Глава пятая ВИННЕТУ Он был одет точно так же, как Олд Шеттерхэнд, только вместо высоких сапог носил мокасины. Его длинные, густые, черные как смоль волосы были высоко подняты наверх, зачесаны назад и стянуты узлом, голову его опоясывала налобная повязка из кожи гремучих змей. Он не имел никакого головного убора — этому воину не требовались отличительные знаки вождя; достаточно было только взглянуть на него, чтобы тотчас понять — это незаурядная личность. На его шее висели мешочек с «лекарствами», трубка мира и тройное ожерелье из медвежьих клыков — трофеи, которые он добыл сам в смертельных схватках с хищниками. В руке индеец держал двуствольное ружье, вся деревянная часть которого была обита серебряными гвоздями — знаменитое на всем Западе Серебряное ружье, пули которого никогда не проходили мимо цели. Его серьезное, по-мужски красивое лицо имело почти римский профиль, скулы на нем были едва заметны, а матово-смуглая кожа отливала бронзой. Да, это был Виннету — вождь апачей, самый знаменитый из индейцев! Его имя звучало в каждой бревенчатой хижине, у каждого лагерного костра. Справедливый, умный, верный, храбрый до дерзости, не терпящий фальши друг и защитник всех нуждающихся в помощи, будь то красные или белые, он был известен во всех уголках Соединенных Штатов и даже за их пределами. Олд Шеттерхэнд поднялся с земли. Он хотел заговорить, но резким жестом Виннету призвал его к молчанию. Еще один знак, поданный вождем апачей, заставил его прислушаться. Издалека доносилось монотонное пение. Постепенно эти звуки становились все громче, следовательно, те, кто их издавал, приближались. Это были минорные тона на четыре восьмых такта; две первые восьмые — малая терция, последняя четверть — прима, а затем после квинты[69] вверх взлетал пронзительный звук восторженного ликования. Затем до обоих донесся громкий лошадиный топот, а вскоре они увидели людей, распевающих заунывную песню. В ней то и дело повторялось: «тотси-вув, тотси-вув!», то есть «скальп, скальп!». Из чего Олд Шеттерхэнд сразу заключил, что оба немца были взяты в плен. Шошоны проскакали вниз по склону, как принято у индейцев, один за другим. В середине цепочки находились оба пленника. Ноги их были крепко привязаны к лошадям, оружия при них, естественно, не было. Никаких следов ранений. А вдруг схватки вообще не было? Может быть, они, оказавшись в окружении, поняли, что сопротивление бесполезно, и сдались без боя? Шошоны, похоже, не предполагали, кто может за ними тайно наблюдать. Пленники же, напротив, жадно искали глазами следы присутствия Олд Шеттерхэнда, должен же он подать хоть какой-нибудь знак, что заметил их! Охотник прекрасно их понимал и, хотя рисковал попасть в поле зрения какого-нибудь шошона, бросившего в его сторону случайный взгляд, все же чуть высунулся из своего укрытия и, махнув шляпой, тотчас отпрянул назад. Краснокожие исчезли из виду. Их монотонное «тотси-вув, тотси-вув!» слышалось еще некоторое время, а потом все стихло. Вдруг Виннету повернулся и, не сказав ни слова, оставил Олд Шеттерхэнда. Тот спокойно ждал. По прошествии, быть может, минут десяти апач вернулся, ведя своего коня в поводу. Поистине непостижимо, как животному удалось пробраться сквозь густой лес по такому обрывистому, покрытому галькой склону! Жеребец был тех же кровей, что и у Олд Шеттерхэнда, хотя все же коню охотника можно было отдать предпочтение, ибо благородный вождь подарил своему белому брату лучшего из двух. И вот они стоят рядом — два человека, сердца которых не дрогнут даже перед целым индейским племенем. Однако проницательного взгляда в глаза апача Олд Шеттерхэнду было достаточно, чтобы отпала