– Видимо, это и есть владелец. Вчера он тоже стоял здесь и чистил машину. – Ну его к чертям! – сказал я. – Он похож на раздавленную собаку. Какой-то молодой человек в пальто с поясом пересек двор и подошел к машине. У него был неприятный ухарский вид. – Вот он, драндулет, – сказал он, обращаясь то ли к нам, то ли к владельцу машины, и постучал тростью по капоту. Я заметил, что хозяин вздрогнул при этом. – Ничего, ничего, – великодушно успокоил его человек в пальто с поясом, – лакировка все равно уже не стоит ни гроша. Весьма почтенное старье. В музей бы его, а? – Он пришел в восторг от своей остроты, громко расхохотался и посмотрел на нас, ожидая одобрения. Мы не рассмеялись. – Сколько вы хотите за этого дедушку? – обратился он к владельцу. Хозяин молча проглотил обиду. – Хотите отдать его по цене металлического лома, не так ли? – продолжал тараторить юнец, которого не покидало отличное настроение. – Вы, господа, тоже интересуетесь? – И вполголоса добавил: – Можем обделать дельце. Пустим машину в обмен на яблоки и яйца, а прибыль поделим. Чего ради отдавать ему лишние деньги! Впрочем, позвольте представиться: «Гвидо Тисс из акционерного общества „Аугека“. Вертя бамбуковой тростью, он подмигнул нам доверительно, но с видом превосходства. „Этот пошлый двадцатипятилетний червяк знает все на свете“, – подумал я с досадой. Мне стало жаль владельца машины, молча стоявшего рядом. – Вам бы подошла другая фамилия. Тисс не звучит, – сказал я. – Да что вы! – воскликнул он польщенно. Его, видимо, часто хвалили за хватку в делах. – Конечно, не звучит, – продолжал я. – Сопляк, вот бы вам как называться, Гвидо Сопляк. Он отскочил назад. – Ну конечно, – сказал он, придя в себя. – Двое против одного… – Если дело в этом, – сказал я, – то я и один могу пойти с вами куда угодно. – Благодарю, благодарю! – холодно ответил Гвидо и ретировался. Коренастый человек с расстроенным лицом стоял молча, словно все это его не касалось; он не сводил глаз с машины. – Отто, мы не должны ее покупать, – сказал я. – Тогда ее купит этот ублюдок Гвидо, – возразил Кестер, – и мы ничем не поможем хозяину машины. – Верно, – сказал я. – Но все-таки мне это не нравится. – А что может понравиться в наше время, Робби? Поверь мне: для него даже лучше, что мы здесь. Так он, может быть, получит за свое такси чуть побольше. Но обещаю тебе: если эта сволочь не предложит свою цену, то я буду молчать. Пришел аукционист. Он торопился. Вероятно, у него было много дел: в городе ежедневно проходили десятки аукционов. Он приступил к распродаже жалкого скарба, сопровождая слова плавными, округлыми жестами. В нем была деловитость и тяжеловесный юмор человека, ежедневно соприкасающегося с нищетой, но не задетого ею. Вещи уплывали за гроши. Несколько торговцев скупили почти все. В ответ на взгляд аукциониста они небрежно поднимали палец или отрицательно качали головой. Но порой за этим взглядом следили другие глаза. Женщины с горестными лицами со страхом и надеждой смотрели на пальцы торговцев, как на священные письмена заповеди. Такси заинтересовало трех покупателей. Первую цену назвал Гвидо – триста марок. Это было позорно мало. Коренастый человек подошел ближе. Он беззвучно шевелил губами. Казалось, что и он хочет что-то предложить. Но его рука опустилась. Он отошел назад. Затем была названа цена в четыреста марок. Гвидо повысил ее до четырехсот пятидесяти. Наступила пауза. Аукционист обратился к собравшимся: – Кто больше?.. Четыреста пятьдесят – раз, четыреста пятьдесят – два… Хозяин такси стоял с широко открытыми глазами и опущенной головой, как будто ожидая удара в затылок. – Тысяча, – сказал Кестер. Я посмотрел на него. – Она стоит трех, – шепнул он мне. – Не могу смотреть как его здесь режут. Гвидо делал нам отчаянные знаки. Ему хотелось обтяпать