Повезло. Когда дверь распахнулась, передо мной стояла Наташа. Удивленная так, будто бы увидела не меня, а Гарри Поттера. Хотя, наверное, я бы и сам удивился. Надо было сразу вручить ей цветы и все сказать, но этого не получилось. Включилась защитная реакция – так говорит мой психоаналитик. Я начал нести чушь, угорать и добился того, что Наташа тупо закрыла передо мной дверь и открывать отказывалась. Наверное, я бы плюнул на все и ушел, но в подъездном окне увидел знакомого журналюгу, да еще и не одного. Видимо, они меня выследили, но как, я понятия не имел. Арендованную машину я оставил неподалеку – не стал парковаться рядом с домом. Возможно, пробили через прокатную компанию. У них ведь на каждой тачке «маячки» стоят. Рыжая мне все же открыла – когда я пообещал рассказать ей правду. Я попал в машину времени и перенесся во времена СССР, года этак в семидесятые или восьмидесятые – так выглядела квартира, в которой она жила. Мне пришлось пережить пару-тройку стрессов. Послушал, как избивают моих журналюг. Потом оказался в спальне Наташи и случайно порвал ее платье. Случайно – это потому, что я увидел, как из дверок шкафа выглядывает что-то голубое и кружевное. Я сначала подумал, что это нижнее белье, обрадовался и полез смотреть, но оказалось, это нарядное платье. Простое, как у колхозницы, но при этом милое. Я решил его поправить, но как-то неудачно дернул, зацепил обо что-то и порвал по шву. Почесал голову и запихал обратно. А затем мне и вовсе пришлось выбежать из бабкиной квартиры в одних носках, чтобы спрятаться от ненормальной бабки с садистскими наклонностями. По-моему, это только в этой стране возможно. Funny farm. Дурдом, короче, если по-русски. Когда я во второй раз оказался в спальне Наташи, которая сумела скрыть мой приход, я с облегчением выдохнул. И улыбнулся, глядя на нее, растерянную и яростную одновременно. Ее рыжие волосы выбились из хвостика, словно были возмущены вместе с ней. А зеленые глаза блестели. Надеюсь, этот блеск – не предвкушение моей скорой кончины. Такие, как рыжая, и задушить могут. Ну или расцарапать лицо, как кошки. Я поведал ей обо всем. Честно. Без утаек. Ну ладно, одна утайка была – я не говорил, что мне стыдно. Такие вещи терпеть не могу говорить. И знаете, что она сказала первым делом? Не «спасибо, мой хороший Кезон» и не «ты мой спаситель, Кеззи». Трагическим шепотом она выдала: – А Вадим? Вадим знал, что я не виновата, и все равно выгнал меня?.. – Вадим – это мужик с анаболиками? – снова припомнил я качка. Не очень-то он мне и понравился. Так смотрел на рыжую, как будто бы это была его невестушка. – Сам ты с анаболиками, недоумок, – шепотом огрызнулась Наташа и глянула на меня с неподдельным отвращением, хотя я надеялся, что теперь она будет смотреть на меня, как на героя. Черт возьми, я ради нее из Нью-Корвена прилетел! Алло, Наташа, какого лешего ты это не ценишь? – Знал все твой Вадим, – пожал я плечами. – Я связался с ним. Он тебя искал, между прочим. Но ты сделала ноги, красотка. Никто не знает, где ты, в сети не появляешься, а по телефону дозвониться не могут. – Мне пришлось поменять квартиру. В сеть я захожу только с фейка. Номер телефона поменяла. И вообще телефон поменяла, – кивнула Наташа на допотопную модель, лежащую рядом на диване. Такими, наверное, в доисторические времена пользовались. Ладно, ладно, я избалованная скотина. – Но ведь Марина приходила ко мне и сказала… – выдохнула рыжая, видимо, сложив, наконец, в своей красивой голове все пазлы воедино. – Она мне соврала! Вот же дрянь. Тут она столько выдала нецензурной лексики, что у меня уши стали в трубочку сворачиваться – столько