всякая необходимость подробного объяснения происшедшего. Каждый из них так хорошо знал другого, что они легко понимали друг друга без слов. Поэтому белый сразу спросил: — Вождь апачей открыл место, где шошоны разбили свой лагерь? — Виннету шел по их следу, — ответил апач. — Они уехали туда, где в древние времена вода стекала со скал в Кровавое озеро, и поднялись вверх по высохшему руслу реки. Дальше следы поворачивают влево и ведут через холмы, в настла-атахеле — котловину, где сейчас стоят их вигвамы. — Они поставили жилые палатки? — Нет, это военный лагерь. Они разместились всего в трех палатках. Виннету точно сосчитал их следы и написал тебе на дереве, сколько их. В вигваме, украшенном орлиными перьями, живет предводитель шошонов. Это Токви-тей, Черный Олень, их храбрейший вождь. Виннету издалека видел его лицо и узнал его по трем шрамам на щеках. — И что решил мой красный брат? — Виннету не хочет показываться шошонам. Он не боится их, но они вышли на тропу войны, и значит, столкновения не избежать, а он не хотел бы убивать никого из этих воинов, ибо они не сделали ему ничего плохого. Сейчас они взяли в плен двух бледнолицых. Мой белый брат хочет их освободить, а это значит, что и Виннету все же придется с ними бороться. Апач говорил о мыслях и намерениях Олд Шеттерхэнда так, словно мог свободно читать их. Тот считал это, видно, само собой разумеющимся, он даже не удивился, а только осведомился: — Мой брат понял, кто эти бледнолицые? — Виннету узнал одного по толстой фигуре и понял, что это Джемми-петаче — Толстяк Джемми. Другой хромал, когда слезал с лошади. Его конь был свеж, да и его костюм тоже — этот человек не мог давно находиться в седле. Значит, он живет недалеко отсюда, а потому это не кто иной, как Инди-хиш-шоль-денчу, которого бледнолицые называют Хромым Фрэнком. Он друг Грозы Медведей. В языке апачей не существует отдельного слова «хромать». То, что сказал вождь, означало: «Человек, который плохо ходит ногами». Что ж, это доказывало его проницательность. — Мой красный брат угадал имена обоих охотников, — с удовлетворением отметил Олд Шеттерхэнд. — Он заметил хромоту Фрэнка, а значит, находился поблизости, когда я с ним разговаривал. Это так? — Да. Виннету наблюдал за шошонами и заметил, что маленький их отряд отделился от лагеря в направлении Кровавого озера. Виннету знал, что его белый брат прибудет туда, поэтому он быстро поскакал через холмы и лес, прямо к дереву нашей встречи. Конь мешал ему быстро идти вперед и своевременно предостеречь Шеттерхэнда, поэтому Виннету оставил его и бегом поспешил дальше. Отсюда, сверху, он увидел потом своего брата с двумя бледнолицыми. Он увидел также и шошонов, которые заметили следы белых. Белые поспешили покинуть это место, но вскоре были схвачены охотившимися за ними красными людьми. Теперь, без сомнения, Олд Шеттерхэнд будет освобождать их, и Виннету должен быть рядом с ним. Он догадывается, что оба белых не одни здесь, у Кровавого озера и у Чертовой Головы. Они наткнулись на след Олд Шеттерхэнда и расстались со своими спутниками, чтобы вскоре вновь присоединиться к ним. Мой белый брат узнает, где находятся их спутники, и мы разыщем их, чтобы они помогли нам освободить пленников. Определенно Виннету был феномен по части проницательности и наблюдательности! Олд Шеттерхэнд кратко рассказал апачу, что услышал от Джемми и Фрэнка. Вождь выслушал его слова внимательно, а потом сказал: — Уфф! Тогда все отправившиеся в поход сиу должны узнать, что Олд Шеттерхэнд и Виннету не потерпят, чтобы Гроза Медведей погиб у столба пыток. Мы сегодня освободим Толстяка Джемми и Хромого Фрэнка, а затем поскачем с