— Нет. И, возможно, потому, что эти люди занимали слишком высокое положение, чтобы их осмелились изобличить. Ведь не для всякого сожгут палату суда, ваша светлость. — Так вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? — осведомился Ришелье таким тоном, точно он задал вопрос, не имеющий ни малейшего значения. — Лично я, ваша светлость, ничего не думаю, — сказала миледи. — Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была мадемуазель де Монпансье[82] или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик. — Вы правы, — согласился Ришелье. — Так чего же вы хотели бы? — Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы все, что я сочту нужным сделать для блага Франции. — Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу. — Она найдена, — сказала миледи. — Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия. — Он найдется. — Вот тогда и настанет время получить тот приказ, о котором вы сейчас просили. — Вы правы, ваше высокопреосвященство, — произнесла миледи, — и я ошиблась, полагая, что поручение, которым вы меня удостаиваете, не ограничивается тем, к чему оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что вам известны все подробности относительно того переодевания, с помощью которого ему удалось подойти к королеве на маскараде, устроенном супругой коннетабля; что у вас есть доказательства состоявшегося в Лувре свидания королевы с итальянским астрологом, который был не кто иной, как герцог Бекингэм; что вы велели сочинить небольшой занимательный роман на тему о похождении в Амьене, с планом сада, где оно разыгралось, и с портретами его участников; что Монтегю в Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он помнит, и даже о том, что он, возможно, позабыл? И наконец, что к вам в руки попало письмо госпожи де Шеврез, найденное в квартире его светлости и порочащее не только ту особу, которая его написала, но и ту, от имени которой оно написано. Затем, если герцог, несмотря на все это, по-прежнему будет упорствовать, то, поскольку мое поручение ограничивается тем, что я перечислила, мне останется только молить бога, чтобы он совершил какое-нибудь чудо, которое спасет Францию. Все это так, ваше преосвященство, и больше мне ничего не надо делать? — Да, так, — сухо подтвердил кардинал. — А теперь… — продолжала миледи, словно не замечая, что кардинал Ришелье заговорил с ней другим тоном, — теперь, когда я получила указания вашего высокопреосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать вам два слова о моих? — Так у вас есть враги? — Да, ваша светлость, враги, против которых вы должны всеми способами поддержать меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству. — Кто они? — Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье. — Она в Мантской тюрьме. — Вернее, она была там, — возразила миледи, — но королева получила от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь. — В монастырь? — Да, в монастырь. — В какой? — Не знаю, это хранится в строгой тайне. — Я узнаю эту тайну! — И вы скажете мне, ваше высокопреосвященство, в каком монастыре эта женщина? — Я не вижу к этому никаких препятствий. — Хорошо… Но у меня есть другой враг, гораздо более опасный, чем эта ничтожная Бонасье. — Кто? — Ее любовник. — Как его зовут? — О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! — вскричала миледи в порыве гнева. — Это наш с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали победу в стычке с гвардейцами вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил все дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, узнав, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня. — А-а… — протянул кардинал. — Я знаю, о ком вы говорите. — Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне. — Он смельчак. — Поэтому-то и следует его опасаться. — Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекингэмом… — Доказательство! — вскричала миледи. — Я раздобуду десяток доказательств! — Ну, в таком случае — нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию. — Хорошо, ваша светлость, а потом? — Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никакого «потом», — глухим голосом ответил кардинал. — Ах, черт возьми, — продолжал он, — если б мне так же легко было избавиться от моего врага, как избавить вас от ваших, и если б вы испрашивали у меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей! — Ваша светлость, — предложила миледи, — давайте меняться — жизнь за жизнь, человек за человека: отдайте мне этого — я отдам вам того, другого. — Не знаю, что вы хотите сказать, — ответил кардинал, — и не желаю этого знать, но мне хочется сделать вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не исполнить вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более что этот д'Артаньян, как вы утверждаете, распутник, дуэлист и изменник. — Бесчестный человек, ваша светлость, бесчестный! — Дайте мне бумагу, перо и чернила. — Вот они, ваша светлость. Наступило минутное молчание, доказывавшее, что кардинал мысленно подыскивал выражения, в которых он собирался составить эту записку или уже писал ее. Атос, слышавший до единого слова весь разговор, взял своих товарищей за руки и отвел их на другой конец комнаты. — Ну, что тебе надо, отчего ты не даешь нам дослушать конец? — рассердился Портос. — Тише! — прошептал Атос. — Мы узнали все, что нам нужно было узнать. Впрочем, я не мешаю вам дослушать разговор до конца, но мне необходимо уехать. — Тебе необходимо уехать? — повторил Портос. — А если кардинал спросит о тебе, что мы ему ответим? — Не дожидайтесь, пока он спросит обо мне, скажите ему сами, что я отправился дозором, так как кое-какие замечания нашего хозяина навели меня на подозрение, что дорога не совсем безопасна. К тому же я упомяну об этом оруженосцу кардинала. А остальное уж мое дело, ты об этом не беспокойся. — Будьте осторожны, Атос! — сказал Арамис. — Будьте покойны, — ответил Атос. — Как вам известно, я умею владеть собою. Портос и Арамис снова уселись у печной трубы. Что же касается Атоса, он на виду у всех вышел, отвязал своего коня, привязанного рядом с конями его друзей к засовам ставен, немногими словами убедил оруженосца в необходимости дозора для обратного пути, а затем с притворным вниманием осмотрел свой пистолет, взял в зубы шпагу и, как солдат, добровольно выполняющий опасную задачу, поехал по дороге к лагерю. XV. СУПРУЖЕСКАЯ СЦЕНА Как Атос и предвидел, кардинал не замедлил сойти вниз; он открыл дверь комнаты, куда вошли мушкетеры, и увидел, что Портос и Арамис с величайшим азартом играют в кости. Беглым взглядом окинув всю комнату, он убедился, что недостает одного из его телохранителей. — Куда девался господин Атос? — спросил он. — Ваша светлость, — отвечал Портос, — он поехал дозором вперед. Кое-какие разговоры нашего хозяина внушили ему подозрение, что дорога не совсем безопасна. — А вы что делали, господин Портос? — Я выиграл у Арамиса пять пистолей. — Что ж, теперь возвращайтесь вместе со мною обратно. — Мы к услугам вашего высокопреосвященства. — Итак, на коней, господа, время позднее. Оруженосец дожидался у дверей, держа под уздцы лошадь кардинала. Немного поодаль виднелись во мраке два человека и три лошади; это были те самые люди, которые должны были сопровождать миледи в форт Ла-Пуант и посадить ее там на корабль. Оруженосец подтвердил кардиналу все сказанное ему двумя мушкетерами относительно Атоса. Кардинал одобрительно кивнул и пустился в обратный путь с теми же предосторожностями, какие он принял, отправляясь в трактир.