в ее словах было экспрессии. Она снова раскраснелась и с ненавистью сжимала кулачки. Кажется, даже ее волосы стали ярче – а может быть, на них просто падали лучи алого заходящего солнца. Настоящая богиня войны. – Воу, воу, воу, а ты виртуоз, – тихо, чтобы не услышала бабка, поаплодировал ей я. – Заткнись, недоделанный, – велела Наташа. Ее просто бомбило – не столько с обмана некой Марины, а сколько с того, что она ей поверила. – Стоп, а где благодарность, лапуля? – рассердился я. – Я обо всем тебе рассказал. Ты вообще осознаёшь это? Осознаёшь, что человек сорвался из другой страны и прилетел к твоему высочеству, потому что этому человеку не нравится несправедливость? Мои слова осадили ее. Она крепко стиснула зубы и свела к переносице брови. – Да, извини. Я не поблагодарила тебя, Антон-Кирилл-Кезон. Сначала ты сделал меня виноватой во всех грехах, опозорил, лишил всего, но потом прилетел, как добрый волшебник на голубом вертолете, и сказал, что ошибся. Прости, что не кланяюсь в пояс, поясницу прихватило. – Язва. – Придурок. – Придурок приехал не просто рассказать тебе правду, но и помочь, – поджал я губы. Помогать ей хотелось все меньше, и только спор с Октавием держал меня в этой нафталиновой квартире. – Как же? – ухмыльнулась рыжая. – Если я предложу тебе деньги в качестве моральной компенсации, ты их не возьмешь, – рассудительно ответил я. – Слишком ты гордая, верно? Я хотел предложить тебе стать моей девушкой… Договорить я не успел. – Наташка! – раздался за дверью голос противной старушенции, и мы моментально запаниковали. Если она сейчас войдет, то увидит меня. И, наверное, убьет. – В шкаф, – велела мне рыжая. – Спрячься там. – Нет. Не хочу, – заартачился я. – Больше негде! – зашипела Наташа и буквально затолкала меня внутрь, как-то совершенно позабыв, что я, вообще-то, суперзвезда, а не булочка с маком. Едва я оказался в шкафу, как дверь распахнулась, и в комнату вошла бабка. Я притаился. А что мне еще оставалось делать? Глава 16 Только ненормальный спрятался в шкафу, как в комнату зашла Фроловна, нацепив на лицо самую добрую улыбочку, на которую только была способна. Видимо, ей было стыдно за то, что она обвинила меня в нарушении ее священного закона не приводить в квартиру мужиков. А мне, в свою очередь, было неловко ее обманывать. – Что такое, Глафира Фроловна? – нервно спросила я, стараясь не смотреть на шкаф и не выдать себя. – Пироги печь буду, – заявила она. – И тебя научу. Девка-то взрослая, а готовишь так, что свиньи есть не станут. Мне показалось, что из шкафа кто-то тихо хрюкнул – наверное, как раз-таки одна наглая свинья. Но хозяйка, на счастье, ничего не услышала. – Нет, спасибо, я не хочу, – тут же отказалась я. Как мне оставить Кезона одного?! Мало ли что он еще вытворить сможет? Мне нужно его выгнать и ехать к Вадиму, а не это все. – Идем, говорю! – рявкнула Фроловна, которая не любила, когда ее не слушаются. Она схватила меня за руку и буквально поволокла за собой. Откуда в бабушке было столько сил, я понятия не имела. – Щас я тебя научу пироги делать. Рецепт теста мне еще от прабабки достался. Секретный. После таких пирогов на тебе любой и женится. Она просто уволокла меня на кухню, на ходу рассказывая историю о том, как женщины в ее роду хоть особой красотой не отличались, зато готовили так, что за них пол деревни мужиков билось. Улизнуть мне не удалось, и часа полтора я вместе с Фроловной месила тесто, а потом ждала, пока оно поднимется, слушая историю за историей. Хозяйка квартиры настолько была уверена, что их семейные пироги – нечто невероятное, что заставила меня записать рецепт. Я покорно записывала его на