– А что, и в самом деле. Попробую. – Микшан малость подумал и добавил: – Спасибо. – Спасибо не булькает. Булькает мой товар. – Нет у меня ни копеечки, – напомнил Микшан. – Это я так, к слову, чтобы привычки не потерять. Ты вот скажи любопытной старухе, каким ветром тебя занесло в нашу глухотень? – Мы с ребятами приехали на бережку потусить. Шашлычок, то да се, а ребята вскинулись и меня тут бросили. Сговорившись, наверное, пошутить захотелось. Дайте срок, я над ними тоже подшучу. – Красиво… Врать ты любишь, но покуда не умеешь. Какой тебе шашлычок-пикничок? Не было ничего, никто на берегу не останавливался. А вот мальчишка озорной этой ночью в реке утоп. Ищут его. Так и твоих приятелей давно бы нашли. Живо сказывай, как оно было! – Все как есть рассказал, – уперся Микшан, отлично знающий, что, когда тебя допрашивают, последнее дело менять одно вранье на другое, того худшее. – Что же, поверим на первый раз. Значит, приехали вы на бережок, увидели, как мальчуган тонет, и решили от греха подальше сделать отсюда ноги. А может, и сами, шутки ради, помогли мальчугану в омут нырнуть. Это же так просто: шутили над мальчишкой, макали в воду смеха ради, а он взял да и утоп. Тут вы и решили от греха подальше умотать, пока целы. А может, и без шуток помогли ребенку в омут нырнуть. Мало ли что он у вас увидел непригожее. – Не было ничего! – закричал Микшан. Что за невезуха! Сначала с яблоками, будь они неладны, а теперь лепят ему убийство, да не просто убийство, а убийство себя самого, хоть и в другом обличье. Если сейчас рвануть в бега, то точно поймают, и уже ничего не докажешь. За оградой зарыдала сирена. Вот, пожалуйста, ментовка тут как тут. Был Микшан, нет Микшана. Эти не отцепятся. – Ишь, милый, как тебя задергало… Отвечай быстро и врать не вздумай. Что делал на берегу? – Ничего! – отстрелил ответ Микшан. – Я и вовсе там не был. – О, как хорошо! Я так понимаю, что и парней, которые тебя бросили, тоже не было. А кто был? Впрочем, можешь не говорить, сама догадаюсь. Ты лучше скажи, сколько тебе годочков? – Что вы все пристали? Сколько есть, все мои. – Это уже ответ. Все, говоришь, пристали. Первая это я, а кто еще? И опять же можешь не отвечать, догадаюсь сама. И все-таки, сколько тебе лет? – Двадцать. – А за вранье знаешь что бывает? – Все равно двадцать. – Пусть двадцать, хотя, на мой взгляд, не больше семнадцати, а по поведению судя, и вовсе двенадцать. Но давай тем временем я тебя ужином накормлю, а там и в город отправлю. – Да я не хочу есть. И вообще, какой ужин? Утро еще. – Не хочешь – не ешь. Была бы честь предложена. Только учти, может, сейчас и утро, но завтракать ты сегодня не завтракал. Обед тебе тоже не светит, от ужина ты только что отказался. А будет ли что покушать завтра утречком – вопрос гадательный. Я так полагаю, что завтра тебе опять же сидеть впроголодь. Так что не побрезгуй моими харчишками, а там, глядишь, и оказия до города объявится. Жрать вообще-то хотелось. К тому же тетка обещала какую-то оказию до города. Тревожило другое. Уж больно напевно говорила тетка Клава, не говорят так деревенские бабы. Не скрывается ли здесь какая сказочность, не читанная в младших классах и таящая урок добрым молодцам. Хотя если потащила тебя судьба за нос, иди и не рыпайся. – Давайте ужинать, – безо всякого энтузиазма произнес Микшан. Клава быстро достала тарелки, пожелтевшие от времени, ставшие словно не фаянсовыми, а костяными, приволокла из-за печи большую кастрюлю. – Тут я меня картопельная каша, а по-вашему, по-городскому, – пяре. Навалила на тарелки от души