Рогер пинал ботинком плинтуса и бормотал себе под нос: «На соплях держится, этот уже отошел», не слыша, что говорит Анна-Лена. По правде говоря, плинтус отошел после того, как Рогер самозабвенно пинал его минут десять, но для такого человека, как Рогер, на первом месте – правда, а причина – дело десятое. Анна-Лена то и дело шепотом отпускала замечания об остальных покупателях, бродивших по квартире. К сожалению, шептать Анна-Лена умела примерно так же, как думать про себя, так что шепот был очень громкий – так бывает, когда кто-то попукивает в самолете, думая, что если делать это постепенно, то вонять не будет. На самом деле никому не удается быть настолько скрытным, насколько ему самому кажется. – Рогер, видишь ту даму на балконе? Что она здесь забыла? Сразу видно, что эта хибара не для нее. К тому же она не разулась. На квартирных показах принято снимать обувь, это и ребенку понятно! Рогер промолчал. Анна-Лена продолжала таращиться на Зару через балконную дверь, словно это она испортила воздух. Затем, нагнувшись к Рогеру, прошептала: – А эти кумушки в прихожей, у них, похоже, денег не хватит, чтобы купить эту квартиру? Что скажешь? Рогер оторвался от плинтуса, повернулся к жене и посмотрел ей прямо в глаза. Затем он произнес три слова, которые не сказал бы больше ни одной женщине в мире: – Едрить твою налево, дорогая. Они больше не ругаются и в то же время ругаются постоянно: когда люди долгое время живут вместе, уже не поймешь, перестали они ругаться или обращать на это внимание. – Едрить твою налево, дорогая. Не забудь сказать всем, с кем будешь разговаривать, что в квартире нужен РЕМОНТ! Тогда у нас конкурентов не будет, – продолжил Рогер. Анна-Лена удивленно посмотрела на мужа: – Да вроде нормальная квартира. Рогер вздохнул: – Едрить твою налево, дорогая. Это для нас нормальная. Мы можем сами сделать ремонт. А они нет. За версту видно, что ремонт для них – катастрофа. Анна-Лена кивнула и, наморщив нос, стала демонстративно принюхиваться. – Воздух какой-то сырой, не чувствуешь? Небось плесень растет по углам. Сколько раз Рогер ее учил: говорить с риелтором нужно погромче, чтобы остальные покупатели насторожились. Рогер закатил глаза: – Едрить твою налево, дорогая, спроси об этом риелтора. Я-то что. Анна-Лена обиженно кивнула и сказала: – Это я репетирую. Зара слушала их, стоя на балконе и глядя на мост. И, как и всякий раз при виде моста, ощущала панику, дурноту и дрожь в руках. Возможно, она думала, что однажды ей станет легче или хуже до такой степени, что она наконец прыгнет. Она перегнулась через перила и посмотрела вниз, но поняла, что балкон находится недостаточно высоко. Того, кто хочет жить, и того, кто решил умереть, объединяет одно: если прыгаешь с большой высоты, надо быть уверенным в результате. Зара пока не знала, кем из этих двоих она предпочла бы быть: если человеку не нравится жить, это вовсе не значит, что он нуждается в альтернативе. В течение десяти лет она ходила на показы квартир и, оказавшись на балконе, смотрела на мост и балансировала над бездной внутри себя. Зара слышала доносившиеся из квартиры голоса. На этот раз это была другая пара, помоложе, Юлия и Ру. Одна блондинка, другая брюнетка, они громко спорили, как спорят только молодые люди, которые верят, что каждое их чувство, подогреваемое гормонами, совершенно уникально и неповторимо. Юлия была беременна, а Ру действовала на нервы. Одна была одета так, будто сшила себе наряд из мантий, снятых с убитых волшебников; на другой был прикид вроде тех, что носят наркосбытчики, которые ошиваются возле боулингов. Ру (это, конечно же, была кличка, которая приклеилась к ней так давно, что она и сама стала так представляться, и это было одной из причин, по которой она действовала на нервы Заре) ходила по квартире и махала своим телефоном над головой, приговаривая: «Здесь типа вообще не ловит, связь никакая!» – а Юлия шикала на нее: «Вот ужас-то! Если мы здесь поселимся, нам придется общаться друг с другом! Хватит уходить от темы, нам надо принять решение насчет птиц!» Они никогда не могли ни о чем договориться, но в защиту Ру надо сказать, что она не всегда это понимала. Часто, когда она спрашивала Юлию: «Ты обиделась?» – та отвечала: «НЕТ!!!» – и тогда Ру пожимала плечами так же беззаботно, как идеальная мать семейства из рекламы моющих средств, отчего Юлия, понятное дело, обижалась еще сильнее, потому что только тупой мог не заметить, что она обиделась. Но на этот раз даже Ру поняла, что что-то не так, потому что, как было сказано выше, речь шла о птицах. Когда Ру и Юлия начали совместную жизнь, Ру уже держала птиц – не на