— Далеко отсюда: в долине, которую называют Долиной Пещеры. — Вы ее знаете? — Нет. Но мы уже сегодня отыщем ее, чтобы понять, как нам действовать. Самое главное — предупредить вас! — Как вас пустили сюда? Ведь здесь не терпят никаких белых. — Нас рекомендовали мистеру Антонию Пэперу. — Кто? — Киктахан Шонка. И нас пропустили. — Где же вы остановитесь? — Как раз у Пэпера, у этого мерзавца… — Как вы сказали? «Мерзавца»? Почему вы его так называете? — Он другого не заслуживает! Мы прибыли сюда и были честны с ним. Мы передали ему все, что доверил нам Киктахан Шонка. Поначалу он повел себя как лучший наш друг. Он даже распорядился оставить нас у себя. Но потом мы подслушали его разговор с агентом Ивнингом и поняли, что он самый большой подлец из всех, каких мы знаем. Вы только подумайте, мистер Бартон: оказывается, Киктахан Шонка, Пэпер и Ивнинг хотят использовать нас за просто так! А если мы больше не понадобимся, нас спокойно уберут с дороги! Представляете? — Я не только представляю, но знаю обо всем этом еще больше. Сами Пэпер и Ивнинг обмануты старым Киктаханом Шонкой точно так же, как и вы. Им тоже предстоит исчезнуть, если краснокожим кое-что удастся. Вожди-союзники не собираются ничего отдавать, они стремятся завладеть всем. — Дьявольщина! Вы тут единственный честный человек среди лжецов и предателей. Скажите хоть что-нибудь, мистер Бартон! Сейчас ваш совет как воздух. Я посоветовал им самое простое: им следует оставаться у Пэпера, смотреть за ним в оба и сообщать мне обо всем, что они заметят. Что делать дальше, покажет время. Они удалились, а я сделал вывод, что теперь могу доверять им больше, чем раньше. Но перед уходом Зебулон нерешительно спросил: — Могу я узнать, как дела у миссис Бартон? — Она жива и здорова. Часто вспоминает вас. — Это правда? — Да. Полагаю даже, что вы стали ей нравиться. Тут его лицо приняло выражение совершенно несвойственное этому человеку, каким мы знали его раньше. Его губы шевельнулись, словно он хотел еще что-то сказать, но не решился. У ворот они вдруг резко отпрянули в сторону, дав дорогу какому-то всаднику. Я узнал в нем того высокого человека, который возглавлял отряд индейцев, едущих сюда. Не обратив никакого внимания на братьев, он подъехал ко мне. — Прежде я никогда тебя не видел, — заявил он. — Ты Олд Шеттерхэнд? — Ты не ошибся, — ответил я. — Я ехал только к тебе, ни к кому другому. Я слышал, что моя скво гостит у твоей. И вот я прибыл тоже. Меня зовут Вакон. Я привел вам лучших юношей моего племени. Ловко соскочив с лошади, индеец приветствовал меня как старого знакомого. — Я твой друг, — улыбнулся он. — Позволь мне стать твоим братом. Покажи мне твою скво и мою, чтобы я приветствовал их обеих. Я понятия не имел, где искать так называемую кухню. К счастью, появился Инчу-Инта — он нас и проводил. Кухня оказалась на нижнем этаже, в самом конце большого, роскошного зала. Нас встретили Душенька, с облепленными тестом руками и Ашта-мать, ладони которой блестели от жира. Пришлось поздороваться с женщинами на расстоянии, после чего они были отпущены. Я счел своим долгом лично проводить Вакона к Тателла-Сате. Опущу описание встречи этих великих мужей. Не стану останавливаться и на произнесенных при этом словах. Тателла-Сата проводил нас в храм, где хранились загадочные реликвии прошлого. Рассмотреть их подробно нам не хватило времени. Когда я опубликую завещание Виннету, я вернусь сюда и обязательно подробнейшим образом осмотрю все. Упомяну лишь о том, что в храме мы увидели гигантскую шкуру давно вымершего серебристого льва, о которой говорил шаман команчей еще в Доме Смерти. Могу уверить, что своими размерами нынешние пумы не идут ни в какое сравнение