картопельной каши, полила топленым маслом. – А хорошо было бы к этакой пяре мясца побольше, гусочку жареную. Гусочку бы мы поприели, кости в миску сложили, полили жирком, что из гуськи вытопился, и снесли в хлев. А наутро: глядь-поглядь, в миске гусочка сидит, живехонька-здоровехонька. Хоть снова ощипывай – и на сковородку. Как тебе такое? – Сказки… – проворчал Микшан, чей нос с некоторых пор сказки чуял за полторы версты. – Не гусочка это, а кадавр. – Не любишь сказки… Теперь я вижу, что тебе и впрямь двадцать лет. Значит, перед ужином тебе капелюшечку принять можно. Не буду врать, будто я тетка законопослушная, но малолеток спаивать не стану. На столе во мгновение ока появилась миска с малосольными огурцами, бутыль зеленого стекла, что у мужиков носит название «бомба», и два граненых стаканчика, которые Клава тут же наполнила всклень. – За знакомство, что ли, выпьем? Водку Микшану пробовать приходилось. Ему десяти не было, когда он спер у отца, еще не ушедшего из семьи, недопитую поллитру и, гордясь собой, высосал досуха. Когда вытрезвился, узнал, зачем в сенях на стене висят старые вожжи, хотя лошади в хозяйстве не было уже много-много лет. Тем не менее навсегда отбить охоту к спиртному отец не сумел. А тут еще тетка сама предлагает. Жидкость огненным потоком скатилась в желудок. Насколько Микшан помнил, водка так не жгла. – Что это? – просипел Микшан, впившись зубами в огурец. – Никак, проняло? – засмеялась тетка Клава. – Это, мил-друг, яблошная слеза, а по-вашему, кальвадос. Понял теперь? У меня без обмана, спичку поднеси – горит! Тетя Клава похрустела огурчиком и вновь потянулась за бутылью. – От первой маловато забирает, вторую вдогон надо, тогда и будет дело. Первая колом, вторая соколом. Так и вышло, хотя пожар в желудке разгорелся нешуточный. Микшан торопливо заскреб ложкой, выбирая с тарелки пюре, отломил кусок от буханки, на которую поначалу не обратил внимания, и выбрал в миске второй огурец. – Слаб ты, мастер. Со ста граммов тебя так повело. А давай-ка по третьей… Микшан осознал себя в этой же комнате на диванчике. На удивление, не было никакого похмелья, только живот бурлил, словно переел недозрелых яблок. На столе царил постпиршественный разгром, только зеленая бутыль была убрана незнамо куда. Болел бок, и лишь потом Микшан сообразил, что спал, навалившись на яблоки, полученные от Евстихея. По уму, яблоки должны были раздавиться или по меньшей мере сильно помяться, но с ними ничего не случилось, они оставались свежими, словно только что с ветки. Так и хочется впиться в румяный бок, но останавливает мысль, что одно из яблок отравлено и никак не угадать – какое. За стеной заливисто храпела Клавка. Интересно, зачем ей понадобилось его поить? Ясно, что она имеет на него какие-то планы. Значит, пора делать ноги и ловить попутку до города. Микшан поднялся, качнулся к столу. Кастрюля была пуста, огурцов тоже не осталось. Хорошо он вчера попраздновал. Хотелось бы знать, в честь чего праздник? Тетя Клава это не Баба-яга, она даром кормить не будет. Микшан поскоблил пальцем тарелку, не глядя, взял одно яблоко. Как там Евстихей говорил: катись, яблочко… куда?.. или к кому? Мальчишки пели: к сопливой девочке, но это явно не то. В общем, катись и покажь, что надо. Яблоко крутанулось по немытой тарелке, и та полыхнула непредставимым черным светом. Отчетливо запахло жженой резиной. Этот запах был отлично знаком Микшану; вместе с другими мальчишками он не раз поджигал кинутые вдоль трассы изношенные покрышки. В черной глубине обозначилось пламя, не то далекий пожар, не