— Спорить, конечно, не стану, а потому подчиняюсь вашей воле, но я не смирюсь с тем, чтобы меня называли «собакой»! Парень снова надел куртку и отступил в толпу. Великан подал знак одному из своих. Тот вышел вперед, оголил свой торс и сказал: — Здесь стоит Макин-о-пункре, Раскатистый Гром. Он сделал себе щит из кожи врагов. Больше чем четыре раза по десять скальпов отнял он в битвах! Кто рискнет предстать перед его ножом? — Я, Вокаде, заставлю этот Гром замолчать! Я не прославил себя скальпами, но убил белого бизона, а сегодня мой пояс украсит первый кусок кожи с головы врага! Кто из воинов боится грома? Он — лишь трусливый отзвук молнии, и больше ничего, потому что поднимает свой голос лишь тогда, когда опасность миновала! — Уфф, уфф! — снова зазвучало вокруг, когда юный индеец выступил вперед. — Ступай назад! — зло усмехнулся Раскатистый Гром. — Я не сражаюсь с детьми. Одно только мое дыхание может убить тебя. Ляг в траву, и пусть тебе приснится твоя мать, которая еще не перестала кормить тебя каммас! Есть так называемые индейцы-копатели, презираемые всеми другими краснокожими; они бродят в пустынных местах, где влачат жалкое существование в поисках луковицеобразных корней, которые в полусгнившем состоянии используются ими для приготовления начинки для тошнотворнейших пирогов, известных как «пироги-каммас». Даже собаки брезгуют прикоснуться к такому блюду. Словом, упоминание о «каммас» было оскорблением для храброго Вокаде. Прежде чем тот смог ответить, вперед вышел Виннету. Он знаком призвал юного индейца к молчанию, и Вокаде из уважения к знаменитому вождю обуздал свой гнев. Апач произнес: — Участь обоих апсарока уже решена. Кто вызвался сражаться? Два мальчика, в которых мы уверены, ибо они уже побеждали и белого бизона, и серого медведя, а уж двух Воронов они задушат просто голыми руками. Но если считать, что Вороны — славные воины, то им надлежит бороться с мужчинами! А Раскатистый Гром гремит сейчас в последний раз. Названный пришел в ярость и заорал: — Кто ты, что смеешь произносить такие слова? У тебя есть имя? В твоей одежде не видно ни одного волоса врага! Если ты умеешь лишь играть на джотунке — флейте — то иди играй, но к ножу лучше не прикасайся, а то порежешься! — Мое имя услышит твоя душа, когда покинет тело. А потом она завоет от страха и не рискнет даже появиться на Ниве Охоты Умерших! Она будет прятаться в ущельях гор и от страха скулить и рыдать вместе с ветром! — Пес! — гаркнул Гром. — Ты осмелился позорить душу храброго воина! Тебя постигнет кара! Мы оба будем сражаться первыми, но твоему скальпу не найдется места среди моих трофеев. Я брошу его крысам, а твое имя, которое ты мне отказываешься назвать, не услышит ухо ни одного воина! — Да, сначала боремся мы! Итак, начнем! — прозвучал короткий ответ Виннету. Раскатистый Гром знаком велел принести нож. Виннету разделся. Круг стал гораздо шире. Взгляды всех присутствующих были прикованы к фигурам обоих противников. Второй апсарока ростом не был выше Виннету, но выглядел гораздо шире и мощнее стройного апача. Вороны не без удовлетворения отметили это. Они были убеждены, что Виннету обречен. Ничего удивительного, они ведь и понятия не имели, что перед ними стоит знаменитый вождь апачей. Теперь выступил Толстяк Джемми. Как и любой вестмен, он всегда носил с собой несколько длинных, достаточно прочных ремней. — Мой дорогой сэр, ваш шаг первый, — обратился он к Виннету, держа в руке два ремня. — Вам повезет, если к дереву вас привяжет рука товарища. Но прежде пусть все убедятся, что оба ремня одинакового качества. Ремни пошли из рук в руки; их общупал и обследовал буквально каждый. Теперь осталось определить, кто из двоих окажется привязанным к стволу правой, а кто — левой рукой. Два травяных стебля различной длины послужили жребием. Виннету вытащил короткий, то есть оказался в невыгодном положении: у него оставалась свободной левая, менее тренированная, рука. Апсарока приветствовали это выгодное им обстоятельство радостным «у-ах!»