— Наверное, дом свой ищет, — сказала мать. — Не может успокоиться. — Если найдет, останется там? — Не знаю, что у него на уме. Но только он все время грустит, плачет, беспокоится. Наверное, не может забыть свой дом. Потрескивает костер: ботва, бурьян, ветки сухие от вишневых деревьев хорошо горят. Алешка пошевеливает прутиком — искры взлетают вверх. Он смотрит, как они гаснут, как легкий пепел ветерком разносится по огороду. — Алеш, ну что ты все кочегаришь? — прикрикнула на него мать. — Закоптился весь, как кочегар на старом паровозе. Мыть тебя теперь — не отмыть. А Алешка знай себе смеется, вытирает нос рукой — усы черные сажей навел. — Посмотри, картошка не готова ли, — говорит мать. Поковырял Алешка прутиком в золе, выкатил черную, обуглившуюся картофелину, надавил на нее — твердая. Кричит матери: — Нет еще, не готова. — Не может быть, — не верит мать. Она подошла к костру, подняла картофелину, обдула ее, веточкой соскребла с нее обгорелую корку, разломила — белая мякоть вывернулась наружу, пар от нее пошел, запахло вкусно. — Нате, ешьте. — Мать раздала ребятам по половинке, себе выкатила из костра другую картофелину, обдула и тоже принялась есть. Похваливает: — Хороша! А Алешка попробовал и выплюнул: не понравилась. — Сладкая какая-то… — И забросил картошку. — Сластит немножко, правда, — сказала мать. — Это оттого, что ее все-таки подморозило. «Эх, картошка, ты, картошка, — пионеров идеал…» Забыла слова. — Мать посмотрела на Ваську. А у того своя забота, не слушает ее, все поглядывает в ту сторону, куда голубь улетел. Часа два прошло, а он все не возвращается. — Прилетит, — успокаивает его мать. — Теперь он уже дорогу и дом хорошо запомнил. Закончили работу на огороде, костер загасили, грабли, лопаты в сарай спрятали. Темнеть уже стало, а голубь все не возвращался. Васька вышел за ворота, посмотрел по сторонам — нигде не видно голубя, вернулся в дом. Умылись, ужинать сели, и вдруг стук в окно. Васька вскочил из-за стола, выбежал во двор. Стучал Никита, сообщил, что на Симаковой крыше сидит Васькин голубь с какой-то черной голубкой, а Илья всеми силами старается заманить их к себе. Выбежал Васька из ворот и увидел Илью. Он одной рукой бросал камни на крышу, а в другой держал наготове своего старого голубя. Илья был весь красный, потный, сердитый оттого, что ни голубь, ни черная голубка не взлетали. Он свистел, шикал, размахивал руками. Голубь тревожно посматривал то на свою спутницу, то вниз на Илью и всякий раз ловко увертывался от камня. Наконец он взлетел и направился домой. Вслед за ним взлетела и голубка. Она быстро-быстро замахала левым крылом и с трудом перелетела на соседнюю крышу. Видно было, что правое крыло у нее ранено. Илья не выдержал, швырнул вверх своего голубя, засвистел, сорвал с головы кепку, стал подбрасывать. Но Васькин голубь не испугался ни свиста, ни подброшенной кепки, спокойно опустился на крышу своего дома. И тут же к нему перелетела голубка. Здесь голубь почувствовал себя хозяином, сразу принялся ворковать. Он надувал зоб, распускал веером хвост, бегал по крыше, слетал на землю, опять взлетал к голубке, словно приглашал и ее слететь вниз. Возле двора собрались ребята, они не свистели и не кричали, а только стояли и любовались. Васька сманил голубя на землю, за ним слетела и голубка, и он стал осторожно загонять их в дом. Голубь поминутно оглядывался на голубку, возвращался к ней, постоянно ворковал и вел ее в дверь. Когда голуби были в сенях, Васька прикрыл двери, поймал их и внес в комнату. — Смотри, ма! — прокричал радостно Алешка. — Голубь привел себе голубку! И тут как раз пришли бабушка с Танькой — тоже стали удивленно смотреть на голубей. А голубь, не обращая ни на кого внимания, крутился вокруг голубки, ворковал, пушил хвост и мел им пол — приглашал голубку под кровать. И вдруг в этот момент стук в окно. Васька оглянулся и увидел Илью — он делал знаки, чтобы Васька вышел на улицу. — Во, начинается! — проворчала мать. — Дружок объявился. Васька вышел и в сенях столкнулся с Никитой. — Слушай, — прошептал тот на ухо. — Илья хочет отобрать