мясо, а как домашних питомцев. «Она что, пират?» – поинтересовалась мать Юлии, когда об этом зашла речь, но Юлия терпела птиц, потому что была влюблена и понимала, что птицы живут не вечно. Но птицы оказались долгожителями. Поняв это, Юлия попыталась взять ситуацию в свои руки и посмотреть на нее глазами взрослого человека. Ночью она решила выпустить птиц в окно, и одна из этих тварей вылетела на улицу и замертво грохнулась на асфальт. Одна! На следующий день пришлось позвать в гости соседских детей, пока Ру была на работе, чтобы как-то объяснить ей, почему клетка оказалась открыта. А что же другие птицы? Остались сидеть в клетке! Как они только выживают, эти пернатые, – просто насмешка над эволюцией! – Я не собираюсь усыплять птиц и не хочу продолжать этот разговор, – обиженно ответила Ру и, сунув руки в карманы платья, осмотрела квартиру. Да-да, на ней было платье, но, правда, с карманами: Ру нравилось быть элегантной, но при этом хотелось время от времени засовывать руки в карманы. – Ладно, ладно. Тебе нравится квартира? Думаю, надо брать! – сказала Юлия, тяжело дыша, поскольку лифт не работал, а всякий раз, когда Ру говорила родственникам «мы беременны», словно это вид командного спорта, Юлии хотелось залить стеарин ей в уши, пока она спит. Не потому что она не любила Ру – она любила ее до самых печенок, но за последние две недели они посмотрели более двадцати квартир, и Ру всегда что-то не нравилось. Казалось, ей вовсе не хочется переезжать. При этом Юлия каждую ночь просыпалась, чтобы предаться вечному самоанализу всех беременных – «ребеночек толкается или газы идут?» – и потом уже не могла заснуть, потому что храпела и Ру, и ее птицы, так что в тот момент Юлия готова была переехать куда угодно, лишь бы там была еще одна спальня. – Здесь телефон не ловит, – хмуро повторила Ру. – Плевать! Мы берем ее! – настаивала Юлия. – Ну, я не уверена. Мне надо посмотреть на хобби-комнатку, – сказала Ру. – Это называется «гардеробная», – поправила Юлия. – Или хобби-комнатка! Мне нужна рулетка! – весело кивнула Ру. Одним из ее самых обаятельных и в то же время действующих на нервы свойств была способность мгновенно, о чем бы перед этим они с Юлией ни спорили, переключаться на мысли о сыре. – Ты прекрасно знаешь, что моя гардеробная – не место для сыра, – решительно заявила Юлия. В квартире, где они жили сейчас, у них был свой отсек в подвале, который Юлия называла «кладбищем надоевших хобби». Раз в три месяца у Ру появлялись новые интересы: платья 50-х годов, супы из морепродуктов, старинные кофейные сервизы, кроссфит, бонсай, подкасты о Второй мировой войне. За три месяца Ру успевала досконально изучить тему, погрузившись в интернет-форумы, населенные людьми, которым определенно следовало бы не давать вайфай в их обитые войлоком палаты, но через три месяца Ру надоедало ее хобби, и она с поразительной быстротой переключалась на что-то другое. Единственным хобби, к которому у Ру не ослабевал интерес, было коллекционирование обуви, а ничто так не характеризует человека, как наличие у него двухсот пар обуви и при этом неумение правильно обуваться в дождь или в снег. – Откуда мне знать! Для того мне и нужна рулетка, чтобы измерить, поместится ли туда сыр! Мои растения тоже долж… – начала Ру, потому что только что поняла, что хочет выращивать растения при помощи фитолампы в хобби-комнате. Которая была гардеробной. Точнее… И так бесконечно. Тем временем Анна-Лена ощупывала диванную подушку, думая об акулах. В последнее время она часто их вспоминала – на эти мысли ее наводил их с Рогером брак. Анна-Лена хранила в себе немую тоску. Она продолжала щупать подушку, пытаясь отвлечь себя мыслями вслух: – Интересно, она из «Икеи»? Да, наверняка. Точно, я ее там видела. Еще были такие же, но в цветочек. А в цветочек-то покрасивее. Что за люди пошли, ничего не понимают. Анну-Лену можно было разбудить посреди ночи и узнать цену на любой из товаров ИКЕА. Кому это могло понадобиться, другой вопрос, но такая возможность имелась. Анна-Лена и Рогер побывали во всех магазинах ИКЕА, которые есть в Швеции. Анна-Лена знала, что люди думают, будто у Рогера много изъянов и недостатков, но именно в ИКЕА она понимала, что Рогер любит ее. Есть мелочи, которые начинаешь ценить, если прожил с человеком много лет. В продолжительном браке не требуется много слов, чтобы вконец разругаться, но чтобы сказать «я люблю тебя» слова тоже не нужны. Однажды, когда они были в ИКЕА и обедали в кафе, Рогер предложил взять по кусочку торта. Потому что знал, что для Анны-Лены это важный день, и ей было важно, что это важно и для него. Так проявлял он свою