— Как всегда. В следующий раз я сам буду укладывать свой чемодан. Да не плачь же, Анни, я видеть не могу, когда ты плачешь. Ты самая лучшая, ты неповторимая женщина, и я буду защищать тебя как свою собственную жизнь! Вот он, револьвер… и патроны… Дуглас поглядывал из-за занавески наружу. — Пап, собирается уже немало людей с ружьями. — Ну конечно, мой мальчик. Американцы не позволят так легко себя сломить, мы еще покажем краснокожим! Один из кондукторов снова подошел к господину Финлею, на этот раз в сопровождении рослого индейца. Волосы индейца, в которых поблескивали седые пряди, были заплетены в две косы. За налобную повязку из змеиной кожи были заткнуты позади два орлиных пера. Лицо его было раскрашено. За поясом у него торчали нож и револьвер. В руках — ружье. — Это Топ, один из лучших разведчиков станции, — сказал кондуктор. — На него можно положиться. Это он и остановил вовремя наш поезд. Госпожа Финлей обессиленная сидела на своем месте и присматривалась к кондуктору и индейцу; от слов, произнесенных белым, и от его спокойствия мужество, кажется, снова возвращалось к ней. Но вдруг глаза ее широко раскрылись, она подскочила и в полуобморочном состоянии упала на скамейку, шепча: «Это он! Это он! Убийца!» Кондуктор смотрел на потрясенную женщину и на индейца. Господин Финлей закашлялся в своем углу. — Моя жена очень нервная, — сказал он, и у него задергался уголок рта. — Она перепутала двух человек. Пожалуйста, идите. Все в порядке. Когда семейство осталось в одиночестве, Анни прошептала: — Какой ужас! Это он! Это определенно он! — Ну успокойся, Анни. Разве можно индейца, который стоит перед тобой, называть убийцей! Он же прекрасно вооружен, а мы в прериях. А этот кондуктор, ты же видишь, он ни на что не способен. Ни один из них не отважился отогнать нескольких бизонов. — Но это!.. Это намного опасней! Он может нас в отместку убить! Позови его еще раз! Я скажу, что ведь на самом деле не видела, он ли это убил режиссера. Только все так говорили… — Оставь это! Ты сделаешь только хуже. — Господин Финлей старался сохранить самообладание. — Я уже давно все уточнил. — Это и есть он, — сказал Дуглас. — Я его сразу узнал. Наверное, он нас и предал дакота. Он и в цирке угрожал белым. — Во всяком случае, я прошу вас обоих — тебя, Дуглас, и тебя, Анни, — чтобы вы не вели никаких разговоров, прежде чем мы не будем в полной безопасности! И хотя господин Финлей в такой ситуации, конечно, не мог спать, он из протеста против поведения своей семьи закрыл глаза и положил голову на подушку. — Сядь лучше подальше от окна, — попросила жена, — стенку вагона пробьет любая пуля! Господин Финлей не удостоил ее ответом. А поезд все стоял. Паровоз держали под паром. Усталость овладела пассажирами; они по очереди несли вахту. Зарево в районе станции потухло. Наступал рассвет. В тишине послышался конский топот. Мужчины радостными возгласами приветствовали прибывшего всадника: — Мистер Браун! Мистер Браун! Дуглас прислушался к разговору людей и понял, что на станцию было совершено нападение. Глухое мощное мычание становилось между тем все слышней и слышней. — Бизоны! — крикнул Джо Браун. — Бизоны начали двигаться! Мужчины схватили бинокли. Топу, который находился среди них, не было надобности прибегать к этому средству. Глаза отлично служили ему и на таком расстоянии. — Дакота начали охоту, — сказал Матотаупа Брауну. — Если бы на станцию не было совершено нападение, наши люди тоже могли бы поохотиться… Подошел начальник поезда и спросил: — Можно ехать дальше? — Можно, но не сразу. Когда пройдет последний бизон, нам придется еще проверить путь: стадо бизонов может причинить немало вреда. Начальник поезда приготовил необходимый инструмент. Кое-кто из вооруженных пассажиров также предложил свои услуги. Браун