– Я, между прочим, в институте преподаю! – с вызовом ответила я, оскорбленная его намеками. – И поступила туда сама, и окончила с красным дипломом, и диссертацию по анатомии защитила – тоже сама, кстати. И езжу я да-а-а-леко не на самой модной машине, и к шубам норковым равнодушна. Так что пролетарскую гордость мне зацепить особо-то и нечем. А что отец такой… Так их полстраны таких. Маросейкин посмотрел на меня удивленно: – Да? Вот уж не думал… – А чего ж вы – в РУБОПе служите, а информацией не владеете? Он рассмеялся и перешел на шепот: – Я папу вашего хорошо знаю, давно. Но вот что он вас так воспитал – впервые слышу. – Он вообще мало о семье говорит. – Ну, в его положении это оправданно, согласитесь. Мы снова замолчали. Я поправила сбившуюся повязку на груди отца и подумала: сегодня же надо звонить Бесо, чтобы искал доктора. Сама я вряд ли справлюсь с такой задачей, как ожоговая перевязка. И Сашка не перезвонил – наверняка разозлился, что я его ослушалась. Но ведь должен же он понять, что у меня просто не было выхода. Мы уже выгружали из автобуса носилки, когда во двор влетел джип моего мужа и, взвизгнув тормозами, развернулся на девяносто градусов. – Кто это? – спросил Маросейкин, а ближайшие к нам бойцы мгновенно наставили стволы автоматов на машину. – Мой муж. Акела выскочил и замер на секунду, обводя изумленным взглядом толпу вооруженных людей, микроавтобус и носилки. – Саша, все в порядке, – я метнулась к мужу и прижалась к нему. – Мы папу забрали, на него сегодня снова покушались… – Погоди-ка, – он отстранил меня и подошел к носилкам, игнорируя взгляды бойцов. – Ну как ты, Фима? – наклонившись над носилками, спросил он. – Ни… ничего, – выговорил отец. – Сашка… молодец… – Да уж, Сашка молодец, – муж перевел на меня взгляд, и я почувствовала себя не совсем хорошо. Как пить дать – вечером все мне выскажет… Маросейкин решил вмешаться: – Простите, уважаемый, может, вы перенесете семейные сцены в дом и на более удобное время? Нам бы пора уже отсюда… – Я вас не задерживаю, – холодно ответил Саша. – Спасибо за помощь, дальше мы сами разберемся. – Но ведь в дом нужно занести… – Я же сказал – больше не задерживаю. Маросейкин понял, что разговор окончен. По выражению его лица я поняла, что сейчас он с удовольствием уложил бы моего супруга лицом в землю – чисто в воспитательных целях. – До свидания, Ефим Иосифович, – попрощался он с отцом. – Поправляйтесь. И вам всего доброго, Александра. – До свидания. И спасибо вам. Омоновцы быстро погрузились в автобус и отбыли, а я почему-то подумала, что даже не спросила имя полковника. Пока я раздумывала над этим, Саша с усилием поднял отца на руки и понес в дом. «Господи, надорвется же!» – ахнула я и кинулась следом, чтобы хотя бы двери открыть. – Ты его пока положи в маленькой гостевой, а вечером или завтра наверх перенесем – Семку попросим или ребят из охраны. – Я распахнула дверь в небольшую гостевую комнату на первом этаже, сразу за лестницей, ведущей на второй этаж. – Там и постель есть… Багровый от напряжения и тяжести Саша послушно шагнул туда, опустил отца на кровать и, чуть пошатываясь, вышел, оставив нас наедине. Я поняла – с моих глаз подальше, чтобы я, не дай бог, не увидела его слабости. Только однажды я видела слезы на глазах мужа, только однажды – когда он пришел навестить меня после неудачной попытки суицида. С тех пор мой волк-одиночка никогда больше не позволял мне видеть его в моменты растерянности, слабости или боли. – Папа, тебе придется пока тут полежать, ладно? – Я укрыла отца одеялом, поправила подушку под головой. – Завтра ребята приедут и помогут наверх тебя перенести, там будет лучше. – Мне и тут… нормально, – выдохнул папа, открывая глаза. – У тебя есть обезболивающее? – Тебе плохо? – Я, признаться, не подумала об этом, а ведь ему на самом деле могло стать хуже после дороги. – Позвони… Моне и Бесо… пусть приедут и… врача… нашего… – Не надо никакого врача, Фима, – раздался голос Акелы за моей спиной. – Но почему? – не поняла я, и муж объяснил: – Чем меньше народа в теме, тем легче нам будет. Я сейчас позвоню Фо Ду, он приедет и поживет здесь. Фо Ду – так звали того самого китайского доктора, что лечил мою сломанную ногу несколько лет назад. Саша не признавал никого, кроме этого пухленького китайца в смешном пенсне. И я безоговорочно доверилась мужу. Но… – Ты думаешь, что никто не узнает, что папа у меня? – Думаю, что нет. Если кто-то наблюдал, то видел, что его увезли омоновцы. А значит, скорее всего, в тюремную больницу. – Был еще один автобус, который поехал к папе домой. Так Маросейкин предложил. – Тогда совсем не о чем беспокоиться. И еще, Аля… – Да? – Выйдем на минуту. Прости, Фима, мы сейчас, – с этими словами муж взял меня за плечо и вывел из комнаты. – Слушай меня внимательно. Никто – даже твои братья – не должен знать, что отец у нас, ты поняла? – Как я должна это сделать?! – огрызнулась я. – Что, сказать Семке, чтобы вообще не появлялся? Это странно. – Боюсь, что твоему Семке сейчас не до тебя, – загадочно сказал Саша. – Ты