[134]. Наконец петли захлестнули запястья обоих бойцов, после чего другие концы ремней были обмотаны вокруг древесного ствола так, чтобы руки противников могли легко двигаться и вращаться. Во время «му-мохвы» происходит следующее: бойцы в течение четверти часа, а иногда и дольше, кружат вокруг дерева, прежде чем нанесут первый удар. Обычно, как только проливается первая кровь, противники распаляются, и схватка быстро заканчивается смертью или поражением одного из них. И вот борцы приготовились, застыв по разные стороны от липы. Хромой Фрэнк находился рядом с Джемми. — Послушайте, герр Пфефферкорн, — произнес он, — сейчас как раз та самая ситуация, когда мороз пробирает по коже до самых костей! Ведь не только они рискуют своими жизнями, но и мы тоже! У меня где-то под скальпом возникает чувство, будто он мало-помалу уже отмирает. Кстати, покорнейше благодарю вас за обещание не мешать им прикончить нас невиновными, после того как оба наших чемпиона проиграют! — Фи! — скривился Джемми. — Хоть на душе у меня тоже не соловьи заливаются, все же мне кажется, на Виннету и Олд Шеттерхэнда можно положиться. — Конечно, со стороны так кажется, у апача такое невозмутимое лицо, словно он матадор[135] с десятью пиками в руках! Но тихо! Говорит Раскатистый Гром. Получив от своих в руки длинный острый нож, апсарока крикнул апачу приказным тоном повелителя: — Шише![136] Или мне придется гоняться за тобой вокруг дерева, пока ты не падешь мертвым от страха, прежде чем мой нож коснется тебя? Виннету не отвечал. Он повернулся к Олд Шеттерхэнду и произнес на языке апачей, который его противник не понимал: — Ши дин льда сесте.[137] В ответ Олд Шеттерхэнд громко объявил: — Наш брат отбросил мысли об убийстве. Он победит своего врага, но не прольет ни капли крови. — Уфф, уфф, уфф! — воскликнули апсарока. Раскатистый Гром на слова Олд Шеттерхэнда ответил с презрением: — Ваш брат обезумел от страха. Его муки будут недолгими! Он шагнул вперед, и дерево перестало разделять противников. Зажав нож в кулаке, апсарока буквально пожирал Виннету хищным блеском своих глаз. Но тот, казалось, не обращал на него никакого внимания, а с демонстративным равнодушием глядел куда-то мимо, а его лицо было таким спокойным и неподвижным, словно речь сейчас шла вовсе не о его жизни. Но Олд Шеттерхэнд хорошо знал, что каждый мускул и каждое сухожилие его друга и брата напряжены до предела; Виннету в любой миг готов отразить нападение. Недалекий апсарока попался в сети, расставленные хитроумным апачем. Решив, что пора действовать, Раскатистый Гром внезапно — как ему казалось — подскочил к Виннету и уже занес руку для смертельного удара. Но, вместо того, чтобы отступить, апач присел и молниеносно ткнул своего соперника рукоятью ножа точно в подмышечную впадину. Этот не только рискованный, но и очень сильный и ловкий, прием удался: опешивший апсарока отлетел назад и выронил нож. Виннету тут же бросил свой и услышал крик краснокожего — похоже, у того была вывихнута рука. В следующий миг вождь апачей нанес кулаком противнику резкий и сбивающий с ног удар «под ложечку», после чего апсарока свалился навзничь, да так и остался лежать на спине с повисшей вдоль ствола рукой. На мгновение Гром был ошеломлен, всего лишь на мгновение! Но этого времени хватило апачу с лихвой. Подхватив с земли свой нож, он молниеносно перерезал свой ремень и склонился над врагом. — Ты понял, что проиграл? — спросил Виннету. Поверженный не ответил. Он тяжело переводил дыхание, задыхаясь то ли от полученного удара, то ли от бессильной ярости и смертельного страха. Все произошло так быстро, что многие не уследили за движениями Виннету. В кругу стояла мертвая тишина, а когда маленький саксонец хотел выразить ликование восторженным «ура!», Олд Шеттерхэнд жестом заставил беднягу запнуться на полуслове. — Бей! — приказал апсарока, устремив свой взгляд, полный жгучей ненависти, на склонившегося над ним апача. Сказав это, он закрыл глаза. Виннету поднялся, перерезал ремень побежденного и произнес: — Вставай! Я обещал не убивать тебя и сдержал слово! — Я не могу теперь жить! Я побежден! Тут к поверженному подошел Ойт-э-ке-фа-вакон и грозно приказал: — Поднимайся! Тебе дарят жизнь, ибо твой скальп не имеет никакой ценности для победителя. Ты вел себя как мальчик. Но здесь еще стою я! Храбрец, Ищущий Лекарство, будет бороться с вами! Я одержу победу оба раза, а когда мы станем делить скальпы врагов, ты уйдешь к волкам прерий и будешь жить с ними. Возвращаться в твой вигвам тебе запрещено! Раскатистый Гром поднялся и тут же схватился за свой нож, валявшийся рядом. — Великий Дух не хотел, чтобы я победил, — произнес он с горечью в