Я молча смотрел на него. — …И не затем он ездил, чтобы взглянуть на заложенный памятник. — Зачем же? — поинтересовался я. Индеец замолчал. — Хм! — произнес я. — Я знаю оба утеса! — неожиданно воскликнул он. — Но то, что говорят о них, неправда. Там можно стоять где угодно — все равно ничего не слышно. — А ты пробовал? — Да, везде! Даже в тех местах, где запрещено находиться. Но и там ничего не слышно. — Обещаешь мне, что будешь молчать? Он пристально взглянул на меня, потом приложил руку к груди и кивнул. — Тогда ты скоро научишься слышать. Я покажу тебе, как это делать. Ты знаешь Долину Пещеры у горы Виннету? — Конечно. Отсюда верхом почти пять часов. — Значит, там в самом деле есть пещера? — Да. Очень большая! Она так длинна, что доходит до самого Таинственного водопада. — Мы поедем туда утром и осмотрим ее. Приготовь все необходимое. Но никому ни слова! Миновав скальные ворота, мы увидели перед собой палаточный город, где было так же оживленно, как и в час нашего прибытия. Группа всадников ехала нам навстречу. Увидев нас, они остановились. Только двое продолжали движение, пока не осадили лошадей перед нами. Это были Атапаска и Алгонка. Они по-индейски вежливо приветствовали нас. Атапаска сказал: — Мы ехали на гору, чтобы приветствовать Олд Шеттерхэнда, гостя красных людей. Мы очень высоко оценили его, познакомившись с ним, хотя даже не знали его настоящего имени. Теперь он здесь, и мы не могли ждать, пока он сам придет к нашим палаткам, а потому поскакали к нему — ведь он выше всех нас! — Разве могу я среди братьев назвать хоть одного, кто стоит выше других? — спросил я. — У нас один-единственный отец, его зовут Маниту! Мы все равны. Я гость моих братьев. Я прошу позволения выкурить с ними трубку. Моя учтивость пришлась им по душе. — Мы гордимся желанием нашего белого брата, — заявил Алгонка. — Он пойдет с нами. Он увидит друзей — своих старых знакомых. Он указал на группу людей, остановившихся поодаль. Кто они? Кого из них я узнаю по прошествии стольких лет? Ими оказались Вагаре-Тей, вождь шошонов, Шако-Матто, вождь оседжей, и их младшие вожди. Как велика была радость нашей встречи! Даже Ават-Ниа был там, стодвадцатилетний! Неужели это не сон? Само собой, он не мог ехать верхом на гору. Он остался сидеть у своей палатки, и я попросил разрешения разыскать его и поздороваться с ним. Поначалу Вагаре-Тея и Шако-Матто пытались убедить разбить палатки в Нижнем городе, но они были достаточно благоразумны и осведомились об обстоятельствах дела, а то, что они услышали, заставило их переехать в Верхний город, чтобы присоединиться к Алгонке и Атапаске. Мы направились было к палатке Вагаре-Тея, но тут прибыли два воина найини-команчей, тоже стремившиеся в «замок». Увидев нас, они остановились и обратились ко мне. Оказалось, их послали Янг Шурхэнд и Янг Апаначка, намеревавшиеся показать мне свое творение. Мой ответ был уже на языке, однако тут Атапаска жестом дал мне понять, чтобы я помолчал, и обратился к команчам: — Вы видите здесь Атапаску и Алгонку, вождей далеких северных народов, живущих еще дальше, чем Шако-Матто, вождь оседжей, и Вагаре-Тей, вождь шошонов. Возвращайтесь сейчас к Янг Шурхэнду и Янг Апаначке и скажите им, что мы должны поговорить с ними прямо сейчас. Пусть они едут не мешкая. Речь пойдет о самом важном. Он сказал это таким тоном, что оба гонца тут же умчались. А мы опять двинулись в путь. Палатки наших друзей, в том числе Алгонки и Атапаски, стояли рядом. Еще издали мы увидели стодвадцатилетнего Ават-Ниа. Его седые, связанные в пучок волосы свисали далеко на спину. Он мог еще достаточно легко передвигаться и встал без посторонней помощи, завидев нас. Его лицо было испещрено множеством маленьких складок и морщин, которые, впрочем, ни малейшим образом не уродовали его, составляя своего рода гармонию, что в старости случается довольно редко. Он был прекрасным старцем! Ават-Ниа узнал меня сразу. Его добрые