– Не понял, – нахмурился я, сдерживая свои внутренние порывы. – А что тут непонятного? – пожал плечами Цветочная клумба. – Ты бросил свою девушку на весь день, да еще и без телефона! Она приходила ко мне, чтобы звонить. А ты еще и наехал на нее, придурок. Довел ее чуть ли не до слез. Я честно хотел уйти, но мне не дали этого сделать. Цветочная клумба долго и нудно объяснял мне, почему я мразь. Едва ли не сценки в лицах разыгрывал! И я все сильнее и сильнее злился. Какого фига он вообще влезает в наши отношения?! Кто он такой? Запал на Наташу? Серьезно? – Ты все сказал? – спросил я с раздражением, прерывая поток бессвязных мыслей. – Нет, не все, – нахмурился Клумба. – Я знаю таких, как ты. Вы играете с чувствами девушек, как на балалайке. – На гитаре, – поправил я его с нервным смешком. – Что? – не понял он. – Я играю на гитаре, малыш. А теперь дай пройти. – Я толкнул его в плечо – не сильно, а можно сказать, по-дружески. И вежливо попросил заткнуться да сводить самого себя в пешее эротическое – полезно будет. Однако Цветочная клумба решил, что обязан ответить мне, и зарядил по скуле так, что я не едва отлетел в сторону. Хорошо, что удар прошел по касательной – я успел увернуться. Но вся та агрессия, которая копилась во мне с утра, наконец, прорвалась наружу. Кровь бросилась в голову, и я кинулся на Клумбу с глухим рыком. Удар у парниши был неплохой, и сам он был тяжелым и здоровенным, и явно был сильнее меня, а вот защиту держать умел плохо. Я несколько раз успешно пробил по корпусу и повалил его на асфальт. Мы сцепились. – Даже не подходи к моей девушке, – яростно прошипел я, занося кулак, чтобы ударить его в нос, но не получилось. Нас не вовремя разняли проходящие мимо парни. Я вырывался и кричал, что хочу набить этому кретину морду. Клумба же молча смотрел на меня, как на насекомое, и выглядел так оскорбленно, будто это я приставал к его подружке, а не он – к моей. Ах, да, рыжая мне и не подружка вовсе. – В следующий раз ты так просто не отделаешься. Она моя девушка, запомни, – сказал я ему напоследок. – И даже приближаться к ней не смей. Он некультурно послал меня, а я показал ему средний палец, и на этом мы разошлись. Ярости во мне был так много, что домой я пошел не сразу. Какое-то время стоял у подъезда, пытаясь успокоиться. Даже врезал по стене кулаком – боль приглушала агрессию. Немного придя в себя, я все-таки поднялся в квартиру. Но и там меня ждала новая драма, которую устроила Наташа. Господи Иисусе, почему женщины такие сложные?! Этот день должен был закончиться так же скверно, как и начался. Я хотел завалиться спать – тупо уснуть и забыться, но нет. Наташа рыжая устроила допрос с пристрастием – где я был, что делал и с кем дрался? Ее голос был деланно спокоен, но во взгляде было столько огня, что я снова начал злиться. «Эй, детка, ты сама флиртовала с Клумбой, и вообще непонятно, что между вами было, раз он так сильно хочет защитить тебя! Почему ты устраиваешь со мной разборки?» – хотелось выкрикнуть ей, но я сдерживался. Я до самого конца пытался сдерживаться. Знал, что мне нужно побыть наедине с собой, остыть, а уже потом разговаривать. У меня всегда был дурацкий характер – я мог срываться на тех, кто рядом, а потом сожалеть. И, понимая это, я предпочитал оставаться в одиночестве, чтобы перебеситься. Но Наташа не дала мне этого сделать. Она вообще обладала удивительной способностью выводить меня из себя несколькими словами. «Наверное, за Катенькой приехал Антон и врезал тебе? – со злым весельем в голосе сказала она, когда поняла, что я не хочу с ней разговаривать. – Антон. Наверное, это был он. Жених приехал за своей невестой. Вау. На его месте я бы тоже вмазала тебе». От этих слов меня окончательно перекрыло. От упоминания Кати и ее жениха в груди что-то свело судорогой, и хотелось кричать так громко, чтобы все слышали о моей боли. Но я молчал. Я ненавидел ее в эту секунду – не Катю, Наташу. Мне было больно и хотелось, чтобы больно стало и ей. Чтобы она почувствовала мое состояние. Чтобы вместе со мной кричала от терзающей душу тоски. И вместе с тем мне вдруг захотелось поцеловать. Закрыть ее рот своим. Заставить пить мое дыхание. Побороть. Сделать своей и шептать ей, что она моя и ничья больше. И себе самой тоже не принадлежит – только мне. Поэтому не смеет ничего мне говорить, злиться и упрекать. Она должна подчиняться мне и быть моей. Всего