– Разве у меня есть выбор? Но давайте соблюдать элементарные меры предосторожности. Пусть это и несколько хлопотно, зато мы сможем полностью сосредоточиться на нашей работе. – Вы говорите, как генерал. Постоянно успокаиваете, увещеваете – и всегда бываете правы. Черт возьми, дружить с вами не так уж просто. – Я всего лишь сельский парень, опасающийся городских мошенников. – Понятно. И когда же мы условимся о месте? – Я позвоню вам по мобильному телефону на следующее утро после того, как вы побываете на Лубянке. Назову улицу. Вы поедете по ней. В определенное время скажу, куда следует повернуть. Таким образом, за нами никто не сможет проследить. Я уже проделывал подобное два или три раза. Удостоверившись, что вы один, скажу вам, куда нужно ехать. Мы поболтаем, потом возьмем такси и поедем в посольство. Вас такой вариант устраивает? – У вас прямо-таки изощренный русский ум. Ни в чем не терпите спешки. – Благодаря этому я славно провел время в подвале велосипедного магазина, наблюдая за тем, как с потолка осыпается штукатурка. – Да, не самое интересное зрелище, но я думаю, это все же лучше, чем смерть. – Наверное. Свэггер протянул ему пакет: десять тысяч долларов в рублях. – Надеюсь, то, что я достану для вас, стоит этих денег. Какие-либо возмещения не предусмотрены. – Ясное дело. Риск есть риск. – Я все думаю, для чего вы это делаете, Свэггер? Тратите деньги, подвергаетесь опасности… Это просто безумие. Не вижу в этом никакого смысла. Может быть, месть? Вы приняли так близко к сердцу смерть этого президента пятьдесят лет назад? Свэггер рассмеялся: – Откровенно говоря, мне нет никакого дела до Джона Кеннеди. Стронский позвонил спустя три дня, ровно в семь утра. – То, что вам нужно, у меня, – сказал он. – Это было замечательно. Пришлось побегать. Вышел беспрепятственно. Сейчас я с водителем. – На хвосте никого нет? – Трудно сказать. Здесь полно народа. Все «Порше» выглядят одинаково. Но думаю, нет. – Попетляйте немного по городу. Я позвоню вам немного позже и назову улицу. В скором времени Свэггер позвонил ему. – Доедете до Бруской улицы и повернете по ней на север. – До нее десять километров. – Перезвоню через полчаса. Через полчаса он скомандовал повернуть на улицу Симоновича. Подождал еще сорок минут. – Теперь поверните налево, на Чехова. Сам он стоял в аллее и видел, как черный «Гранд Чероки» Стронского с ревом промчался мимо него. После этого он принялся наблюдать за плотным потоком автомобилей, пытаясь выявить среди их пассажиров парочку мужчин среднего возраста, пристально вглядывающихся вперед. Не заметил ничего подобного. Мрачные, невыспавшиеся люди ехали на работу, как на любом хайвэе в Америке. Проезжали автобусы с женщинами за рулем и длинные трейлеры. Иногда можно было увидеть автомобили с подгулявшей молодежью, явно перепутавшей утро с вечером. Он прошел один квартал, переориентировал Стронского и проверил еще раз, нет ли за ним слежки. На этот раз Свэггер смотрел, не попадется ли на глаза автомобиль из первой партии, которую он успел проконтролировать. Все чисто. – Ну, хорошо. Вы знаете Парк Павших героев рядом с Центральным Домом художника? – Конечно, знаю. – Мы встретимся там с вами через час. Я поеду на метро до станции «Октяб…» «Октяб…» – «Октябрьская». Да, там совсем рядом. – Жду вас, – он взглянул на часы, – в девять тридцать. – Садитесь напротив товарища Дзержинского, он будет рад такой компании, – со смехом сказал Стронский. Возможно, товарищ Дзержинский и рад его компании, поскольку, кроме него, поблизости все равно никого не наблюдалось. Семиметровый монумент стоял прямо на земле, завернутый в серую шинель, взирая на окружающий мир с презрительным выражением на лице. Когда-то он возвышался в центре площади, носившей его имя и служившей церемониальным местом перед Лубянкой. Человек, которому он был посвящен, являлся основателем большевистского карающего органа, созданного сразу после революции и называвшегося в те времена ЧК. Поляк по происхождению, один из первых гениев советских спецслужб, который помог Ленину удержать власть, создал машину подавления, способствовавшую укреплению власти Сталина. Он стоял на площади своего имени на протяжении многих лет, служа зримым олицетворением красного террора. Покрытый граффити и птичьими испражнениями, он уже не выглядел столь грозным, как прежде. Теперь его некогда величественная фигура выражала отчаяние. После того как его свергли с пьедестала, он был перевезен на этот поросший кустарником пустырь за Центральным Домом художника и превратился в насест для городских птиц. Его окружали статуи других мертвых богов, включая около двадцати пяти монументов Сталина, больших и малых, все с густыми усами и широкими кавказскими скулами. Из-за непривычной для них приближенности к земле они выглядели несколько комично. Складывалось впечатление, будто русские боялись выбросить скульптурные изображения бывшего вождя, но одновременно с этим не хотели, чтобы он продолжал с высоты своего традиционного положения внушать страх и покорность. Стоявшие в траве, среди кустов, порой безносые, с лицами, изуродованными во время уличных демонстраций в славную эпоху перемен, они напоминали древних каменных идолов, таинственных и угрожающих, которых, тем не менее, можно игнорировать. Ибо среди множества прекрасных московских парков этот был наименее прекрасным и наименее посещаемым. Он выглядел неухоженным в отличие от скверов, разбитых за кремлевскими стенами. Свэггер сидел в полном одиночестве – наедине с каменным истуканом. Малолюдный в обычное время, этим ранним утром парк был совсем пуст. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Ни в метро, ни по дороге сюда слежки не было. Через несколько минут должен появиться Стронский, и в скором времени Боб сможет наконец вернуться домой. Он тосковал по душу, американской еде и полноценному сну. Может быть, вся эта чушь прояснится после того, как он немного отдохнет от нее. Он понимал, что ему придется продолжить ночные путешествия в компании Освальда. Кто? Что? Как? Почему? Но нет. Почему – этот вопрос не имеет смысла. Значение имеет только вопрос – как? Освальд удалился восвояси, и Свэггер вновь превратился в беглеца. Время от времени он поглядывал на дорожку, ведущую к напоминавшему крепость зданию ЦДХ, стены которого виднелись за деревьями. Боб прочитал досье Стронского, которое Ник раздобыл с помощью одного из своих знакомых в ЦРУ, и знал, что тот был замешан во множестве грязных дел. Но в России все замешаны в грязных делах. Ему известно, что Стронский имел репутацию опытного киллера. Он всегда с успехом решал поставленные задачи и никогда не подводил. Его капиталом была эффективность в сочетании с надежностью. Он хладнокровно выполнял заказы братвы, но никогда не впутывался в их дела. Таким образом, Свэггер не имел никаких оснований не доверять ему. – Это «Буревестник-пять», Центральный Дом художника. Из динамика портативной радиостанции раздался шум помех. Молодой человек, находившийся на крыше здания, терпеливо ждал, пока эфир очистится. – … громко и четко, «Буревестник-пять», говори. – Кажется, я вижу Стронского. – Каково расстояние между вами? – Метров четыреста. Я на крыше. У него волосы Стронского, его фигура и возраст примерно тот же. – Куда он направляется? – Он находится в парке, как вы и говорили. Ведет себя совершенно спокойно. Похоже, не подозревает, что находится под наблюдением. – Очень хорошо, не обнаруживай себя и следи за развитием событий. Через три минуты снова выходи на связь, доложишь обстановку. – Слушаюсь. Молодой наблюдатель сделал все так, как ему было сказано, расположившись у края крыши. По профессии он был рабочим-строителем и трудился в одной из компаний, принадлежавших измайловским. Вместе с коллегами его привлекли к наблюдению за местами, где, как известно, любил появляться Стронский. Для него это настоящее приключение. Как и многие другие молодые люди во всем мире, он мечтал о бандитской романтике. Он приложил к глазам большой бинокль, некоторое время смотрел в него, после чего вновь вышел на связь. – «Буревестник-пять». – Говори. – Он сидит с кем-то на скамейке. Человек выше его ростом – по крайней мере, у него длиннее ноги. Худой, не такой крупный, как Стронский. По всей вероятности, рабочий. На американца не похож. – Ты видишь его лицо? Глаза? – Мне нужно сменить позицию. – Молодой человек подполз ближе к углу. Отсюда ему было лучше видно. – Они сидят перед памятником Дзержинскому. – Глаза. Молодой человек принялся регулировать фокус, пытаясь добиться лучшего разрешения. – Очень настороженные. Глаза охотника. – Отлично. Оставайся на месте и не высовывайся. – Сначала хорошие новости, – сказал Стронский. – Они заключаются в отсутствии плохих новостей. Свэггер кивнул. Он ждал. – В те дни КГБ силами технической службы Второго управления проводила всеобъемлющую проверку советских посольств по всему миру на предмет наличия подслушивающих устройств с использованием средств электроники. Они приезжали на несколько дней, на неделю, выполняли работу и составляли отчет для центра, копия которого предоставлялась местному резиденту. Ответственным был назначен товарищ Бухов. Очень педантичный, неторопливый человек и крупный специалист по всевозможным жучкам. Внимательно слушавший Свэггер понимающе кивнул.