у тебя голубку, говорит, что это его. Но он врет. И ребятам сказал, что обманет тебя. Гляди! — Ладно, посмотрим! — сурово сказал Васька и пошел к Илье. Завидев Ваську, еще издали Илья угрожающе потребовал: — Неси сейчас же голубку. То — моя. Васька сразу не нашелся что ему ответить. — Ну? — Илье не терпелось. — Неси! Или выкуп хочешь? Так получишь… — И в голосе была угроза. — Это же не твоя голубка, — сказал Васька как можно мягче: ему и скандала не хотелось затевать, и в дураках не хотелось остаться. — Найдется хозяин — отдам. У тебя не было такой. — А ты знаешь? Не было, а потом появилась. Я ее купил недавно. — Врешь ты все, Илья. Не отдам я тебе — не твоя она. — И Васька пошел в дом. — Ну, смотри! — угрожающе бросил ему вслед Илья. — Это тебе даром не пройдет! — Что там? — спросила мать. Васька объяснил ей, и она сказала ему: — Отдай. — Но ведь это не его. — Раз говорит, значит, его. Отдай. Он же не будет обманывать? — Дак в том-то и дело, что обманывает! — Пусть ему будет стыдно. Голубка чужая? Чужая. Он говорит, что она его? Значит, его. Отдай. Ведь и не твоя она? Пусть ему будет стыдно. — Ага! Он застыдится, жди! Найдется хозяин — отдам, а Илье — ни за что, — стоял на своем Васька. — Ма, — закричал вдруг Алешка. — Илья наши почвы понес куда-то. Все кинулись к окну: Илья уже вышел из ворот и не спеша, надев на голову, понес к себе домой цинковое корыто, которое стояло на крыльце на случай дождя. — Ну, гад!.. — Васька выскочил из хаты. — Вернись! — закричала мать ему вслед. — Ведь убьет он тебя! Но Васька уже ничего не слышал, громыхнул дверью, выбежал на улицу. — Сказал, пока не отдашь голубку, ночвы не вернет, — передали Ваське ребята слова Ильи. «Бандит! Фашист проклятый!..» — разъярился Васька и пустился по улице за Ильей. Догнал его уже почти у самых ворот и с разбега пнул в спину. Илья не ожидал нападения, оглянулся из-под корыта и, увидев Ваську, прибавил шагу. — Бандит! — закричал на него Васька. — Фашист! Ты же настоящий фашист, самурай, никому проходу не даешь, гад ты такой. Отдай корыто! Илья бросил корыто на землю, оно загремело, и кинулся на Ваську — ударил его кулаком снизу в челюсть. Во рту сразу стало солоно. Васька сплюнул кровь и тут уж, не помня себя, схватил Илью левой рукой за грудки, рванул на себя, а правой стал бить его по чем ни попадя. Илья, застигнутый врасплох, отталкивал Ваську, пытался оторваться от него, пятился, пока не ступил одной ногой в корыто. На гладком железе Илья поскользнулся и упал, Васька навалился на него в корыте и бил, бил остервенело и кричал: — Вот тебе, гад… Вот тебе, фашист проклятый!.. Будешь? Будешь?.. Разъярился Васька, устал бить, подобрался руками к шее, стал душить. — Удавлю гада! Илья хрипел, вырывался, но узкое и скользкое корыто, в котором он лежал, мешало ему подняться. — Спа-а-сите!.. — просипел Илья, и тут подскочил Никита, оттащил Ваську. А Илья вскочил и, перепуганный, трясущийся, пустился наутек. Никита взял в одну руку корыто, другой подхватил Ваську за локоть, повел домой. Войдя в комнату, первой Васька увидел мать — она стояла на середине комнаты с веником в руке и ждала. — Так! — сказала она сердито. — Илья, вижу, один глаз подбил, а теперь я добавлю! — И она подняла веник. Васька привалился плечом к дверному косяку, смотрел на нее грустно и с упреком. Ему хотелось почему-то заплакать, но он крепился. — Не надо, теть, — выступил вперед Никита. — Илью давно надо было проучить. Да все некому было… — Проучили!.. Вижу!.. — Проучил, — сказал Никита. — Если бы не я, так Илье б хана была. Побежал, как заяц… Вы б только видели! — Все равно — мне это не нравится! Голубей чтобы не было! Сейчас же!.. — И она сама кинулась под кровать. Ее остановила бабушка: — Остепенись, остынь… Ну што ты такую бучу подняла? Ну, подрались ребята — вот беда великая! — Бабушка подержала ее за руку, подождала, пока мать немного успокоилась, сказала: — По-твоему, значит, из-за этого Ильи теперь другим ребятам и позабавиться ничем нельзя? На него управы нету, что ли? Вышла б да сама и прогнала б его подальше. Отчертовала бы как следует.