с теми огромными львами. Рядом висело оперение большого военного орла, о котором упоминал шаман кайова. Оставались считанные минуты до прихода наших гостей. Две вещи очень тревожили меня: во-первых, придут ли Олд Шурхэнд и Апаначка, а во-вторых, сам обед и обустройство этого очень важного мероприятия. Что касается последнего, то тут я полагался на Инчу-Инту, которого Тателла-Сата проинструктировал более чем достаточно, а также на кулинарное искусство краснокожей и белой цариц кухни. Я попросил Вакона помочь мне во время приема гостей, на что тот охотно согласился. Прием проходил в том самом помещении, где находилась плита с трубками мира. Едва мы туда пришли, как показались первые гости. Зал быстро наполнился людьми. Последними явились Олд Шурхэнд и Апаначка и тут же принялись оглядывать присутствующих. Наконец наши взгляды встретились — и от ссоры не осталось и следа. Они поспешили ко мне, обняли и попросили сесть рядом. Как я был рад! Теперь я сердцем почувствовал, что выиграю в предстоящей схватке за умы. Тем временем набили трубки. Я кратко и сердечно приветствовал гостей. Раскуривание трубки описывать не стану — каждый знает. Когда церемонии закончились, настал момент подумать о главном. Я уже хотел было подняться, чтобы произнести речь, как вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял Тателла-Сата, Хранитель Большого Лекарства. Как только присутствующие увидели его, все без исключения почтительно поднялись. Я быстро зажег одну из трубок и подал ему. Он, как полагается, сделал шесть затяжек, вернул калюме и сказал тоном повелителя: — Я — Тателла-Сата, а вы — голоса народа, любимого мной больше всего на свете. Вы должны звучать, а я слушать! Благороднейшим из всех наших людей был Виннету, вождь апачей. И ему будут ставить памятник. Но что это? Неужели мыслям Виннету суждено превратиться в голый камень? И его фигура должна стоять на холодной, пустынной вершине горы? У нас на этот счет другое мнение: его образ не мертв, он жив. Каждый краснокожий должен стать каплей его теплой, благородной крови. Вся красная раса примет вид Виннету, возвысившегося над всем низким. Гордость за нас и радость за Маниту, Величайшего и Единственного для всех. — Он повернулся к Олд Шурхэнду и Апаначке: — Вы и ваши сыновья хотите видеть каменного Виннету. Но неужели вы позволите Виннету стоять у водопада, на радость и удивление толпы? Если этот образ полностью соответствует вашим стремлениям, тогда он должен возникнуть не только перед вашими глазами, но и в вас самих, в ваших душах. Вы должны думать и чувствовать как он! Только тогда вы сможете по-настоящему сравнить и оценить вашего и нашего Виннету. Когда это произойдет, тогда мы и узнаем, кому вы отдали свой голос. Кто согласен со мной? — Хуг! — ответил я. — Хуг! Хуг! — зазвучало вокруг. — Хуг! — воскликнули Олд Шурхэнд и Апаначка, увлеченные речью старика, а скорее, потому, что просто не совсем его поняли. — Сегодня я приглашаю всех вас ко мне, как только стемнеет, — продолжал Тателла-Сата. — Приведите Янг Шурхэнда и Янг Апаначку, которые знают пока только своего каменного Виннету, и ничего больше. Они познакомятся с настоящим искусством, суть которого не в том, чтобы копировать земное, а в том, чтобы в земном показать небесное. Сегодня вечером они услышат, кого они хотят облечь в камень. Они узнают, чего он требует от них. А когда они услышат это от него самого, мы спросим у них, продолжают ли они настаивать на мертвом образе вместо жизни. Итак, я жду вас всех сегодня вечером. Я все сказал! — Он сделал рукой прощальный жест, повернулся и исчез. Никто не произнес ни слова. Тут появился Инчу-Инта и сообщил, что трапеза готова. Эта новость тотчас