– А!.. Я же не рассказала про Альку. – И тут черная папка, прижимаемая Зинаидой Андреевной к груди, упала. Несколько фотографий вперемешку с чистыми тетрадными листами оказались на полу. – Господи, сегодня у меня все из рук валится. Кат, не суетись, я сама подниму, – встрепенулась Зинаида. Катка нагнулась, подняла фотографии, заметив, как лицо Зинаиды Андреевны заливается краской. Пожалуй, впервые Ката видела Махову смущенной. Схватив снимки, пенсионерка заверещала: – Мне пора бежать, дел невпроворот. До скорого. Когда она ушла, Катарина повела плечом: – Уверена на сто десять процентов – никакая это не сенсация, Зинаида Андреевна вочередной раз подогревает к себе интерес. – Я ее прекрасно знаю, у Зинки секреты не задерживаются, как вода в решете, она никогда не может вытерпеть. – Сегодня смогла. – Это меня и бесит. – Успокойтесь, пройдет пара дней, и мы все узнаем. – Что там валяется у дивана? – Где? – Раскрой глаза. Ката обернулась. – Зинаида Андреевна фотографию забыла. – Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть. Копейкина протянула свекрови снимок. – Какая-то баба с мужиком. Мне не нравятся их взгляды. Сожги фотку в камине. – Здрасте приехали, нужно будет вернуть снимок Маховой. Розалия махнула рукой и прошествовала в столовую. Зинка Махова здорово подпортила ейнастроение. Расхотелось даже идти к Нинели Викторовне играть в карты. Сев на подлокотник кресла, Катка с интересом разглядывала снимок. Средних лет мужчина и женщина, скорее всего семейная пара, были запечатлены в обнимку в парке на фоне фонтана. Пожав плечами, Ката положила фото на полку камина, пребывая в твердой уверенности, что уже завтра утром она окажется у владелицы. //-- * * * --// От Копейкиных Зинаида Андреевна едва ли не вприпрыжку помчалась в очередной пункт назначения – поделиться новостью о таинственной, пока засекреченной ею же самой сплетне. Она находилась на таком пике нервного возбуждения, что была готова кричать и плакать одновременно. Никогда прежде она не ощущала себя столь счастливой. Полученнаяинформация туманила разум, Махова предвкушала вселенский скандал со всеми вытекающими отсюда последствиями. Заметив вышагивающего навстречу Генку Самойлова, Зинаида помахала ему рукой. Кивнув, Геннадий бросил на землю окурок, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы. Самойлов, какобычно, был навеселе. Впрочем, особенно удивляться нечему: те редкие денечки, когда Генка пребывал в трезвом состоянии, можно было пересчитать на пальцах одной руки. А ведь бывали времена, когда Геннадий с отвращением смотрел на алкогольные напитки и позволял себе пропустить рюмочку-другую лишь по большим праздникам. Но жизнь – штука коварная, она способна любого в одночасье изменить до неузнаваемости. Изменила она и Самойлова. Геннадий проживал в небольшой деревушке, раскинувшейся в пяти минутах ходьбы от коттеджного поселка. Несмотря на пагубную привычку вечно находиться под мухой, мужика в округе ценили – в первую очередь благодаря его поистине золотым рукам. Самойлов мог починить абсолютно все, начиная от неисправного утюга и кончая сломанной газонокосилкой. Как только уобитателей поселка выходил из строя какой-нибудь агрегат, устранить неполадку просили Самойлова. Тот никогда никому не отказывал, при условии что на момент просьбы был всостоянии внятно говорить и двигаться. Расплачивались с ним в основном деньгами, но нередко за оказанные услуги давали спиртные напитки, кои он принимал с благодарностью. В деревне Генка поселился много лет назад вместе с супругой Светланой и двумя сыновьями. Имея высшее медицинское образование, Самойлов работал врачом в местной больнице. Профессию медика он боготворил и являлся, что называется, врачом от бога. Когда младшему сыну Андрею исполнилось десять, мальчуган с друзьями отправился на речку поплавать. Во время купания у паренька свело ногу судорогой. Домой он не вернулся. За одну ночь Геннадий постарел лет на десять, а