отправился в качестве руководителя группы и позвал с собой Матотаупу. Они быстро прошли участок пути до бизоньей тропы. Здесь, где на рельсах потопталось стадо, был необходим ремонт. Матотаупа и Джо Браун поднялись на возвышенность, чтобы как следует осмотреть окружающую местность. Они не обнаружили ничего внушающего подозрение. Со стороны путей доносились удары молотков и голоса переговаривающихся людей. Ветер усиливался. Они решили проехать по окрестностям. — Гарри великолепно сражался, — сказал инженер. — В темноте он разыграл роль вождя, и они сами попали к нам в лапы. Это было, конечно, не так просто, но я уверен, что Тачунка Витко сыт по горло. — Тачунка Витко? — Это известие поразило Топа. — Да, твой старый враг. Я думаю, ты бы теперь с удовольствием направился по его следам? — Хау! — Но нельзя, Топ, нельзя. Сегодня, во всяком случае, нельзя. Ты сам видишь, как обстоят дела. И так нам недостает здесь опытных людей. Ты наш разведчик и не имеешь права заниматься своими делами. Матотаупа тяжело вздохнул, но не возражал. Прошло около двух часов, когда Матотаупа и Браун возвратились к месту работ. Ремонт за это время был завершен, и поезду подали сигнал продолжать движение. Осторожно, малым ходом двинулся паровоз, потащил за собой вагоны. Машинист остановил поезд, чтобы посадить рабочих. — Вы поедете с нами? — спросил начальник поезда Брауна. — Спасибо, я остаюсь. Захлопали окна и двери. Был дан сигнал отправления. Поршни задвигались, колеса начали поворачиваться, сначала медленно, потом быстрей и быстрей. Поезд поехал. — Ну, а мы двинемся на станцию? — Браун вопросительно посмотрел на люден отряда, которых привел сюда. — Сперва небольшой завтрак! Начальник поезда нам кое-что оставил за работу! Инженер увидел бочку пива, виски и ящик с хлебом и ветчиной. — Ну что ж, отметим победу! Не возражаю… Пока отряд был в прерии, в лагере шла работа по восстановлению разрушенного. Шум утихал. Раненых стаскивали в одну большую палатку. Художник распорядился, чтобы Генри, все еще не приходящего в сознание, перенесли к нему. Для убитых вырыли общую могилу. Начали сколачивать новый домик для начальника лагеря Тейлора-второго. Стойка для вина и пива была устроена прямо под открытым небом из наспех сколоченных досок и бочек. Дези первая прибежала помогать хозяину, и снова бойко пошла торговля. Даже сам кудрявый начальник принес фляжку, чтобы наполнить ее виски. Поздно вечером кто-то тихонько постучался в дверь комнаты художника. Моррис откликнулся: — Войдите. Дверь открылась. Моррис вздрогнул. Перед ним было черное, покрытое рубцами лицо без носа, голова без ушей. Моррис вспомнил о видении, которое промелькнуло перед ним ночью у раненых. Взяв себя в руки он сказал: — Входите же. Женщина в черной кожаной одежде плотно прикрыла за собой дверь. Черной краской покрывают себя индейцы в знак скорби, жертвенности, покаяния. В руках у нее было кожаное одеяло и какие-то вещи. — Что вы хотите сказать? — спросил Моррис, заглянув в глаза вошедшей. — Ты знаешь, что такое линчевание? — Тебе угрожает линчевание? — ужаснулся Моррис. — Нет, не мне, но они хотят линчевать индейца сиу. — Индианка отчетливым шепотом произносила английские слова. — Какого индейца? — Моррис говорил также очень тихо. — Неужели моего краснокожего брата Длинное Копье? Индианка покачала головой. — Нет, не Длинное Копье. — Кого же? — Харку. — Гарри? — Художник ужаснулся. — Где же Джо Браун? — Уехал к поезду. Еще не вернулся. — Это ужасно. Кто вынес приговор линчевать? — Кровавый Билл. А теперь и все так думают. Масса Тейлор-второй сказал: линчевать — это правильно. Все пьют и все говорят: линчевать Гарри. Они кипятят бочку смолы. Они хотят вымазать его горячей смолой. Потом хотят обвалять его в перьях и гонять, пока он не умрет.