нарушила ход собрания и все последовали призыву поваров. Добрая Душенька удивила меня вдвойне. Во-первых, на ней была индейская одежда из мягкой, как шелк, кожи, украшенной древним бисером и бахромой. А во-вторых, я просто не ожидал ни от нее, ни от Ашты, что обед будет таким славным, изысканным. Многие блюда были явно рассчитаны на гурманов, хотя приготовлены были из самых простых продуктов. Но именно эти блюда вожди почему-то ели охотнее всего. Краснокожие едят с удовольствием и много. Все, что подавалось, быстро исчезало, но тут же появлялось новое, как из рога изобилия, пока один индеец, другой, третий не отложили в сторону ножи, серьезно заявив, что им, простите, уже «дыханье сперло». И вот в тот момент, когда обед уже, казалось, должен был закончиться, принесли вдруг целую гору пирогов со всевозможными начинками. Это постаралась плутовка Душенька, которой было все равно, умрут ли ее гости от обжорства или нет. Все пироги были съедены. Естественно, во время еды беседа велась крайне оживленно. Ничего удивительного, если подумать, сколько ярких личностей присутствовало тут. Я сидел между Олд Шурхэндом и Апаначкой. Мы рассказали друг другу о том, что произошло с нами за долгие годы разлуки, упомянули о недавних событиях, связанных с лошадьми и мулами Олд Шурхэнда. Но для них сейчас самым важным было привлечь меня на свою сторону, а потому последнее и стало главной темой на все оставшееся время трапезы. Я не спорил с ними, а рассказал о том, что мы нашли в Наггит-циль, тем самым исподволь подготавливая почву для того, что ожидало их сегодня вечером. Я узнал, что оба недавно были в одном из представительств компании «Пасифик», финансировавшей строительство; там они получили все необходимое для продолжения работ. Здесь, у горы Виннету, скоро развернется торговля, на которой они надеялись заработать много денег. К железной дороге будут снаряжаться караваны фургонов. Устроить все это теперь было самое время, потому что вот-вот ожидался небывалый поток людей. После сытного обеда все потянулись в свои палатки. Только Вакон остался у нас вместе со своей скво. Мы вчетвером быстро нашли общий язык. Их дочь находилась наверху, в сторожевой башне, с теми, перед кем Молодой Орел поставил важную задачу. Я предложил подняться к нему наверх. Ашта быстро согласилась и попросила взять с собой старого доброго Паппермана. Но Вакон выразил желание остаться в комнате Виннету, чтобы спокойно изучить завещание. Разумеется, я с удовольствием позволил ему это. Мы позвали Паппермана, а потом через лес поднялись в сторожевую башню. Молодой Орел искренне обрадовался нам и вывел нас на плоскую крышу своего жилища. Там мы увидели великое изобретение, о котором я пока не буду рассказывать подробно. Речь идет о летательном аппарате неизвестной доселе конструкции. Я увидел два оригинальных крыла из тонкого полотна; они были еще в стадии изготовления. Кроме того, на крыше лежали два больших полых тела, искусно сплетенных из тростника, обладающего крепостью стали и легкостью пуха. Похоже, это были части корпуса. Тут же находился и маленький, но, очевидно, довольно мощный мотор, который юноша доставил на своих плечах с восточного побережья Соединенных Штатов. Спустившись вниз, мы обнаружили, что Вакон настолько углубился в чтение, что даже не услышал, как мы вошли. Отложив тетрадь в сторону, он поднялся и сказал: — Да, это Виннету, сам Виннету! Если мы сегодня вечером огласим завещание, в нас зародится великолепное творческое начало. Моя скво не должна пропустить это событие. Я возьму Ашту с собой! — И меня! — взмолилась Душенька. — Или женщинам запрещено быть среди присутствующих? — Собственно говоря, да, — ответил за