– И как это у него получается? – прошептала рядом со мной Липа. – Не представляю – ответил я, – но, пожалуй, я вычеркну из списка обязательных дел посещение театра… Липа чуть слышно рассмеялась и отвернулась к Аглае, делая вид, что смахивает с рукава ее платья букашку. Я же, из последних сил состроив приличествующую случаю серьезную физиономию, шагнул к столу. За чаем Данилевский продолжил обхаживать Надежду Кирилловну. Пожалуй, и десятой доли его обаяния с лихвой хватило на то, чтобы заполучить у хозяйки дома дозволение свободно приходить и проведывать меня по «старой гимназической дружбе». После трапезы Андрей, сославшись на дела, отложенные до вечерней поры, попросил разрешения покинуть нас. Я вызвался проводить его. Мы вышли из сада за ворота. – Ну и брехло же вы, Андрей Федорович! – не удержался я. – В вас погибает талант актера! Или, может, авантюриста? – Импровизация, – студент вытянул вверх указательный палец. – Учитесь! И мы оба расхохотались. – Ну, что же, все не так плохо, – сказал Данилевский. – По крайней мере, я теперь получил законную возможность появляться в вашем доме. – Это сейчас так важно? – ответил я. – Помнится, раньше нам для веселых встреч было достаточно трактиров и студенческих вечеров на съемных квартирах… Андрей кончил смеяться. – Клянусь весами Юстиции! Если ты решил наследство кузины с теткой отдать за так их сиятельствам, – нахмурился он, – да и сам – остаться с носом, то это, конечно же, совсем не важно. Однако разве это будем правильным? – Да, ты прав. Как мы поступим дальше? – Попробуй узнать у Аглаи, где и как ее отец хранил деловые бумаги. Где-то же он спрятал векселя, да так, что их не нашли лучшие сыщики! А работали для старшего князя именно они, уж не сомневайся! Шансов немного, но, как показывает жизнь, все мы знаем гораздо больше, чем нам кажется. Вдруг Аглая вспомнит что-то такое, что приведет нас к тайнику… По сути, векселя – наш единственный козырь, хотя после оглашения завещания я не могу быть уверенным, что он окажется достаточно сильным. Кто знает, сколько там задолжал старый князь? Я вернулся домой с первыми грозовыми раскатами. Липу я, к своему разочарованию, в гостях у Савельевых уже не застал, а вскоре и Надежда Кирилловна, сославшись на головную боль, покинула нас с кузиной и поднялась к себе. От нечего делать я устроился коротать вечер в большом кресле в гостиной, взявшись за газеты. Тут же Аглая читала книгу, расположившись на миниатюрной козетке и облокотившись на круглую бархатную подушечку с длинной бахромой и кистями. Мягкий боковой свет лампы, стоявшей рядом на столе, разбрасывал по стенам комнаты тени и делал профиль Аглаи похожим на лик Клеопатры с полотна Кипренского. Тишину и уют гостиной нарушали лишь гром и всполохи молний в окнах. Они заполняли комнату пробивавшимися сквозь вечерний мрак холодными вспышками и рокочущим гулом электрических разрядов. Через несколько минут, так и не перевернув ни одной страницы, Аглая захлопнула книгу. – Нет, так совершенно невозможно читать! – воскликнула она. – Не могу отделаться от этого гнетущего ощущения! Будто мы сами очутились в каком-то жутком романе. Эта гроза, эти векселя, этот князь, слухи, завещание… Вам не страшно? Я отложил газеты и с напускным спокойствием ответил: – Если наши подозрения верны, то самое страшное уже произошло. Убийство и подлог – чего еще нам бояться? Или вы считаете, что они могут зайти дальше?.. – А вы умеете успокоить, – кузина резко села на своей козетке и отбросила книгу в сторону. В комнате повисло напряженное молчание. Было слышно только, как дождевые капли барабанят по крыше. – Аглая, вы можете предположить, где ваш батюшка мог спрятать ценные деловые бумаги? – наконец не вытерпел я. – Я думаю об этом весь вечер и ничего не могу придумать, – Аглая пожала плечами. – Нам надо осмотреть кабинет вашего отца, – продолжил я. В ответ Аглая покачала головой: – Когда мы с матушкой вернулись домой, там был жуткий беспорядок. Князь объяснил это необходимостью собрать и забрать какие-то важные документы… – Но мы же знаем теперь, что тех самых важных документов они не нашли, – не сдавался я. – Вы хотите идти туда сейчас, в такую темень, когда кто-нибудь может нас услышать? – кузина, возражая мне, все же