этого хотелось так нестерпимо сильно, что внутри все заныло. Кровь хлынула в голову. Пульс зачастил. В голове ничего не осталось, кроме желания целовать ее. Не контролируя себя, я прижал Наташу к стене, коснулся ее чудесных волос, подавляя в себе дикое желание запустить в них пальцы и крепко сжать. И обнял, прижимая к себе и вдыхая ее запах – сладковатый и одновременно горький, как апельсиновая цедра. Я думал, Наташа обнимет меня в ответ, что ее податливые губы раскроются, и я вопьюсь в них поцелуем, но… Она оттолкнула меня и ушла. И я снова остался один. Один. Один. Один. Мне надоело быть одному. Я устал. За ночь эмоции схлынули, и я пришел в себя. И утром надеялся помириться с Наташей. Может быть, даже все ей объяснить, хотя я терпеть не мог отчитываться перед кем-то за свое поведение. Но этого не случилось. Утром она решила молчать на меня. Это был запрещенный прием. Я с детства ненавидел, когда молчат. Это была любимая тактика матери. Когда я делал что-то не так, а что-то не так я делал часто, она не кричала и не ругалась. Она просто переставала меня замечать. Не разговаривала со мной и не реагировала ни на какие слова. Я мог беситься, орать, плакать, но ничего не действовало. Она начинала разговаривать со мной только тогда, когда я извинялся. И не просто говорил «Прости, пожалуйста», а объяснял, в чем именно я был не прав. Однажды, когда мне было четырнадцать, мы не разговаривали почти неделю. И не знаю, сколько бы мы ни разговаривали еще, если бы я не заболел, и матери пришлось начать меня замечать. Наташа тоже молчала. Будто чувствовала, что это выведет меня из себя. На какое-то мгновение я вновь почувствовал себя ребенком, которого перестала замечать мать за очередную провинность. А потом Наташа вдруг поставила на стол тарелку с кашей – точь-в-точь такой же, как готовила моя мать, и на меня снова нахлынули воспоминания, но уже не плохие, а хорошие. Мама готовила для меня каждое утро. Вставала рано, чтобы сделать и завтрак, и обед, чтобы я поел после школы. И, наверное, в этот момент, абсолютно не вовремя, я вдруг понял, как сильно по ней скучаю. А еще понял, что вчера реально поступил, как полный придурок. Я хотел поговорить с Наташей. Все объяснить. Рассказать про Катю. Про фото и видео. Про свою больную любовь, которая меня мучила. Про девицу по имени Катя, которая тусовалась со мной. Про Цветочную клумбу, который решил проучить меня кулаками. Про все. Но вместо того чтобы выслушать меня, Наташа ушла. Это было красиво – я не мог не оценить. Я решил, что дождусь ее – тем более, ключи она забрала, и поначалу я решил, что специально. Мол, теперь твоя очередь сидеть дома и ждать меня, милый. И я ждал ее. Весь день. Забыл обо всем, даже о Кате, и ждал. Заказал себе пиццу и ждал. Даже уснул в темноте, сидя в кресле в прихожей. В конце концов, я начал волноваться – а вдруг эту ненормальную нашел ее бывший?! И думал – надо было ей телефон купить, чтобы была на связи, а я так этого и не сделал. Она пришла поздно, и в темноте кинула в меня рюкзаком – вот так и жди кого-то дома. Теперь разборку начал я. Как оказалась, моя лапуля провела весь день с Цветочной клумбой. И заявила, что следующий день тоже проведет с ним. Это было не просто унижение меня – это был ее триумф! Наташа сполна отомстила мне, и я оценил это. Нет, я не ревновал, я вообще ревновать не умел, я просто злился. Представлял, как она строит этому цветочному выродку глазки, а он радостно зажимает ее в каком-нибудь углу, и внутри все горело от ярости. Я эту рыжую, значит, спасаю, все для нее делаю, а она радостно бегает по свиданиям с мистером Одуванчиком или как там его. Глава 32 Следующим утром я решил за ней проследить. Сам не знаю, зачем. Интересно было посмотреть на Наташу и горячего цветочного парня вместе. Я мог бы появиться в самый неподходящий момент и обломать им свидание. Идеально. Я встал пораньше и отправился во двор дома, в котором мы жили. Купил горячий кофе и сэндвичи в ближайшей забегаловке и долго-долго ждал. Наташа и Клумба решили встретиться не утром, как я думал, а ближе к вечеру, и мне, если честно, надоело сидеть на лавке в тени деревьев, а с качелей меня прогнала какая-то агрессивная бабка наподобие Фроловны. То и дело поглядывая на дверь подъезда и окна нашей квартиры, я переписывался с парнями. Поговорил с Октавием, который хвастливо заявил, что спор выиграет он, а