— Держись за мной и стреляй! — крикнул Матотаупа сыну. Харка заметил в пыли бизона. Животное неслось галопом. Оно почему-то несколько отстало от стада. Матотаупа предоставил мустангу полную свободу. Конь стал сближаться с бизоном, а Матотаупа наложил на тетиву стрелу и ждал момента для выстрела. Харка следовал за отцом на своем Сером. Он тоже держал лук наготове, и им овладело такое спокойствие, как будто предстоял выстрел на состязаниях. Когда Серый, подгоняемый легким нажимом шенкелей, понесся рядом с бизоном, Харка изо всей силы натянул тетиву и выстрелил. Стрела вонзилась между ребер Животное споткнулось и упало. Харка издал громкий крик радости: он уложил своего первого бизона!.. Только по окончании охоты, когда все собрались вместе, Харка снова увидел друга, которому тоже выпало первое охотничье счастье, — Сильный Как Олень уложил бизониху. В палатки охотники возвратились уже ночью. Радостными криками встретили обитатели лагеря весть об успешной охоте, а с наступлением утра женщины и девушки взяли коней и направились за добычей, которую остались охранять несколько воинов. Отец с сыном вошли в свою палатку. — Ты хочешь меня о чем-то спросить, Харка? — Да. Только два вопроса. Сколько бизонов ты уложил? — Шесть. И мы можем теперь принимать гостей в нашей палатке. — Когда мы поедем, чтобы привезти в нашу палатку мою сестру Уинону? — Теперь недолго ждать. Я поговорю об этом с вождем Горящая Вода. Хау. СИТОПАНАКИ Однажды солнечным днем девушка Ситопанаки — «та, чьи ноги поют, когда она идет»— стояла со своими сверстницами на берегу ручья и смотрела на скачки. Вся одежда девушки была из кожи: оленьи мокасины с мягкой подошвой длинные легины, платье — два больших куска кожи, соединенных швом на плечах. Это было будничное платье, почти без украшений. Свой богато расшитый наряд она собиралась надеть на большой праздник после успешной осенней охоты. Но до этого было еще далеко. А сейчас все радовались, что греет солнце, что растет трава, что ребра наголодавшихся за зиму коней снова обрастают мясом, что первая охота на бизонов позволила сделать запасы. В последние дни у женщин и девушек было много работы: снимать шкуры, разделывать туши, сушить мясо или закапывать его в землю, очищать и сушить кишки. Уже с четырех лет Ситопанаки помогала взрослым, как и все ее сверстницы. Четырехлетние мальчики учились пользоваться оружием и ездить верхом, а девочки учились обрабатывать охотничью добычу, выделывать шкуры, изготавливать глиняные горшки, раскрашивать и обжигать их, заниматься плетением из прутьев, кроить платья и мокасины, шить и вышивать, разбирать палатки. Девочки должны были также знать, где найти съедобные ягоды и коренья, уметь отыскать норы хомяков и вытаскивать зверьков так, чтобы они не укусили за палец. Дочери, сестры, жены должны были научиться перевязывать раны, знать лечебные травы, уметь раскаленными камнями нагреть потельню, ездить верхом, ориентироваться в лесах и прериях. И если молодой воин хотел взять себе в жены девушку, он должен был ее отцу поднести взамен богатые подарки, потому что девушки были рабочей силой в семье. И при всем этом женщины охотничьих народов не имели права садиться есть вместе с мужчинами, не имели права принимать участие в совете воинов. Женщины не были воинами, и охотники смотрели на них как на людей неполноценных, хотя и нужных. Впрочем, обо всем этом Ситопанаки и не задумывалась: так было у них всегда, и ничего иного она себе не представляла. Она была только молоденькой девушкой, и ей хотелось быть не хуже своих трудолюбивых подруг, хотелось, чтобы юноши с уважением отзывались о ней Ситопанаки была не болтлива. Ни в чертах лица ее, ни в действиях не проявлялось такой твердости и решительности, как у ее брата, которого она безумно любила. Когда она радовалась, это можно было заметить только по блеску ее глаз. Презрение только чуть опускало уголки ее рта. И если мальчик падал с брыкающегося коня, он больше всего боялся презрительной усмешки Ситопанаки. Итак, было ясное утро, и Ситопанаки — «та, чьи ноги поют, когда она идет»— стояла со своими подругами у ручья и смотрела на мальчиков, которые состязались на лугу в верховой езде. И хотя взгляд Ситопанаки как будто был обращен на всех, на самом деле она следила только за двумя мальчиками — своим братом Сильным Как Олень и его другом Харкой, Твердым Как Камень. Оба выделывали такое, что другим было не под силу. И ни разу, при самых немыслимых приемах, они не свалились с коней. По свистку Сильного Как Олень мальчики, повинуясь ему как настоящему вождю, выстроились на своих мустангах в одну