него я. — Но никто не рискнет отказать вам. Речь не идет о собрании вождей, потому что приглашены Янг Шурхэнд и Янг Апаначка. Там, где могут появиться они, и вы имеете право присутствовать. Только я это сказал, как вошла Кольма Пуши. Она сообщила нам, что Олд Шурхэнд, Апаначка и их сыновья уже у Тателла-Саты. Она явилась вместе с ними, чтобы спросить у нас, будут ли присутствовать Душенька и Ашта, и пожелала присоединиться к ним. Само собой разумеется, ей тоже никто не отказал. Прибыв к шаману, мы узнали, что все остальные приглашенные уже на месте. Тателла-Сата заранее приказал своим телохранителям проводить всех гостей в великолепную часовню, куда теперь вел нас он сам. Внутри были расстелены шкуры, означающие места для гостей. Горели свечи, сделанные из пчелиного воска. Для чтеца, а им был я, отвели самое высокое и светлое место. Когда мы вошли, присутствующие поднялись. То, что мы взяли с собой наших жен, ни у кого не вызвало возражений. Тателла-Сата сказал несколько слов. Он объявил цель нашей сегодняшней встречи и попросил собравшихся быть внимательными, чтобы не пропустить появления того, кому посвящен сегодняшний вечер, — Виннету. Я начал читать. Первые строки завещания звучали так: — «Я — Виннету. Меня называют вождем апачей. И я пишу для моего народа. Я пишу для всех людей Земли. Маниту, Великий, Вседобрейший, распростер руки над всеми, кто честен с ним…» — Виннету! Виннету! Виннету! — раздалось вокруг. Мой несравненный брат выражался, как всегда, лаконично. Судьба Виннету была судьбой его нации. В первой тетради он описал свое детство, во второй — юность. Я сидел напротив открытых дверей. Случайно оторвав взгляд от тетради, я увидел в дверях фигуру молодого человека. Неужели Виннету? Неужели он явился из другого мира, чтобы послушать, как читают вслух его завещание? Слушатели пребывали в глубоком раздумье. Они на лету подхватывали то, что слетало с моих губ. Частенько раздавалось тихое или громкое «уфф!». Фигура в дверях не двигалась. Я читал до полуночи, но никто и не подумал идти спать. — Дальше, дальше! — звучало со всех сторон. Вакон вызвался подменить меня, чтобы дать возможность передохнуть. Я согласился. Он читал еще несколько часов, до самого рассвета, а когда первый солнечный луч проник к нам, все увидели, что сидевшим перед дверьми внимательным слушателем был Молодой Орел. Тут я встал и попросил прервать чтение, чтобы вечером продолжить. Все поднялись. Никто не проронил ни слова. Тателла-Сата указал на восток и сказал: — Пусть мои братья увидят, что пришел рассвет — «юный день», как на языке белых людей называют утро. К этому времени во мне и, если так захочет Маниту, в них рассветет день — новый, юный, прекрасный день, прекраснее, чем все дни, которые были раньше. Я имею в виду новый день красной нации, его вступающие в свои права священные часы! Чувствуете ли вы глубоко в себе душу того, чье завещание мы собрались исполнить? Чувствуете вы его образ, растущий в вас самих? — Да! — ответил Атапаска. — Да, он здесь! — подтвердила восхищенная Ашта. Им вторили остальные, даже Олд Шурхэнд и Апаначка. Только их сыновья пока молчали, хотя и они, я уверен, почувствовали воздействие завещания. Но они прекрасно знали, что их план становился тем призрачнее, чем сильнее было это воздействие. Потому они сдерживали то, что почти готово было сорваться с их губ. — Мои братья снова придут сюда сегодня вечером? — осведомился Тателла-Сата. — Я жду их в это же время. — Мы придем, — уверил Алгонка. — Да, мы придем, — сказала Кольма Пунш, которая теперь полностью была на нашей стороне. — Мы придем! — подтвердили остальные. И в этот раз голоса двух юных художников прозвучали вместе со всеми.