листке бумаге, пока Фроловна ставила в духовку первую партию пирогов, как вдруг почувствовала на себе взгляд. Я подняла голову и увидела, как из-за угла выглядывает Кезон. Меня едва не подбросило на месте. Я кивнула ему, спрашивая, что нужно. В ответ он потыкал пальцем в сторону Фроловны, согнувшейся у духовки, и нарисовал в воздухе знак вопроса. Наверное, спрашивал, когда я освобожусь. Я замахала рукой, пытаясь сказать ему, чтобы убирался. Он подмигнул мне и послал воздушный поцелуй, вроде как имея в виду, что уходить не намерен. Я вспылила, замахала обеими руками, а Кезон потыкал пальцем в себя, в меня и стал целовать тыльную сторону ладони. Намекал на то, что поцелует меня. У меня помутилось перед глазами. Да что он творит-то! Из-за таких детских выходок его поймают! Какого лешего он все еще не убрался из квартиры? Я показала ему средний палец, вложив в этот жест все свое отвращение, и стала делать вид, что меня тошнит. Вышло это довольно артистично, но я не заметила, как Кезон исчез. А рядом раздался задумчивый голос Фроловны: – Вот смотрю я на тебя, Наташка, и думаю, дурная ты девка или нет? Я моментально успокоилась. Села прямо. Расправила плечи. Замерла. Перевела взгляд на угол, за которым только что торчало Его звездное высочество. Потом ошалело взглянула на Фроловну. И поняла, что она все-таки не увидела его. Слава богу. – Я просто… баловалась, – несчастным тоном прошептала я, чувствуя себя маленькой девочкой. – Надеюсь, ты на учете-то не состоишь, – подозрительно посмотрела на меня Фроловна. – С психичкой жить не буду. – Нет-нет, все в порядке, – поспешила заверить ее я. – Или тебе стрепня моя не угодила? – нахмурилась она. – Мне очень нравится, как вы готовите, Глафира Фроловна! – заверила я ее. – Просто я смешную песню вспомнила! Она покачала головой и больше не спускала с меня глаз. Впрочем, и Кезон больше не появлялся. Я искренне надеялась, что он ушел. Но вырваться в спальню и удостовериться, так ли это, не могла. Готовить мы закончили часа через два. Фроловна не обманула – пироги у нее действительно вышли замечательные: румяные, пышные, вкусные. А в воздухе витал умопомрачительный запах свежей сдобы. – Запомнила, как делать? – спросила меня она сурово. Я кивнула. – В следующий раз солянку тебя научу делать. Тоже семейный рецепт. Или борщ. Найдем тебе мужика, чай уже пора замуж. Вон у председателя внук взрослый совсем. Димкой звать. Бизнесмен. У него своя есть… Эта… Будка. – Какая будка? – удивилась я. – Где бездельники кофе пьют, – объявила Фроловна. – Нет бы, чтобы дома в термосе сделать да с собой носить, они в таких будках в бумажных стаканах берут втридорога. Хлебают да радуются. А Димке денежки тикают. Спорить с Фроловной я не стала. Незаметно стащила пирожок с картошкой и убежала в свою комнату. Я распахнула дверь и облегченно выдохнула – Кезона нигде не было. Значит, хватило ума уйти. Однако я рано радовалась. Дверца шкафа распахнулась, и он выглянул оттуда, недовольный и сонный. – Что так долго? – спросил музыкант. – Я умираю. – В смысле? – сглотнула я, склоняясь. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг ему плохо? – Хочу есть… – слабым голосом сказал Кезон и выхватил у меня из руки пирожок. Я и глазом моргнуть не успела, как пирожок исчез в его пасти. Это была какая-то совершенно сюрреалистическая картина. В моем шкафу сидел знаменитый музыкант и ел мои пирожки. – Фкуфно, – жуя, заявил Кезон. – Принефи ефе! – Ты офигел? – злобно спросила я. – Может быть, мне тебе еще борщ сварить? И котлеты нажарить? – Было бы неплохо, – справился с пирожком Кезон и стал вылезать из шкафа. – Я весь день ничего не ел.