глаза заискрились настоящей радостью. Он притянул меня к себе и сказал: — О Маниту, Великий и Добрый! Как я благодарен тебе за счастье, за радость! Как тосковал я, еще раз желая увидеть настоящего друга всех красных народов, прежде чем разгребу смелой рукой неведомую мне воду смерти! Мое желание исполнено. Я знал, что он придет. Старость распростерла надо мной свои сухие крылья и теперь крепко держит меня. Но увидев тебя, я почувствовал себя молодым. В моем сердце звучал голос, говоривший мне, что я должен спешить к моему белому брату, потому что он вернет нам добро, любовь и единство, которые мы однажды потеряли. И не успел я прийти сюда, как встретил его… А ты его скво? Вопрос был обращен к Душеньке. — Да, — ответил я за жену. Тут старик протянул к ней руку: — Он привел к нам белую сестру. Пусть она станет желанной гостьей в наших вигвамах и в наших душах! Я самый старший из всех, а потому принесите мне калюме и садитесь в круг. Вести собрание приветствия — самая высокая честь. Пусть Олд Шеттерхэнд садится справа, а его скво — слева от меня. Зажгите огонь дружбы! Наступил момент взаимного, трогательного и горячего приветствия. Трубка без задержки стала переходить из рук в руки. Начались воспоминания, и все они так или иначе были связаны с Виннету. В самый разгар оживленной беседы появились Янг Шурхэнд и Янг Апаначка. Они хотели подсесть к нам, но ни один человек не обернулся к ним и не уступил место. Они простояли довольно долго, потом направились обратно к лошадям. Только теперь их наконец заметили. Атапаска крикнул: — Пусть сыновья Олд Шурхэнда и Апаначки подойдут ближе! Голос говорившего прозвучал так, что они вынуждены были повиноваться, даже если бы не хотели этого. Все замолчали. В тишине слышалось лишь потрескивание костра. Атапаска обратился к прибывшим: — Разве Янг Шурхэнд и Янг Апаначка — вожди? — Нет, — прозвучало в ответ. — А Олд Шеттерхэнд? — Он вождь. — Он перенес почти семьдесят суровых зим, а они не пережили и тридцати легких лет. И все же они не идут к нему, а требуют, чтобы он пришел к ним! С каких пор у красных людей стало правилом, что старость должна подчиняться молодости, а опыт — неопытности? Нам нужно, чтобы наш народ воспрянул ото сна! Мы хотим, чтобы он изучил свои права и обязанности. Мы хотим, чтобы он стал образованной нацией. Но как этого достичь, если мы не соблюдаем простейших правил, которые в ходу даже у самых диких из диких: младшие всегда почитают старших? Тут Янг Шурхэнд гордо произнес: — Мы люди искусства! — Уфф, уфф! — вырвалось у Атапаски. — Вы люди искусства? Вы это уже доказали? Олд Шеттерхэнд, пожалуй, тоже из таковых, но он никогда себя так не называл. Даже если человек искусства был бы высшим или божественным существом, обладая теми качествами, которые не смог бы развить никто другой, то прежде всего он должен стать образцом добродетели. Спросите ваших отцов, спросите Кольму Пуши, чем они обязаны Олд Шеттерхэнду? Неужели он за свои поступки и любовь, тысячу раз им доказанную, должен бегать за их сыновьями, потому что те утверждают, что они люди искусства? Каково оно, ваше искусство? Гигантская фигура Виннету? Искусство ли это? Наш великий Виннету был скромен. Он уважал и чтил старость, его заветным желанием было помогать другим, осчастливливать их. А вы так горды, что не хотите первыми навестить его лучшего друга! Следовательно, вы никогда не понимали и не понимаете Виннету. Как можете вы честно и правдиво создавать его образ? Где ваши отцы? Они еще не появились? — Пока нет. Они уехали сегодня рано утром и вернутся лишь к вечеру. — Так скажите им, когда они приедут, вот что: вожди требуют от них явиться к Олд Шеттерхэнду и просить прощения за своих сыновей. А мы прибудем через час к вашему созданию и проверим, настоящие ли вы художники. А теперь можете идти! Они ускакали, не сказав ни слова извинения или оправдания. А когда мы через час прибыли к высокому блокгаузу, где