Светлана, борясь с многочисленными депрессиями, чередующимися с приступами истерики, пристрастилась к спиртному. Смерть Андрея поселила в душе Самойлова страх потерять старшего сына Илью. Геннадий стал опекать тринадцатилетнего Илюшу с маниакальной одержимостью. По окончании школы сын поступил в военное училище. Генка с женой, превратившейся к тому времени в законченную алкоголичку, не могли нарадоваться на успехи единственного чада. Через восемь месяцев пришло трагическое известие – Илья погиб во время боевых учений, наткнувшись на торчащий из земли кол. Весть о том, что старшего сына нет в живых, окончательно подкосила Светлану – у нее помутился рассудок. Она была помещена в психиатрическую клинику, где ровно через год приказала долго жить. Геннадий Самойлов сломался окончательно. Потеряв двоих сыновей и жену, он стал медленно опускаться. В смерти Ильи он винил исключительно себя. Каждый день, приходя с работы, он выпивал в гордом одиночестве, что, как известно, хуже всего. Хватило года, чтобы из профессионального врача он трансформировался в опустившегося пьяницу. С работы, естественно, пришлось уйти, и с тех пор спиртное стало его верным спутником, соратником и другом в одном флаконе. – Я пью, чтобы забыться, – частенько говорил Генка, опрокидывая рюмашку. – Мои мальчишки и Светлана не заслужили такой смерти. Меня это мучает постоянно, и, чтобы на время забыть о трагедии, я прибегаю к горькой. – Куда бежишь, Зинуля? – прохрипел Самойлов, с интересом таращась на папку в руках Маховой. – А ты чего такой радостный? – вопросом на вопрос ответила Махова. – Светишься, как новогодняя елка. – Настроение сегодня отличное, я собой доволен. – Я даже догадываюсь, кто тебе его поднял. Опять с утра пораньше набрался? – Да ни боже мой! У Пантелеева мальчишки окно разбили, он попросил меня вставить новое стекло. Расплатился за работу купюркой и парой стаканчиков вина. Не отказываться же от благородного напитка. – Генка, ты неисправим. – Зинаида кокетливо поправила идеальный пучок на затылке. – Меня, Зинуля, только могила исправит. А ты, красавица, куда спешишь? Глаза-то так и блестят, никак на свиданку торопишься? Мужика нашла? Махова смутилась: – Бесстыдник! Какие мужики в моем возрасте? Дела у меня… Серьезные дела. Самойлов ухмыльнулся: – У тебя каждый день дела, можно подумать, что ты у нас важная шишка. – Конечно, важная, – с достоинством ответила Махова. – А как же иначе? – Тебе к врачу обратиться надо, пусть таблеточек выпишет, чтоб глюки прекратились. – Какие глюки, о чем ты говоришь? Иди, проспись. – Я-то просплюсь, а ты мне ответь, зачемраструбила, что я отправился на тот свет? Зинаида Андреевна опустила глаза долу: – Я думала, ты умер. – С чего вдруг? – Ты валялся под кустом сирени и не дышал, что мне оставалось думать? – Поэтому ты понеслась по поселку, крича на всю ивановскую, что меня загрызли волки? – Во-первых, не волки, а бешеные собаки, а во-вторых, ты не дышал, – стояла на своем Махова. – Откуда тебе это известно, ты пульс, что ли,проверяла? – Не проверяла, но я два, нет, четыре раза ткнула в тебя палкой. Ты не реагировал. А я сильно ткнула, Ген. – Вот оттого, что ты ткнула, я и потерял сознание. – Ой, не бреши. Сколько раз тебе говорила: бросай пить эту гадость, займись собой. Ведь ты золотой мужик, Ген. Ну чего ты в этом пойле хорошего нашел? Геннадий достал из кармана помятую пачку сигарет, вытащил одну и закурил. – Я пью… – Знаю-знаю, чтобы забыться, давняя история. Ах, Генка, допьешься когда-нибудь до зеленых чертей. Вон как Михалыч – водки паленой выпил и тю-тю, гуляй Вася, жуй опилки. Сейчас он на том свете кукует, а ведь мог еще жить да жить. Самойлов махнул рукой, намереваясь продолжить путь, но Махова его остановила: – Слушай, Ген, зашел бы ко мне, помощь нужна. – Чего стряслось? – Да кран на кухне гудит как сумасшедший, не знаю, в чем дело, посмотрел бы. – Лады, пошли. – Нет, не сегодня. – Почему? – Ты пьяный.