я пойду лесом. Успел обсудить новую песню с Гектором, который даже в отпуске у себя в Норвегии не переставал работать. И даже поссорился с Марсом, который вывел меня из себя своими тупыми шуточками про рыжую красотку – он случайно увидел наши фото с Наташей. В конце концов, меня занесло на страницу Кея, и там я увидел фото Кати – он снял ее со спины, закутанную в персиковую простыню. Она сидела на кровати у окна, глядя на рассвет, взошедший над городом, и ее распущенные волосы, падающие на спину и плечи, казались подсвеченными темным золотом. «Я бы не смогла быть с кем-то из жалости. Это несправедливо», – снова услышал я ее голос в своей голове и закрыл уши, а после и вовсе вставил в них наушники, чтобы попытаться забыться в музыке. Эти слова мучали меня до сих пор. Я привык быть звездой. Привык быть лучшим. Жалость уничтожала меня. Я хотел любви, а не жалости. Не знаю, как так вышло, что в наушниках зазвучала одна из моих старых песен, которую я написал лет семь или восемь назад. Она была слишком ванильной, и мы не включили ее ни в один альбом. Но иногда я переслушивал ее – когда было совсем одиноко. Если я отыщу тебя – в земном мире или подлунном, Если я узнаю тебя из тысячи, Если я почувствую твой родной запах, Я начну улыбаться сквозь слезы. Возьму тебя за руку и не отпущу. Только с тобой я знаю, что значит нежность. Только с тобой я чувствую, как пахнут звезды. Только с тобой я чувствую себя живым. В какой-то момент, когда стало совсем фигово и тоска почти подчинила себе сердце, я вдруг поднял глаза и увидел Наташу. Она открыла шторы и распахнула окно моей комнаты, и мне захотелось улыбнуться, глядя на нее. Не знаю, почему. Я просто смотрел на нее и улыбался, зная, что она меня не увидит. Между нами все было странно, нервно и зыбко, но эта девушка заставляла меня забывать о прошлом. Я не зря разрешил ей называть себя по имени – в это мгновение я точно понял это, хотя понять самого себя до конца так и не мог. Я просто хотел ее разгадать. Я с трудом дождался, когда Наташа выйдет из дома. Она бежала к своей Цветочной грядке, а я осторожно шел следом. Мне хотелось схватить ее за руку и сказать: «Эй, остановись, побудь со мной, давай все решим». Но это желание пропало, стоило мне увидеть, как Грядка обнимает Наташу и вручает букет, очевидно из своего магазинчика с мертвыми цветочками. Видимо, подсолнухи тоже он ей дарил. И да, мне было не стыдно, что я скинул их на пол. Цветы и так давно умерли – в тот момент, когда их срезали. И вообще, единственный цветочек в доме – это я. Ладно, мне было не до смеха, пока они обнимались как влюбленная парочка. И мое желание подойти к Наташе и все решить испарилось, словно его и не было. Она все делала не так, как я хотел. Все! Поворковав, они двинулись вдоль по улице, и я пошел следом, засунув руки в карманы. Мне очень хотелось услышать, о чем они разговаривают, но подходить ближе не решался – заметят. Но все-таки нашел решение – спустя минут сорок попросил одного пацана со скейтом проехаться рядом и подслушать. Ну как попросил – заплатил. И сказал, что заплачу вторую часть, когда он расскажет, о чем Наташа и Грядка беседуют. И нет, это была не ревность. Мне просто было интересно – реально он ей нравится или же она просто мстит мне, флиртуя с другим чуваком. Мой помощник подслушивал их какое-то время, катясь позади на скейте, однако довольно быстро был обнаружен и дал деру. – Ну и о чем они говорили? – торопливо спросил я, когда он подъехал ко мне. Времени было мало – я боялся потерять парочку из виду. – Сначала вознаграждение, – ухмыльнулся пацан и протянул руку – я тотчас вложил в нее смятую купюру. – Говори уже. – Короче, ни о чем интересном. Про группу одну разговаривали. Red Lords, знаешь такую? – Нет, – ответил я. Это был мой стандартный ответ. – В смысле? – вытаращился на меня пацан. – Вот ты дикий! Их все знают. Короче, девчуля рассказывала, какой Кезон придурок и все такое. Кезон – это музыкант из «Лордов». Крутой чувак. А, ты ж не знаешь… – Его взгляд потускнел. – И что именно она говорила? – жадно спросил я. Себя я очень даже хорошо знал. – Вот, послушай, я тебе даже записал немного. – И пацан великодушно включил запись. Из-за шума вокруг Наташу было слышно плохо, но я все-таки разобрал ее слова. И чем больше слушал, тем сильнее злился. «…Еще есть Кезон. Вот он – высокомерная обезьяна. Настоящий моральный урод».