поняла меня? Кроме Фо Ду, здесь не будет посторонних. Одно исключение – домработница, и ту придется оставить здесь до того момента, как все закончится. Лучше вызвать сюда Галину. Наша Ксения работает недавно, незачем посвящать ее в семейные дела. Галя больше подходит. Саша говорил спокойным тихим голосом, но его слова и фразы звучали в моей голове набатом – неужели все настолько серьезно? – А как же моя работа? У меня пять групп… – Аля, какая работа? Ты не понимаешь, что в любой момент можешь превратиться в мишень? В понедельник с утра позвонишь и попросишь отпуск без содержания, объяснишь, что должна уехать – да мало ли. И не смей высовываться! Все, что нужно, я буду привозить сам. – Саша… когда это закончится? – Я взяла мужа за руки и постаралась заглянуть в лицо, но он отвернулся. – Саша! – Аля, прекрати. Ты взрослая женщина и знаешь: если я не захочу, то не скажу ничего. А сейчас просто не могу сказать. Иначе ты станешь слишком уязвима. Ты поняла? Я не хочу тебя потерять – мне тогда незачем будет жить. Возможно, из уст кого-то другого эта фраза прозвучала бы выспренно и пафосно, но мой муж никогда не бросался словами. Он говорил только то, что чувствовал, и я верила ему безоговорочно. – Хорошо еще, что у папы кругом свои… Ты не знаешь, чем ему этот полкан из РУБОПа обязан? Муж усмехнулся: – Знаю. Погонами и тем, что стул под задом остался, а не «красная зона» замаячила. Проворовался однажды, начали под него копать. Он к твоему отцу кинулся. Ну а Клещ организовал маленькую подставу, и те, кто на полковника материал собирал, утром проснулись в сауне с проститутками, да не просто в сауне, а в той, что Клещу принадлежала. Вот и все. Полетели со своих мест, а Маросейкин – кум королю. Но молодец, честный оказался, благодарный. Не просили – а помог. Все, Аленька, ты иди к отцу, посмотри, не надо ли чего, а я буду звонить Гале и Фо Ду. – Саша поцеловал меня в нос и подтолкнул к двери комнаты, где лежал отец, а сам, взяв ключи от джипа и телефон, вышел во двор. Так наш дом превратился в крепость. Назавтра приехали охранники, работавшие с Сашей в отцовском офисе, и для них пришлось выделить две комнаты внизу. Маленькую, ту, в которой ночевал отец, отдали Гале, согласившейся помочь, а доктор Фо поселился наверху в одной из трех спален. Вторую занял папа, а в третьей спали мы с мужем. Не дом – муравейник. Бедная Галя крутилась в кухне до ночи – попробуй накормить такую ораву. Я старалась помочь ей, но с готовкой у меня не ладилось, равно как и с уборкой – после того, как папа вернулся домой окончательно, в нашем доме всегда была домработница. Максимум, что я могла сделать, это смахнуть пыль и поджарить тосты. Ну, еще сварить кофе и приготовить сок из яблок, моркови и сельдерея – его каждое утро пил Саша, и поручить это домработнице я не могла. Словом, толку от меня не было. Зато доктор Фо проникся ко мне симпатией и часто манил пухлой ручкой в комнату папы. С годами Фо начал чуть-чуть говорить по-русски, но это такая тарабарщина, что я давилась хохотом, слушая. Однако мы ухитрялись понимать друг друга. Фо показывал мне разные скляночки и пакетики с пахучими или, наоборот, не обладавшими запахом травами и настойками, буквально на пальцах объяснял, для чего они применяются. Надо отдать ему должное – папины ожоги заживали прекрасно. Дом превратился в хорошо охраняемый лазарет. Я не привыкла жить в таком режиме, никогда прежде наш дом не напоминал военный объект. На воротах появилась охрана, бдительно следившая за всеми проезжавшими мимо машинами. Это происходило круглосуточно. Большие прожекторы, использовавшиеся раньше для подсветки двора только в вечернее время, горели по ночам. За продуктами ездила Галя в сопровождении кого-то из охраны. Мой мобильный был отключен. К нам никто не приезжал, я не выходила за ворота, самое большое – во двор, размять ноги и подышать воздухом. Сидела то в папиной комнате, разговаривая с ним, то заходила к Фо и смотрела, как он смешивает травы, готовит примочки для ожогов и заливает спиртом какие-то смеси в темных бутылочках. Никакого разнообразия – только дурацкие сериалы по телевизору да разговоры с отцом. Саша целыми днями пропадал где-то, приезжал домой за полночь, валился в постель и мгновенно засыпал. Мне так хотелось расспросить его, где он бывает, но, глядя в утомленное лицо, уже не смела задавать вопросы. Единственным его желанием было выспаться как следует, но это практически не удавалось. Мы перестали заниматься любовью. Да что там – почти не разговаривали… Девяностые Перелом заживал хорошо, я проводила много времени на балконе с учебниками, Акела привозил репетиторов и школьных учителей, и я практически не отстала от класса и могла готовиться к выпускным и вступительным экзаменам. Папа поправлялся медленно, Акела бывал в больнице ежедневно и привозил неутешительные новости. – Видишь, как одна глупая выходка может изменить жизни сразу многих людей? – говорил он, присаживаясь на перила, и я опускала голову. – Легко разрушить равновесие, восстановить его – намного сложнее.