Данте или Одиссей, бредущие по тротуару с конем-качалкой под мышкой. Я легко нашла чайную «А.В.С.» и, стоя перед входом, с удовольствием подумала о том, что хлебобулочную компанию, которой принадлежат эти чайные, открыл не просто химик, а врач: некий доктор Доглиш. Он изобрел и запатентовал новый метод, благодаря которому тесто поднималось не под действием дрожжей, а с помощью инъекции углекислого газа – старого доброго СО2. Я затрепетала от счастья, думая об этом. Но мысль о хлебе также дала мне понять, что я изрядно проголодалась. Пока я вернусь в Букшоу и меня покормят, пройдет несколько часов. Я сглотнула слюну, но есть захотелось еще сильнее. Войдя, я сразу заметила миссис Баннерман. Она сидела в дальнем углу зала и наблюдала за входом. Мне всегда казалось, что она не похожа на убийцу, даже оправданную. Это эльфийское личико как будто сошло со страниц Сесиль Мэри Баркер. Она вскочила и обняла меня так, как будто и правда скучала. Вынуждена признаться, что я растерялась и стояла колода колодой. – Миссис Баннерман… – вот и все, что я смогла выдавить. – Давай кое-что проясним, – сказала она, шутливо дернув меня за нос. – Никакой миссис Баннерман больше нет. С этого момента есть только Милдред. Милдред и Флавия наслаждаются чашкой чаю в «А.В.С.», понятно? – Да, миссис Баннерман, – сказала я. – О черт. Я имела в виду Милдред. И мы обе засмеялись. Я твердо уверена, что дурацкие моменты вроде этого меняют нас, и я уже чувствовала себя на дюйм выше.