линию и понеслись галопом. По новому свистку, низкого тона, они резко осадили коней, стали. Сильный Как Олень и Харка понимали друг друга по еле уловимому движению руки и одновременно вскакивали на крупы мустангов. По новому, понятному им одним, знаку они перепрыгивали на всем скаку на соседних мустангов, на которых сидели другие мальчики, и, повторяя прыжок, оказывались снова на своих конях. Когда им удавались сложнейшие трюки, Сильный Как Олень издавал «громкий радостный крик. Харка обучил его многим этим штукам. Два мальчика попробовали повторить их фокусы — и тут же полетели в траву Линия всадников расстроилась. Девочки засмеялись, но мальчишки — те, что свалились, — снова быстро вскочили на мустангов. Рядом с Ситопанаки стояла девушка по имени Насмешливая Синица. — Быстрее, быстрее! — кричала она, не переставая смеяться. — Держитесь за ветер, и, может быть, ваши прыжки станут побольше! И не нагреть ли вам камни, чтобы у вас лучше сгибались колени?! И все девочки, кроме Ситопанаки, хохотали. Сильный Как Олень и Харка взяли под защиту товарищей, они проскакали мимо девушек по мелкой воде и окатили их с ног до головы. Те завизжали и отпрянули. Все, кроме молчаливой Ситопанаки, которая даже не шевельнула бровью. Теперь Сильный Как Олень и его товарищи хохотали, и только Харка — Твердый Как Камень, остался серьезным, как будто бы он даже и не замечал этой группы существ женского пола. Мальчики продолжали занятия. Они учились одновременно поворачивать коней так, чтобы едущие друг за другом всадники в одно мгновение образовывали ряд. И это не всем одинаково хорошо удавалось, но девочки уже вели себя потише, и только Насмешливая Синица не могла ни на минуточку закрыть рта. — Да замолчи же ты, несчастная Синица! — крикнул Сильный Как Олень, который не любил эту болтушку. — Ложись на берег и лежи! Носом в песок! Берегись! Сильный Как Олень и Харка — Твердый как Камень, поскакали в сторону девочек. Те бросились врассыпную. Только Ситопанаки и Насмешливая Синица не сошли с места. В последний момент, однако, и Насмешливая Синица согнулась, присела, а Ситопанаки осталась стоять, как одинокое деревце. Мальчики ударили пятками по бокам мустангов, и кони взмыли вверх. Сильный Как Олень перескочил сжавшуюся Насмешливую Синицу, Харка — Ситопанаки. Девушка увидела над собой копыта и брюхо коня. Она инстинктивно подняла руки, защищая голову. Она почувствовала удар, пошатнулась, но все же устояла на ногах. Мустанги позади нее плюхнулись в воду, обдав брызгами спину, и совсем залили водой согнувшуюся Насмешливую Синицу. Мальчишки хохотали над мокрой Синицей. Ситопанаки уже сняла руки с головы и спрятала за спину. Никому не следовало видеть, что левая, задетая копытом, рука покраснела. Харка — Твердый Как Камень, вместе с Сильным Как Олень направился к остальным мальчикам, и, насколько могла видеть Ситопанаки, он даже ни разу не взглянул на нее. Однако Харка успел заметить, что у девушки ушиблена рука, а она даже не подает вида. Мальчик остался доволен таким поведением. Ситопанаки резко повернулась и покинула берег ручья… Она пошла в палатку помогать матери. Девушка не могла разобраться в своих мыслях и чувствах. Раньше каждый человек для нее был ясен, каждому находилось определенное место в ее мыслях. Но вот появились двое незнакомцев из враждебного племени, говорящие на чужом языке. Вождь Горящая Вода принял их и даже проявил уважение, наделив подарками, значит, и Ситопанаки должна относиться к ним со вниманием. Ее любимый брат заключил дружеский союз с чужим юношей. Ситопанаки часто незаметно наблюдала за Харкой. Как хотела она первое время, чтобы Сильный Как Олень во всех состязаниях побеждал чужака! А потом ей этого уже не хотелось, и Ситопанаки, не сознаваясь самой себе, с нетерпением ждала исхода каждой игры, каждого состязания. Иногда ей удавалось услышать в палатке разговор юношей. Харка — Твердый Как Камень, рассказывал удивительные вещи о белых людях. Она знала, что иногда Харку вместе с его отцом Матотаупой вызывает жрец, чтобы узнать что-нибудь о белых людях. Значит, познания Харки очень важны?! Ситопанаки хотелось бы также узнать и о жизни дакота, но об этом Харка не говорил никогда, а Сильный Как Олень его не спрашивал. Около полудня мальчики закончили игру и отвели своих коней в табун. Вождь Горящая Вода вышел из палатки в сопровождении Матотаупы. Видимо, они договорились. Харка знал, о чем отец советовался с вождем: Матотаупа собирался отомстить Тачунке Витко за оскорбление и привезти к сиксикам из палаток дакота от Лошадиного ручья Уинону. У Матотаупы был еще младший