дельце, и он позабыл про „Сопляка“. – Тысяча сто, – проблеял он и, глядя на нас, усиленно заморгал обоими глазами. Будь у него глаз на заду, он моргал бы и им. – Тысяча пятьсот, – сказал Кестер. Аукционист вошел в раж. Он пританцовывал с молотком в руке, как капельмейстер. Это уже были суммы, а не какие-нибудь две, две с половиной марки, за которые шли прочие предметы. – Тысяча пятьсот десять! – воскликнул Гвидо, покрываясь потом. – Тысяча восемьсот, – сказал Кестер. Гвидо взглянул на него, постучал пальцем по лбу и сдался. Аукционист подпрыгнул. Вдруг я подумал о Пат. – Тысяча восемьсот пятьдесят, – сказал я, сам того не желая. Кестер удивленно повернул голову. – Полсотни я добавлю сам, – поспешно сказал я, – так надо… из осторожности. Он кивнул. Аукционист ударил молотком – машина стала нашей. Кестер тут же уплатил деньги. Но желая признать себя побежденным, Гвидо подошел к нам как ни в чем не бывало. – Подумать только! – сказал он. – Мы могли бы заполучить этот ящик за тысячу марок. От третьего претендента мы бы легко отделались. – Привет, миленький! – раздался за ним скрипучий голос. Это был попугай в позолоченной клетке, – настала его очередь. – Сопляк, – добавил я. Пожав плечами, Гвидо исчез. Я подошел к бывшему владельцу машины. Теперь рядом с ним стояла бледная женщина. – Вот… – сказал я. – Понимаю… – ответил он. – Нам бы лучше не вмешиваться, но тогда вы получили бы меньше, – сказал я. Он кивнул, нервно теребя руки. – Машина хороша, – начал он внезапно скороговоркой, – машина хороша, она стоит этих денег… наверняка… вы не переплатили… И вообще дело не в машине, совсем нет… а все потому… потому что… – Знаю, знаю, – сказал я. – Этих денег мы и не увидим, – сказала женщина. – Все тут же уйдет на долги. – Ничего, мать, все опять будет хорошо, – сказал мужчина. – Все будет хорошо! Женщина ничего не ответила. – При переключении на вторую скорость повизгивают шестеренки, – сказал мужчина, – но это не дефект, так было всегда, даже когда она была новой. – Он словно говорил о ребенке. – Она у нас уже три года, и ни одной поломки. Дело в том, что… сначала я болел, а потом мне подложили свинью… Друг… – Подлец, – жестко сказала женщина. – Ладно, мать, – сказал мужчина и посмотрел на нее, – я еще встану на ноги. Верно, мать? Женщина не отвечала. Лицо мужчины покрылось капельками пота. – Дайте мне ваш адрес, – сказал Кестер, – иной раз нам может понадобиться шофер. Тяжелой, честной рукой человек старательно вывел адрес. Я посмотрел на Кестера; мы оба знали, что беднягу может спасти только чудо. Но время чудес прошло, а если они и случались, то разве что в худшую сторону. Человек говорил без умолку, как в бреду. Аукцион кончился. Мы стояли во дворе одни. Он объяснял нам, как пользоваться зимой стартером. Снова и снова он трогал машину, потом приутих. – А теперь пойдем, Альберт, – сказала жена. Мы пожали ему руку. Они пошли. Только когда они скрылись из виду, мы запустили мотор. Выезжая со двора, мы увидели маленькую старушку. Она несла клетку с попугаем и отбивалась от обступивших ее ребятишек. Кестер остановился. – Вам куда надо? – спросил он ее. – Что ты, милый! Откуда у меня деньги, чтобы разъезжать на такси? – ответила она. – Не надо денег, – сказал Отто. – Сегодня день моего рождения, я вожу бесплатно. Она недоверчиво посмотрела на нас и крепче прижала клетку: – А потом скажете, что все-таки надо платить. Мы успокоили ее, и она села в машину. – Зачем вы купили себе попугая, мамаша? – спросил я, когда мы привезли ее. – Для вечеров, – ответила она. – А как вы думаете, корм дорогой? – Нет, – сказал я, – но почему для вечеров? – Ведь он умеет разговаривать, – ответила она и посмотрела на меня светлыми старческими глазами. – Вот и у меня будет кто-то… будет разговаривать… – Ах, вот как… – сказал я. * * *