они работали над моделью, оба уже стояли в дверях и почтительно пригласили нас войти. Они выглядели как люди, которые хотят рассердиться, да не могут. Впрочем, это были довольно симпатичные молодые люди, и, глядя на Душеньку, я чувствовал, что она внутренне готова даже защищать их. Она кивнула им и улыбнулась, а я ограничился приветственным жестом, чтобы не оскорбить Атапаску. Дом был круглый и издали напоминал здание цирка. Внутри не было никаких перегородок. На деревянной раме было натянуто полотно, довольно точно изображающее панораму горы Виннету, с двумя ее огромными скальными башнями, и окрестностей. На более высокой скале стоял памятник Виннету. Сама же модель, высотой около восьми метров, возвышалась в центре помещения. Лицо переданное удачно, все же казалось мне чужим. В его выражении было нечто чуждое, не присущее моему доброму Виннету. Одежда вождя воспроизводилась с добросовестным педантизмом: украшенные иглами дикобраза мокасины, расшитые легины, кожаная охотничья куртка, спадающее с плеч великолепное покрывало, из-под которого выглядывали кольца лассо. На поясе висел мешочек для пуль и пороха, как и в прежние времена. Рядом торчали рукоять ножа, а также пистолет и револьвер. Выдвинув правую ногу, словно готовясь к прыжку, Виннету левой рукой опирался на серебряное ружье, в то время как правая угрожающе поднимала второй револьвер. В этом движении было что-то от пантеры, готовой выскочить из засады и наброситься на добычу. — Жаль, очень жаль! — шепнула мне Душенька. — Да, — отозвался я так же тихо. — А ведь они художники, настоящие художники! — Несомненно. Но они ничего не поняли. Как можно было так изобразить Виннету — не понимаю! И эта скульптура будет стоять на вершине горы? — Никогда! Я этого не позволю! А если меня не услышат, то я возьмусь за последнее средство и разрушу ее у всех на глазах! Вожди пока молчали. Они медленно обошли модель, осмотрев ее со всех сторон, Янг Шурхэнд к Янг Апаначка стояли рядом. На их лица не отражалось ни малейшего волнения. Скульпторы были убеждены, что плод их творчества производит неизгладимое впечатление. Господа из комитета явно придерживались того же мнения и ожидали наших восторгов. Но минута шла за минутой, а никто из нас не проронил и слова. Тогда они сами стали распевать дифирамбы авторам, надеясь на нашу поддержку. Но результат оказался противоположным: вожди направились к выходу. Я вместе с Душенькой последовал их примеру. Комитет и оба художника поспешили за нами. Они ждали объяснений. Атапаска первым сел в седло. Он подождал, пока то же сделают остальные, после чего заявил: — Этот ваш Виннету — самая большая ложь, которая только могла родиться здесь, среди гор. Лучше сломайте его! Этой фигуре никогда не быть на вершине! Остальные вожди поддержали Атапаску. — Нет, она будет стоять там! — громко возразил Янг Шурхэнд. — Будет! — повторил его слова Янг Апаначка. — Докажите, что это ложь! А мистер Антоний Пэпер подошел к нам, продемонстрировав свою неподражаемую походку, и бросил: — Мы — комитет по строительству памятника Виннету. Как решим, так и будет. Он так размахивал руками прямо перед мордой жеребца Шако-Матто, что животное резко дернулось и Пэпер свалился от неожиданности на землю. Резко осадив жеребца, Шако-Матто сказал: — Хорошо, тогда мы сейчас изберем новый комитет! — Другой! Новый! — послышалось вокруг. Мистер Антоний Пэпер поднялся с земли и спрятался за спинами своих сотоварищей. В этот миг первый председатель, профессор Белл, почувствовал, что с их замыслом не все так благополучно, как казалось ему до сих пор. Он понял, что наступивший момент, пожалуй, самый решающий. Шагнув мне навстречу, он спросил: — Каково ваше мнение, мистер Шеттерхэнд? Прошу вас ответить! — О, сейчас дело вовсе не в том, что думаю я. — Неправда! — повысил он голос. — Я убежден, что они поступят так, как вы предложите. Потому прошу вас сказать мне — что вы предлагаете?