ними и их спутниками наверх, к Йеллоустоуну, чтобы показать сиу из племени огаллала, что Олд Шеттерхэнд, убивший тогда своим кулаком трех их храбрейших воинов, снова теперь в горах Толи-тли-цу. Это сложное слово означает «Желтая река», то есть почти точный аналог названия Йеллоустоун-ривер[70]. Олд Шеттерхэнд был очень рад, что Виннету готов поспешить на помощь к Бауману. — Мой красный брат угадал мое желание, — сказал он. — Мы пришли в эти места не для того, чтобы проливать кровь красных людей, а чтобы не допустить гибели невиновных. Пусть Виннету будет с теми, кто отправляется на спасение пленников. Они свели своих коней по крутому откосу вниз, затем вскочили на них и быстро помчались в том направлении, которое прежде выбрали Джемми и Фрэнк во время их неудавшегося бегства. До наступления темноты оставалось совсем немного, поэтому они пустили животных галопом. Вскоре всадники достигли места, где шошоны напали на беглецов. Там они остановились на несколько минут, чтобы изучить следы. — Схватки не было, — заключил Виннету. — Мой брат прав. Оба бледнолицых не были даже ранены. Если бы они решили защищаться, то, конечно же, не дались бы шошонам целыми и невредимыми. Они поступили мудро, ибо поняли, что борьба принесет им только вред, и сдались. Виннету сделал особое, лишь ему присущее движение рукой и с легкой улыбкой спросил: — Мой брат говорит «мудро»? Я хотел бы его спросить, а сдались бы он и Виннету, если бы их преследовали шошоны? — Сдались? Мы? Конечно, нет! — Хуг! Мы сражались бы до последнего, и многие шошоны пали бы, прежде чем одолеть нас! — Возможно, мы тоже не стали бы бороться с ними. Хотел бы Виннету видеть шошона, который смог бы догнать его и Олд Шеттерхэнда, если бы оба их жеребца находились под ними! — белый охотник с улыбкой взглянул на вождя. — Или Олд Шеттерхэнд не мастер по маскировке своих следов и не лучший разведчик на Западе? Ни один из шошонов не заметил бы наших следов! Храбрость — украшение мужчины, но умом он победит больше врагов, чем томагавком. Они поскакали дальше на юг вдоль подножий растянувшейся каменной гряды, оставляя воронку бывшего озера слева от себя. — Мой брат уже составил план освобождения обоих белых? — спросил Олд Шеттерхэнд. — Виннету не нужен план, он вернется к шошонам и уведет у них пленных. Он так думает. Эти Змеи не достойны того, чтобы Виннету составлял ради них какой-то план. Разве Олд Шеттерхэнд уже не убедился в том, что у них в голове нет мозгов? Охотник сразу понял, что имел в виду апач. — Да, — ответил он. — Никто из них не додумался до такой простой вещи, что белые здесь могут быть не одни. Если бы им пришло это в голову, они непременно выслали бы разведчиков. Стало быть, мы имеем дело с людьми, чей разум не представляет для нас большой опасности. Будь их вождь Токви-тей в этом отряде, он не преминул бы выслать нескольких разведчиков. — Но они все равно не нашли бы ничего, Виннету и Олд Шеттерхэнд отвлекли бы на себя их внимание, направив их по ложному пути. Они достигли места, где точно на запад ущелье долины как бы врезалось в горы. Там они обнаружили бы искомые следы, но уже стемнело и отпечатки различить было довольно трудно. Они свернули по следам направо. Ущелье было широким и легко проходимым. Оба всадника, несмотря на темноту, уверенно двигались вперед. Поскольку их животные не имели подков, то шума почти не производили, только находясь совсем рядом, можно было бы уловить легкое постукивание копыт. Вскоре они обнаружили уходящую влево ветку бокового ущелья. Всадники придержали коней перед узким проходом. Задумались, а вдруг там внутри четверо разыскиваемых и разбили свой лагерь? Пока