голосе, — но к волкам я не пойду! Вот мой нож. Он покончит с моей жизнью! Я не хочу принимать ее в дар. Но сначала я посмотрю, сумеешь ли победить ты. Пристыженный воин медленно удалился из круга, присев в траве неподалеку. Несомненно, последние слова он произнес, вполне отдавая себе отчет в их серьезности, — позор побежденного ему одному было не пережить! Никто из соплеменников не удостоил его даже взглядом. Все их надежды сейчас были отданы предводителю, который, опершись мощным торсом о ствол, сказал Олд Шеттерхэнду: — Иди сюда, бросим жребий! — Я никогда не бросаю жребий, — ответил тот. — Пусть мне привяжут правую руку. — Пусть будет так, если ты хочешь умереть быстрее. — Я не тороплюсь. Просто мне кажется, что твоя левая рука слабее правой. Я не нуждаюсь ни в каких преимуществах. Ты ведь когда-то был ранен. Охотник указал взглядом на левое плечо краснокожего, через которое проходил широкий шрам. Но его противник не смог оценить благородного жеста; он смерил белого взглядом величайшего удивления и ответил: — Ты решил оскорбить меня? Или хочешь, чтобы твои воины говорили потом, что я не убил бы тебя, не окажи ты мне милость? Я требую, чтобы ты бросил жребий вместе со мной. — Ну хорошо, я готов. Жребий был брошен, и все равно Олд Шеттерхэнду выпало привязывать правую руку. Вскоре оба стояли друг напротив друга, готовые к схватке. У всех без исключения белых, увидевших в этот момент лоснящиеся от напряжения вздутые мускулы великана, от страха за Олд Шеттерхэнда замерло сердце. Но тот, как и его друг Виннету до того, сохранял удивительное спокойствие, во всяком случае, внешне. — Можешь начинать, — повелительным тоном проговорил апсарока, поигрывая бицепсами. — Я разрешаю тебе нанести удар первым. Три удара я отражаю, а потом ты падешь от моей руки. Олд Шеттерхэнд улыбнулся. К всеобщему удивлению, он воткнул свой нож в липовый ствол и ответил: — А я отказываюсь от этого оружия. Но ты все равно будешь повержен при первой же атаке. У нас нет времени, чтобы вести долгую игру. А потому будь внимательнее, я начинаю! Охотник поднял кулак, будто готовясь к удару, и прыгнул навстречу противнику. Тот решил, что белый атакует, и тотчас взмахнул ножом. Но белый, быстрый, как мысль, вдруг отступил, и острое лезвие, подобно молнии, промелькнуло перед его лицом, с шумом рассекая воздух. Рука апсарока по инерции ушла далеко влево. Еще одно едва уловимое движение Олд Шеттерхэнда, и его жесткий кулак с силой молота ударил противника справа в висок. В следующий миг гигант пошатнулся и рухнул на землю. — Он всем телом коснулся земли! Кто победил? — крикнул Олд Шеттерхэнд, переводя дух. Когда был повержен Раскатистый Гром, индейцы-апсарока на это в общем-то не прореагировали, но теперь они подняли такой вой, будто он исходил не из человеческих, а из звериных глоток. Шошоны же, понятно, издали громкие крики радости. Возможно, кто-то, кто плохо знает индейцев, ждал бы, что Вороны сейчас же после поражения обратятся в бегство, но напрасно он питал бы такие надежды. Индейцев связывала клятва. А может, они просто были слишком ошеломлены, чтобы принять быстрое решение? Ни один из них не пошевелился, выдав свое намерение высвободиться из лап смерти, на которую они все теперь были обречены по условиям договора. Олд Шеттерхэнд выдернул свой нож из дерева и освободил себя от ремня. Белые охотники уже спешили к нему, чтобы поздравить его и самих себя. Шошоны тоже воздавали похвалу обоим победителям, но сначала им пришлось позаботиться о том, как побыстрее завладеть своим оружием и предотвратить возможное противостояние апсарока либо помешать их бегству. Те наконец умолкли и побрели к месту, где сидел Раскатистый Гром, понуро присели рядом с ним. Даже их часовой, охранявший оружие, присоединился к ним, хотя уж ему-то не составляло никакого труда вскочить на одну из лошадей и умчаться прочь. Олд Шеттерхэнд снова подошел к Храбрецу, Ищущему Лекарство. Тот только что пришел в себя, открыл глаза и увидел, что победитель перерезает его ремень. Потребовалось некоторое время, прежде чем апсарока сообразил, в чем дело. Но, как только он понял, что произошло, тут же вскочил. Его бешеный взгляд впился в Олд Шеттерхэнда. Глаза индейца, казалось, вот-вот вылезут из орбит, а когда он, запинаясь, заговорил, его голос прозвучал очень хрипло: — Я… на земле! Ты победил меня?