* * * Ширли – тогда, сейчас и всегда 1-я ведьма Трижды пестрый кот мяукнул. Слышишь, слышишь ли, сестра? 2-я ведьма Пискнул ежик, дятел стукнул. 3-я ведьма Гарпий крик: Пора, пора! 1-я ведьма Кругом, сестры! Сестры, в ряд! И в котел бросайте яд. Жабы слизистый отстой, Что под хладною плитой Тридцать суток проспала, Бросьте первым в глубь котла. Все Пламя, взвейся и гори! Наш котел, кипи, вари! 2-я ведьма Ты, змеи болотной жир, Закипай, чтоб вышел пир. Пса язык бросайте вы, Кровь ехидн, крыло совы, Ящериц, нетопыря, Чтоб котел кипел, варя. Пусть растет заклятье чар И клокочет адский взвар. Все Пламя, взвейся и гори! Наш котел, кипи, вари![1] 1 Дождь хлещет по лицу ледяными струями, но мне наплевать. Я прячу подбородок в воротник макинтоша, опускаю голову и пробиваюсь сквозь буйствующие стихии. Упорно кручу педали велосипеда по направлению к Бишоп-Лейси, спасаясь от адских тварей. Последние двадцать четыре часа были сущим кошмаром. Все, о чем я могла думать, – как убраться из Букшоу подальше. Подо мной отчаянно скрипят колеса «Глэдис». Пронзительный холод пробирает ее стальные кости насквозь и заставляет поскрипывать резиновые сухожилия. Она сильно вздрагивает на скользком асфальте и угрожает вот-вот слететь с дороги и сбросить меня в ледяную канаву. Мне хочется кричать навстречу ветру, но я молчу. Хотя бы одна из нас должна контролировать себя. Я пытаюсь навести порядок в мыслях. Сначала меня выдворили в Канаду, затем еще раз, только теперь уже из женской академии мисс Бодикот (можно считать или не считать это двойной немилостью), должна признать, что я с нетерпением ждала воссоединения с семьей: отцом, двумя старшими сестрами Фели и Даффи; кухаркой и домоправительницей мисс Мюллет, а самое главное – с Доггером, отцовским помощником и мастером на все руки. Как и любой путешественник через Атлантику, я днем и ночью мечтала о возвращении в Англию. Отец, Фели и Даффи, конечно же, встретят меня в порту, а может быть, своим присутствием меня почтит даже тетушка Фелисити. Они будут размахивать плакатами со словами «Добро пожаловать домой, Флавия», воздушными шариками и всем таким. Разумеется, они будут делать это скромно, ведь мы, де Люсы, не любим выставлять чувства напоказ. Но когда корабль, наконец, пришвартовался в Саутгемптоне, под дождем, спрятавшись под темным зонтиком, стоял только Доггер. Разлука странно повлияла на меня, поэтому, вместо того чтобы броситься ему на шею, каков был мой изначальный план, я сдержанно протянула ему руку. И сразу же пожалела об этом. Но слишком поздно, момент упущен, возможности больше нет. – Боюсь, я принес плохие новости, мисс Флавия, – сказал Доггер. – Полковник де Люс болен. Он лежит в больнице с воспалением легких. – Отец? В больнице? В Хинли? – К сожалению, да. – Мы должны поехать навестить его, – сказала я. – В котором часу мы можем там быть? – Нам предстоит долгое путешествие, – объяснил Доггер. – В пять часов двадцать пять минут из Саутгемптона отправляется поезд, который доставит нас в Лондон на вокзал Ватерлоо, а там в семь часов мы сядем в такси, которое отвезет нас через весь город к другому вокзалу. Мы окажемся в Доддингсли только поздно вечером, а в Бишоп-Лейси, Хинли и больнице можем оказаться лишь к ночи, когда приемные часы давно закончатся. – Наверняка доктор Дарби… – начала я. Но Доггер печально покачал головой, и только сейчас я поняла, насколько серьезно состояние отца. Доггер не из тех людей, которые утверждают, что все будет хорошо, зная, что это не так. Его молчание говорило само за себя.