они стояли, конь Виннету нетерпеливо рыл копытом землю и пофыркивал — верный признак того, что животное почуяло близость чего-то незнакомого, а может, даже враждебного. — Мы на верном пути, — произнес белый. — Свернем налево. Твой конь хочет нам сказать, что там, внутри, кто-то есть. Около десяти минут они продвигались вперед довольно медленно, поскольку ущелье делало большой изгиб, но как только вышли из него, тотчас заметили огонь, горевший на расстоянии приблизительно в сто шагов от них. Там ущелье расширялось, образуя поросшую деревьями низину, в центре которой прямо из земли бил ключ, струя которого терялась где-то в песчаном грунте. У источника деревья расступались, образуя маленькую полянку. У костра сидели трое, но их лиц из-за приличного расстояния пока разглядеть было нельзя. — Что думает мой брат? — спросил Виннету. — Это они? — Их только трое, а мы ищем четверых. Перед тем, как решить, обнаруживать нам себя или нет, нужно сначала узнать, кто же эти трое. Шеттерхэнд спешился, Виннету сделал то же самое. — Я справлюсь один, — произнес белый охотник. — Хорошо! Виннету будет ждать. Апач взял коней за поводья и как можно дальше отвел их в сторону, к самой стене скалы. Олд Шеттерхэнд осторожно проскользнул вперед, очутился под деревьями, и стал красться от ствола к стволу, пока не залег за последним деревом. Теперь он хорошо видел сидевших у костра. Они разговаривали, и разговор этот был небезынтересен. У огня сидели Длинный Дэви, Вокаде и Мартин Бауман. Негра Боба нигде не было видно. Добряк питал слабость к разного рода авантюрам. Он ощущал себя не кем иным, как рыцарем прерий, и был уверен в том, что и вести себя должен соответственно. Поэтому, немного посидев у огня, он поднялся и объявил, что ему надо заботиться о безопасности молодого массы и других массеров. Дэви напрасно пытался ему втолковать, что именно здесь и прямо сейчас этого вовсе не требуется. Вместо того, чтобы охранять вход в ущелье, откуда, вероятнее всего, и могла явиться какая-то угроза, Боб, по собственному разумению, прошелся в другом месте. Там он не заметил ничего подозрительного и как раз в тот момент, когда Олд Шеттерхэнд притаился за деревом, возвратился, приблизился к огню, но не сел, а почему-то пошел дальше. — Боб, — заметил Дэви. — Останься тут! К чему эта суета! Здесь поблизости нет ни одного индейца. — Откуда масса Дэви это знать?! — удивился негр. — Индсмен может быть везде: справа, слева, там, сям, вверху, внизу, сзади, впереди… — И в твоей башке! — не выдержав, рассмеялся Дэви. — Пусть масса смеяться. Боб выполнять свой долг. Массер Боб быть большой и знаменитый вестмен; он не делать никакие ошибки. Если индсмен приходить, массер Боб тотчас его убивать. Чуть раньше он сломал молоденькую, но высохшую ель и сжимал сейчас в руках ее небольшой ствол почти в десять дюймов толщиной. С этим оружием он чувствовал себя куда безопаснее, чем с флинтом. Теперь он шел навстречу Олд Шеттерхэнду. А тот был убежден, что сидевшие у костра и есть те самые люди, которых он искал; он хотел уже было появиться перед ними, но Боб вдруг свернул именно туда, где стоял Виннету. Это обещало теплую встречу, и охотник, улыбнувшись, спокойно остался лежать за деревом. Он не ошибся. Негр приблизился к скале. Оба жеребца тотчас учуяли Боба еще издали и забеспокоились. Виннету, безусловно, в отблесках костра заметил, что приближающийся человек — чернокожий. Вождь знал от Олд Шеттерхэнда, что среди разыскиваемых находился негр, поэтому позволил ему подойти к себе совсем близко. И тут особенно громко фыркнул один из коней. Боб услышал это, застыл на месте и прислушался. Конь опять фыркнул.