то просто не пойми что. А потом на фоне этого огня поднялось пепельное видение: звериная морда оскалила зубы, громовой рык ощутимо ударил Микшана в грудь, заставив отшатнуться. Падая, Микшан успел сбить яблоко с расширяющегося черного диска. Траурный свет погас, рычание смолкло. – Ни хрена себе шуточки… – пробормотал Микшан. Однако шуточки только начинались. Дикая, стократ большая, чем прежде, боль пронзила его нос. Микшана подняло и поволокло к мутному зеркалу, висевшему на простенке меж окнами. Там в неясной глубине обозначилось взбешенное лицо Евстихея. – Ты что творишь, стервец? – прошипел чародей. – Отравленное яблоко вздумал по блюдцу пускать? Знаешь, что оно тебе показало? Лучше не знай. А ты еще блюдце взял без каймы. Каемка на блюдце – это грань мира. Без границы всякая потусторонняя дрянь к нам полезет. Как ты с ней управляться будешь и вообще что теперь делать? – Н-не знаю… – мямлил Микшан, более озабоченный судьбой носа. – Не знает он… А кто знает? В общем, так: день тебе на все про все. Не управишься с Патрикеем, я с тобой быстро управлюсь. Будем надеяться, что раз ты еще жив, то потусторонние силы разбудить не успел. Действуй! – Как? – Энергично! Многострадальный нос энергично дернуло, изображение Евстихея исчезло. В комнату, позевывая, вошла тетя Клава. – Проснулся? Молодец… – Клава потянула носом. – А что гарью пахнет? – Не знаю. Может, с улицы? – Врать ты любишь, но не умеешь. Ладно, покуда ври, тренируйся. Но не вздумай соврать в делах денежных. О тебе я все знаю, и что денег у тебя нет и взять негде, и что документы не то потеряны, не то и не получены. Дома своего нет, родными и близкими не обзавелся. Откуда такой взялся? Не иначе – детдомовский. Никому ты не нужен, и приткнуться тебе некуда. Оно и хорошо, мне как раз такой работник нужен. Слышь, я тебя на службу беру. Будешь в моей фирме экспедитором. Знаешь, что это значит? – Ну. – Не ну, а уважаемая Клавдия Ивановна, объясни мне, дураку, мои обязанности. Куда надо бегать, что там делать. – Я, может, еще не пойду к тебе в батраки. – Да куда ж ты денешься? Ты мне вчера по пьяни много чего наболтал. Как ты думаешь, откуда я знаю, что денег у тебя ни полушки, паспорт то ли потерял, то ли не получал. Прописки никакой, знакомых ни единой души. Откуда ты такой взялся. Эмигрант, что ли? Так и у тех есть за кого зацепиться. А тебе, кроме как за меня, цепляться не за кого. Так что слушай и вникай. Сейчас придет машина. Вдвоем с Ромкой загрузитесь и поедете в город. Развезете товар, Ромка знает кому. Я тебе бумагу дам, сколько кому сгружать. Товар сгрузишь, получишь деньги. Никаких расписок не надо, у нас по-честному. Деньги большие, но не вздумай попользоваться или вовсе сбежать. Я баба деревенская, но найду тебя в полчаса, хоть бы ты в Москву умотал или на Дальний Восток. Знаешь, что тогда будет? – Догадываюсь. – Нет, ты о таком не слыхивал. А впрочем, пора. Ромка гудит. Завтрака тебе не будет, с утра есть – живот мучить. Вернешься к обеду. Тогда и денег тебе твою долю отслюню. Не боись, не обижу. Все понял? Тогда – пошел. – Погодь, – тормознул Микшан. – Товар-то какой? – Ну, ты простота! Пил ты вчера что? Это товар и есть. – Понял. А если полиция? – Так ты не попадайся. За то и деньги плачу. Но ежели что, вали все на Ромку, мол, он подрядил тебя ящики грузить, а больше ты знать ничего не знаешь. Но учти, Ромка будет на тебя валить. Сумеете ментам головы задурить – отлично! Не сумеете – пойдете под суд. Но обо мне ни в коем случае ни полслова, иначе припаяют вам групповуху, и загремите далеко и надолго.