любовь. Анна-Лена продолжала поглаживать подушку, которая, безусловно, уступала той, что в цветочек, исподтишка поглядывая на тех двух женщин – беременную и ее партнершу. Рогер тоже на них смотрел. В руках он сжимал полученный от риелтора буклет с планом квартиры и бурчал: – Едрить твою налево, дорогая, ты только глянь! С какой стати они называют эту комнатку детской? Что за бред! Почему нельзя назвать ее просто «спальня»?! Рогер не любил, когда смотреть квартиры приходили беременные, потому что они всегда переплачивают. Детские комнаты ему тоже не нравились. Именно поэтому Анна-Лена всегда задавала Рогеру так много вопросов, когда они проходили через детский отдел ИКЕА. Чтобы отвлечь его от неизъяснимой тоски. Так проявляла она свою любовь. Увидев Рогера, Ру улыбнулась ему во весь рот, как будто между ними не было серьезнейшей конкуренции. – Приветик! Меня зовут Ру. А вон там, видите, это моя супруга Юллан. Можно одолжить у вас рулетку? – Нет, конечно! – прошипел Рогер, прижав к себе рулетку, калькулятор и блокнот с записями с такой силой, что глаза чуть не вылезли из орбит. – Погодите, я только хотела… – начала было Ру. – Каждый отвечает за себя! – перебила ее Анна-Лена. Ру удивилась. От удивления она всегда нервничала. А от нервов у нее просыпался аппетит. Поблизости ничего съедобного не было, поэтому она потянулась за лаймом, лежавшим в вазочке на прикроватной тумбочке. Увидев это, Анна-Лена воскликнула: – Милочка, что вы делаете! Их нельзя есть! Это для красоты! Ру положила лайм на место и убрала руки в карманы платья. Она подошла к своей супруге и тихо сказала: – Нет, любимая, это не наша квартира. Она замечательная, но я чувствую здесь плохую энергию. Мы не сможем проявить здесь свои лучшие качества. Помнишь, я одно время хотела стать дизайнером интерьеров и рассказывала тебе про энергию пары? Я еще тогда узнала, что спать надо на восток. Только потом я забыла, чем именно на восток – головой или ногами… тьфу… ладно, проехали! Не хочу жить в этой квартире, и все. Пошли отсюда. Зара долго стояла на балконе. Собрав кое-как осколки чувств и сложив из них маску презрения, она наконец вернулась в квартиру. Как только она вошла, беременная заорала. Это был утробный рык зверя, которому кто-то дал пинка, но постепенно стало можно разобрать слова: – НЕТ, РУ! С МЕНЯ ХВАТИТ! Я МОГУ СМИРИТЬСЯ С ПТИЦАМИ, И С ТВОИМИ УБОГИМИ МУЗЫКАЛЬНЫМИ ВКУСАМИ, И ДАЖЕ СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ ДЕРЬМОМ, НО Я НЕ УЙДУ ОТСЮДА ДО ТЕХ ПОР, ПОКА МЫ НЕ КУПИМ ЭТУ КВАРТИРУ! ПУСТЬ МНЕ ДАЖЕ ПРИДЕТСЯ РОЖАТЬ ПРЯМО ЗДЕСЬ НА ПОЛУ! Повисла тишина. Все уставились на Юлию. Единственным, кто на нее не смотрел, была Зара, которая стояла возле балконной двери и смотрела на грабителя. Грабитель, словно окаменев, в ужасе смотрел на нее. Прошла секунда, две, за это время Зара, единственная во всей квартире, успела понять, что сейчас произойдет. Вскоре Анна-Лена тоже увидела человека в балаклаве и завопила: – Караул, грабят! Все молча раскрыли рты. Страх при виде пистолета оглушает человека, отключает все сигналы мозга, кроме самых необходимых, гасит весь фоновый шум. Прошла секунда, две, каждый слушал удары пульса во всем теле. Сердце остановилось и застучало вновь. Сначала наступил шок от непонимания того, что происходит, затем шок от понимания. Инстинкт выживания боролся со страхом смерти, оставляя немного места для иррациональных мыслей. Иногда при виде дула пистолета думаешь: «Выключила ли я кофеварку?» вместо «Что теперь будет с моими детьми?». Но грабитель молчал, не менее напуганный, чем все остальные. Страх постепенно перешел в замешательство. Анна-Лена выпалила: – А? Вы ведь грабить нас хотите? Грабитель попытался возразить, но не успел. Анна-Лена подергала Рогера за одежду, как до этого дергала занавески, и крикнула: – Рогер, доставай деньги! Рогер скептически осмотрел грабителя. На лице у него отобразилась сложная борьба чувств. С одной стороны, Рогер был скуповат, но с другой стороны, его не приводила в восторг перспектива умереть в квартире с таким простором для ремонта. Он вытащил бумажник из заднего кармана, где все мужчины обычно хранят свои бумажники, за исключением тех случаев, когда они разгуливают по пляжу (тогда они прячут их в обувь), и обнаружил, что там ничего нет. Поэтому Рогер повернулся к стоявшей возле балкона Заре и спросил: – У вас наличные есть? Зара посмотрела на него, ошарашенная то ли видом пистолета, то ли вопросом. – Наличные? Голубчик, разве я похожа на наркодилера? Тем временем грабитель шарил взглядом по комнате, смаргивал пот, поправлял отверстие в балаклаве и наконец закричал: