– Но синьора Людовичис шьет лучше всех. – В нашей передаче одежда бывает только фирменная. А детская и молодежная может быть только от «Феникса», – отрезала девушка. – И прошу, ничего прошлогоднего. Только вещи из последней коллекции. Она так разволновалась, как будто мы собирались на показ мод. – Как там наша мама? – перебила ее Коломба. – Она довольна результатом? Почему вы ее не позвали к телефону? – Какие вы нетерпеливые! Ты же знаешь, что сегодня звонить нельзя. Можешь поговорить с ней завтра вечером перед тем, как она покинет «Боттичеллиану». Только, пожалуйста, не спрашивай о ее новом имидже. Только подумай, – добавила она со смешком, – сам Риккардо Риккарди не знает, какой она оттуда выйдет. Да, он не увидит твою маму до самой встречи в студии. Все эмоции, которыми мы делимся с телезрителями, должны быть абсолютно искренними. На следующий вечер мама сама позвонила из «Бьюти Фарм». – Вот увидите, все было не зря! – взволнованно сказала она. – Я так хочу поскорей вас обнять. – Мама, – сказала Коломба, – ты только, пожалуйста, не обижайся. Я со вчерашнего дня об этом думаю. Но я не приду к тебе в студию. – Но почему? – Я не хочу встречаться с тобой перед всеми. Просто стесняюсь. – Не будь дурочкой! Ну как так можно, ты же старшая! Если не придешь, я очень расстроюсь. – Я буду ждать тебя дома, – упрямо ответила Коломба. – Ну как знаешь, – разочарованно ответила мама. – Принуждать тебя не буду. Хотя мне очень жаль. И представляю себе, как будет огорчен Риккардо Риккарди. На самом деле Большому Джиму было совершенно все равно. Он дал это понять, разговаривая со мной по телефону. Для него главное, что на передаче будет Лео. Семилетний мальчик вскрикнет от удивления: «Мама! Какая ты красивая!» – и, заплакав, бросится к ней на грудь. И добрая половина телезрителей тоже прослезится. А я уже слишком большая и вряд ли смогу выжать из них слезу. Риккардо Риккарди никогда меня не видел, но сказал мне по телефону: «У тебя наверняка уже высыпали угри на лбу. Такие подростки нужны нам только для рекламы очищающих кремов. Ладно уж, оставайся дома, синьорина. Тем хуже для тебя. Ты много потеряешь». Кретин! Нет у меня никаких угрей! Мог бы и узнать прежде, чем говорить такое. Лео, наоборот, очень радовался, что сможет принять участие в телепередаче. Он и в «Феникс» сразу согласился поехать и был доставлен туда на черном мерседесе в сопровождении стилиста. Коломба и тети не видели его покупок – их отправили сразу в павильон телестудии. Прямая трансляция передачи должна была начаться в половине девятого вечера, но гостей ждали в студию уже к шести: им нужно было подготовиться и загримироваться. Лео так волновался, что за обедом не смог съесть ни кусочка. В половине четвертого мерседес за ним не приехал, и он стал переживать еще больше, думая, что теперь опоздает. В конце концов он расплакался и плакал до тех пор, пока у него не распухли глаза и нос. – Ну вот, теперь ты похож на лягушку, – злорадно заметила Коломба. – А мама уже, наверно, стала красивой, как принцесса. Но не думаю, что, поцеловав ее, ты превратишься в прекрасного принца. Она волновалась тоже, оттого и задиралась. Ей очень хотелось поскорее увидеть, как теперь выглядит мама, но было немного страшно. Вот бы дотерпеть до поздней ночи, когда синьора Эвелина вернется наконец домой. Увидеть обновленную маму на плоском экране телевизора было неинтересно. Но Коломба знала, что в половине девятого не выдержит и сядет, как все, перед телевизором. КАК все, но не ВМЕСТЕ со всеми. Этот волнующий момент, каким бы он ни был – прекрасным или ужасным, – она должна пережить одна. Глава вторая Дом в моем полном распоряжении. «Девчонки» отправились с Лео в студию канала «Амика». Араселио сейчас в Турине. Станислава пригласил на день рождения коллега-электрик. Ланч ужинает в ресторане с женщиной-архитектором, которая явно за ним ухлестывает. Осталась только Пульче. Телевизора у нее нет, и она обычно спускается смотреть его к нам. Но Пульче прекрасно понимает, что сейчас мне ни до кого. – Агнесса и Сабина звали меня к себе, – сказала она, – и семья Сенгоров тоже. Но мне совсем не хочется слушать, как они будут обсуждать твою маму. Если ты не против, я бы посмотрела передачу у тебя на кухне, за закрытой дверью. А если вдруг я тебе понадоблюсь – только свистни. В восемь часов Коломба устроилась на диване с Липучкой на коленях и нажала на пульт. По каналу «Амика» еще шла передача с Валерио Каррадой, начавшаяся в четверть восьмого. Едва услышав голос тибурона, Липучка оскалилась и зашипела на экран, шерсть у нее встала дыбом. Каррада брал интервью у пожилой женщины с подвязанной рукой. – Итак, вы упали, потому что африканец на мотоцикле попытался вырвать у вас из рук сумку, – сочувственно произнес он. – И не только попытался. Вырвал и скрылся. Но африканец ли, нет ли, это мне неизвестно. – Но кожа-то у него была темная, верно? Синьора изучающе посмотрела на него, прежде чем ответить: – Приблизительно как у вас. – У меня загар, – поправил ее Каррада тоном оскорбленной добродетели. – Я только что вернулся с гор. Вам должно быть известно, что у меня родственники в Кортина д’Ампеццо. Липучка спрыгнула с дивана и затаилась под столом – вся подобралась, прижала уши и, казалось, вот-вот бросится на телевизор. – Но вернемся к вашему обидчику, – снова пристал к ней Каррада. – Кажется, у него были курчавые волосы? – Не знаю. Он был в такой шапочке, как сейчас модно у молодежи. Потом тибурон беседовал еще с каким-то сердитым отцом, жаловавшимся, что сын не может найти работу вахтера. Он считал, что в этом виноваты черные, с помощью каких-то темных махинаций завладевшие всеми парадными в городе. – Только не в «Белейших кварталах», – заверил его Каррада. – Туда эти черномазые не сунутся. Скажите вашему сыну – пусть обращается в администрацию «БК». Я сидела как на иголках. Конечно, можно было выключить телевизор или переключиться на другой канал, но я боялась пропустить начало «Лучше, чем прежде». К счастью, в это время позвонили в дверь – это пришла Пульче. Я отвела ее на кухню, и, поскольку тибурон еще не закончился, мы стали болтать, поглядывая краем глаза на экран и стараясь не обращать внимания на эту гадость. – Хорошо, что Виктор Гюго не смотрит телевизор, – заметила Пульче. – Сам-то он из дому не выходит, но я бы не удивилась, если бы послал Ланча набить морду этому негодяю. А ты знаешь, что мой дедушка почти год прожил в Африке? – Нет, ты мне не говорила. – Он учился изящным искусствам в институте, а потом поехал туда изучать наскальную живопись. Он часто вспоминает то время. Местные жители встретили его очень хорошо, были щедры и гостеприимны. Дедушка говорит, и нам нужно относиться к ним так же. Передача с тибуроном наконец закончилась, и начались региональные новости. Вначале рассказали про новую выставку, потом про то, что пойман обидчик той синьоры с подвязанной рукой. Только это оказался не африканец, как пытался внушить всем Каррада, а парень из Комо – студент лицея и сын известного магната. Новости закончились. Коломба вскочила и быстро отнесла тарелки в посудомойку. Ей пора было в гостиную – передача начиналась сразу после рекламы. Пульче сжала ей руку. – Только не волнуйся, – сказала она и протянула подруге коробку с печеньем. – Это чтобы не грызть ногти. И не забудь включить магнитофон. Никогда еще я не видела Липучку такой возбужденной. Когда сразу после заставки показали крупным планом лицо Риккардо Риккарди, она выгнула спину и яростно зашипела. Потом камера переместилась в сторону и показала Лео. Он сидел в кресле рядом с ведущим и болтал ногами в каких-то совершенно немыслимых туфлях. Липучка метнулась к телевизору, потом остановилась посреди ковра и принялась жалобно мяукать, глядя на меня, как будто спрашивала: «Что тут у вас происходит? Почему мой любимый хозяин сидит рядом с этим опасным типом?» – Мои дорогие телезрители, – начал Риккардо Риккарди, сжимая маленькую руку Лео в своей. – Сегодня нас с вами ожидает особенный сюрприз. Представляя вам Эвелину месяц назад, мы сказали о ней не все. Щадя чувства наших юных зрителей, мы тогда не упомянули, что на такой шаг она решилась не ради мужа, а ради сына, этого бедного, нежного малютки, так рано оставшегося без отца. – Он сделал эффектную паузу (камера в это время показывала крупным планом глаза моего брата). Потом елейным голосом обратился к Лео: – Скажи телезрителям, как тебя зовут, малыш. Когда краешки ушей у Лео становятся ярко-красными, это значит, что он сгорает от стыда или смущения. Он смотрел на свои дурацкие туфли и не отвечал. Риккардо Риккарди пришлось повторить свой вопрос. – Леонардо, – с трудом выдавил из себя Лео. В этот момент на экране появились слова: «ОДЕЖДА И ОБУВЬ ДЛЯ МАЛЕНЬКОГО ЛЕОНАРДО ТОСКАНИ БЫЛИ ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВЛЕНЫ ФИРМОЙ „ФЕНИКС“». Риккардо Риккарди велел Лео встать и несколько раз повернуться перед камерой. Лео ужасно стеснялся и вообще не поднимал глаз. Липучка подняла уши и хвост. Усы у нее задрожали. – А сколько тебе лет, Леонардо? – вкрадчиво спросил Кукарикарди, сажая его на место. – Ш… Пять, – ответил Лео. Я аж подпрыгнула на диване. Как это пять, когда ему прошлой весной исполнилось семь? Потом уже брат рассказал мне, что эти прохвосты велели ему скинуть пару лет, чтобы зрители растрогались еще больше. Поэтому они и вырядили его а-ля «Маленький лорд Фаунтлерой». В этом костюмчике и голубых туфлях с ремешками и пряжками он и правда казался каким-то детсадовцем. Теперь уж джакузи точно будут гоняться за ним, обзывая пупсиком и маменькиным сыночком. Может быть, и из волейбольной команды выгонят.