сын Харбстена, но о нем Матотаупа не говорил ни с вождем сиксиков, ни со своим сыном. И отцу и Харке казалось, что тот не захочет покинуть род Большой Медведицы. Вечером Харка и Сильный Как Олень обнаружили вдалеке что-то необычное. Это» что-то» двигалось, и, хотя оно казалось еще не больше хвоинки, оба мальчика разом воскликнули: «Всадники!» К мальчикам подошли Горящая Вода, Матотаупа и Мудрый Змей. — Два всадника и две вьючные лошади с кладью, — сообщил Харка отцу. — Томас и Тэо, охотники? — предположил Сильный Как Олень. — Они, — подтвердил Горящая Вода. — Поезжайте им навстречу, — сказал он мальчикам. Охотники перешли на рысь, мальчики поскакали навстречу галопом, и расстояние между ними быстро сокращалось. — Хэ-э, хо-о! — крикнул Сильный Как Олень. — Хий, йе-е! — крикнул Харка. И вот они встретились. Охотники остановились, а друзья, приветствуя их, подняли коней на дыбы. — Мальчики! Вы нас встречаете! — обрадовался Томас. — Вот это мне нравится! Тебе, Тэо, не мешает с них брать пример! Хоть и молоды, а как внимательны! — Ты прав, мой мудрый старший брат, — с усмешкой ответил Тэо. Охотники снова перешли на рысь. Мальчики взяли вьючных коней, на которых были капканы и две большие связки бобровых шкур. — Почему же вы не выбросили капканы? — спросил Харка у Томаса. — Ты же собирался это сделать? Потом я, малыш, передумал. Я всегда был справедлив, и если меховая компания обманывает меня, то я не хочу платить ей той же монетой. Честно жить — не тужить. Это значит, что честным путем идти всегда лучше, хоть это и самый длинный путь к богатству. А может быть, этот путь и никуда не ведет. Все возможно, малыш! Мы сдадим капканы на ближайшей фактории, сдадим шкуры бобров, разделаемся с долгом и будем свободны. Тогда мы поедем к Адамсу, сыну Адамса, и поможем ему на ферме. Летом он нам всегда рад, надеюсь, что и зимой не выгонит. У нас богатая добыча. Самый подходящий момент рассчитаться с долгом. — И ты подаришь там все эти шкуры? — спросил Харка. — Примерно так, мой мальчик. Да, белые люди или мошенники, или ослы. А иногда и то и другое. И ничего не поделаешь. Держись подальше от них и наслаждайся своей жизнью в прериях. Вас, мальчики, заедят вши, если вы будете ехать так медленно. Скачите галопом да приготовьте нам квартиру! В последний раз мы жили у Мудрого Змея. Это было как в раю. Мальчиков не надо было упрашивать. Они отдали поводья вьючных лошадей и понеслись к палаткам выполнять просьбу бородатых близнецов. — Пусть живут в моей палатке, — предложил Матотаупа. — Я собираюсь мстить Тачунке Витко и хочу привезти свою дочь. Но сначала мне надо съездить на факторию, достать патронов и, быть может, купить своему сыну ружье. Томас и Тэо помогут мне. Если Томас и Тэо хотят пожить как в местах вечной охоты, — сказал улыбаясь Матотаупа, — они должны жить в моей палатке. Будут есть и спать сколько хотят. Да еще и подарки получат. Харка — Ночной Глаз, Охотник На Медведя, очень обрадовался тому, что может пригласить в палатку отца этих двух веселых и справедливых людей. Женщина, как только ей сказали, что будут гости, разожгла очаг и насадила на вертел бизонью грудинку. — О, какой приятный запах щекочет мне ноздри! — сказал Томас, входя в палатку и усаживаясь вместе с Тэо у очага. Женщина и Харка сразу же ушли в глубину палатки. Матотаупа, как того требовали правила вежливости, сам принялся ухаживать за гостями. — Тэо! — воскликнул Томас. — Послушай! Тут ведь нежнейшая грудинка молодой коровы, выросшей на лугах этой благодатной страны. О, какое наслаждение доставит она нашим голодным взыскательным желудкам! Ты сам поразил ее в сердце, вождь? — Нет, не я. Мой сын Харка, Преследователь Бизона. Стрелой из лука. — Ну и малый! Так он должен сесть рядом с нами, чтобы видеть, как мы, словно жадные коршуны, будем пожирать его добычу. Нет, вождь Топотаупа, плохой это у вас обычай! Позволь мне, вождь, позвать твоего сына сюда. — Как ты хочешь, мой белый брат. — Так иди же сюда, парень! Харка медленно поднялся: нарушать обычай претило ему, и, только когда отец подал ему знак глазами, он сел с мужчинами у очага. — Ого! — воскликнул Томас. — Бедовый парень. Ведь это же он спер у меня ружье! Молодец! Да тебе бы пора уж иметь его. — У меня есть двустволка, — сказал Харка. — У тебя есть? Где же она? Эх, молодой человек, такое не выпускают из рук. Или у тебя ее тоже кто-нибудь спер? — Да… — И ты знаешь, кто этот негодяй? — Тачунка Витко. — О! Ну, это весьма опасный субъект. Тогда не видать тебе больше своего ружья. Тачунку и сам черт не проймет. — Мой сын получит назад это ружье, — сказал Матотаупа.