поднялась и укуталась в висевшую на спинке козетки шаль. За окном снова ударил раскат грома. – Днем это сделать почти невозможно, – я все пытался заразить Аглаю своим азартом, – наши поиски не ускользнут от бдительного взгляда вашей матушки. А сейчас такая буря за окном! Она заглушит любой случайный шум… Искра молнии на мгновение осветила лицо Аглаи, придавая ее испуганному взгляду долю античной трагичности. Девушка встала и дрожащей рукой взяла со стола лампу. Пламя за стеклом качнулось и затрепетало. – Что же, этот день и так был ужасен… В самый раз закончить его посещением кабинета моего покойного отца, – пробормотала кузина, сделав упор на предпоследнем слове. Мы, стараясь ступать как можно тише, вышли из гостиной, осторожно прошли по коридору, озаряемому грозовыми всполохами, и поднялись вверх по лестнице. Подойдя к двери кабинета, Аглая остановилась и обернулась ко мне: – Это совершенно необходимо? Не ответив кузине, я отстранил ее и толкнул дверную ручку. Дверь предательски заскрипела. Весь дом, как мне показалось, содрогнулся. Втянув головы в плечи, мы замерли в ожидании топота ног прислуги, сбегающейся с разных концов усадьбы. Аглая, закрыв ладонью рот, вжалась в стену. Но на шум никто не откликнулся. Большой темный дом все так же безмолвствовал. Только за окнами шумел дождь, на пару с ветром стуча в стекла ветками цветущих в саду кустов и деревьев. Я опять взялся рукой за дверную ручку, и в сумраке снова раздался громкий протяжный скрежет. Аглая схватила меня за рукав и покачала головой. Мне пришлось подчиниться. Мы вернулись в гостиную, и Аглая упала в кресло. – Все, достаточно! Никаких ночных обысков и осмотров, никаких расследований и догадок! Подлог, убийство, смерть адвоката, заверившего завещание… Мне и днем уже ходить страшно, а уж ночью… Нет, это невозможно! Увольте! – она стукнула кулачком по подлокотнику кресла и вдруг, закрыв лицо рукой, тихо расплакалась. Я совершенно растерялся. Не зная, что делать и с какой стороны подступиться к этому огромному и неудобному креслу с плачущей в нем кузиной, я беспомощно озирался в поисках графина с водой. Потом я просто встал перед сестрой на колено и взял ее за руку. Немного погодя, Аглая всхлипнула, вздохнула и чуть улыбнулась мне сквозь слезы: – Все хорошо, Мишенька, со мной все хорошо. Идите, милый, спать… Мне ничего не оставалось, как отправиться в свою комнату. Раздевшись и умывшись, я вспомнил, что так и не написал письма матери, но сил у меня для того более не оставалось, и я решил отложить это дело на завтра, успев набросать лишь несколько строк в своей записной книжке. В комнате было немного зябко, да и переживания ушедшего дня еще давали о себе знать колючим холодком по коже, поэтому я забрался в кровать, уже предчувствуя вероятное приближение лихорадки. «Самому бы сейчас не слечь ненароком, – подумал я. – Это было бы нынче совсем некстати». Сон все не шел. Гроза закончилась. Шум за окном стих, и только с кровли еще то тут, то там срывались крупные водяные капли и звонко шлепались в натекшие под окнами лужи. Я встал и приоткрыл окно. Сад дохнул на меня своим влажным, терпким и сладким ароматом. Но легче мне не стало. Вдруг в пустынном безмолвии дома мне послышался скрип. Я обернулся к двери и прислушался. Тишина… Я на цыпочках подошел к двери и замер. Снова тихо… Я затаил дыхание. «Неужто показалось?» – удивившись правдоподобности своей иллюзии, я вздохнул и тут снова услышал этот звук. Это был скрип. Скрип двери в хозяйский кабинет. Кто-то вошел в кабинет? Вор? И дом, и двор заперты, и на дворе полно прислуги. Аглая? Она сейчас слишком напугана, чтобы снова пойти туда. Тетка, Надежда Кирилловна? Но почему сейчас? Уж она-то всегда может это сделать днем. Слуги? В самом доме живут только горничная да кухарка, но едва ли им что-то может понадобиться в хозяйском кабинете… Я сел на кровать и снова прислушался. Было тихо. И все же мне там и сям то и дело мерещились шаги, стуки, скрипы, какой-то шелест и позвякивание. Голова плыла. Я лег в постель и лежал, совсем не шевелясь и стараясь разом расслышать хоть что-нибудь и не слышать ничего. Сколько это продолжалось, не знаю, так как силы, видимо, окончательно покинули меня, и я сам не заметил, как наконец уснул. Глава V