— Что?! Елена обернулась. Сказать, что выражение ее лица показалось Айзенменгеру странным, было бы неправильно. Оно было очень странным. Елена выглядела так, словно с ней внезапно приключился приступ аппендицита. — Приходила полиция. Симпатичная молодая женщина. Много записывала. Когда у него не хватило духу показать ей личные вещи Милли, она осмотрела их сама. Еще Рэймонд сказал, что она показалась ему очень обходительной. А напоследок он сообщил, что она кое-что нашла. Письмо от Карлоса. Она забрала его с собой. Заранее зная ответ, Айзенменгер все же осторожно спросил: — Она? Елена улыбнулась, но улыбка получилась невеселой. — Да. Беверли Уортон. — Вот черт! — пробормотал он и тут же принялся гадать, что бы это могло значить. Откуда она знает? Это официальное расследование? И чем это все может им грозить? Мысли беспорядочно роились в голове доктора, и, пытаясь собрать их, он уткнулся взглядом в поверхность стола. — Джон? Он ответил не сразу: — Ммм… — Ты ведь не говорил ей? Вопрос настолько поразил Айзенменгера, что он не сразу нашел, что ответить. В итоге он не придумал ничего лучшего, как сформулировать ответ максимально коротко: — Нет. Невольное воспоминание о последней встрече с Беверли Уортон едва не выбило доктора из колеи. Елена секунду-другую смотрела на него, потом кивнула: — Значит, ей что-то известно. И, судя по всему, знает она больше нашего. Айзенменгер лихорадочно просчитывал в уме варианты. Участие в деле Беверли Уортон существенно затрудняло их и без того сложное и опасное расследование… Елена что-то сказала, но доктор был настолько поглощен собственными мыслями, что пропустил ее слова мимо ушей. — Что? — переспросил он, когда вновь обрел способность слышать. — Я сказала, тебе придется связаться с ней. Айзенменгер недоуменно посмотрел на Елену, не веря собственным ушам. — С кем? — переспросил он. — С Беверли Уортон. — Елена выглядела напряженной, ее лицо приобрело сосредоточенное выражение. — Я могу относиться к ней как угодно, но я реалист, Джон. Ты сам говорил, что она единственная, кто сможет помочь нам в этом деле. У нее есть профессиональный опыт, как полицейский, она обладает большими возможностями, а теперь еще и необходимой нам информацией. Она нам нужна, Джон. Особенно теперь, когда речь идет об убийстве. Мы должны связаться с ней, узнать, что ей известно, и пусть за это дело берется полиция. — Ты уверена? Елена опустилась на стул напротив Айзенменгера: — Я с большим удовольствием пошла бы на панель, чем связываться с этой коровой, но я ни за что не прощу себе, если из-за моих личных антипатий погибнут люди. Да, я уверена. Айзенменгер понимающе кивнул, на душе у него полегчало, хотя он и понимал, как тяжело сейчас Елене. Она между тем продолжила: — Разговаривать с ней будешь ты, Джон. Я не в силах сделать это. Он взял ее сжатые в кулаки ладони в свои: — Хорошо. Я договорюсь о встрече. Айзенменгер не мог даже сказать с уверенностью, живет ли она по прежнему адресу. Если Уортон переехала, он не представлял, как искать ее в этом случае. Но даже если ему удастся отыскать ее, согласится ли Беверли помочь? Причин относиться к Айзенменгеру с симпатией у нее не было, а вот ненавидеть — сколько угодно. И он знал, что Беверли Уортон никогда и ничего не делает просто так, по доброте душевной. А это значит, что единственный способ привлечь ее на свою сторону — доказать, что такое сотрудничество выгодно ей самой. Он позвонил в ее квартиру и приготовился ждать. Прошло несколько томительных минут. Айзенменгер взглянул на часы — они показывали без малого девять вечера, и доктор подумал было, что Беверли нет дома. Еще днем он позвонил ей в участок, и ему сообщили, что сегодня инспектора Уортон на работе не будет. Но это вовсе не означало, что ее не окажется и дома. Айзенменгер продолжал топтаться перед дверью, чувствуя себя крайне неловко — ему все казалось, что через глазок за ним кто-то наблюдает. Из-за двери доносился запах мебельного полироля и, каким бы странным это ни казалось, денег. Он уже собрался уходить, решив, что ее либо действительно нет дома, либо нет персонально для него, но в этот момент щелкнул замок и послышался звук снимаемой цепочки. Айзенменгер определенно разбудил ее, так как волосы Беверли, теперь несколько более длинные, нежели ему помнилось, были растрепаны, а глаза казались слегка припухшими. Одета Уортон была в черный шелковый халат, на ее лице застыло выражение неприязни, смешанное с изумлением и любопытством. — Джон Айзенменгер? — произнесла она совершенно безучастно. Он улыбнулся: — Извините. Никак не думал, что вы спите в такое время. Беверли молча посторонилась, пропуская доктора в квартиру. Когда он прошел в прихожую, Уортон все так же продолжала стоять в дверях и закрыла их только тогда, когда Айзенменгер был уже в гостиной. Осмотревшись, он проговорил: — А я успел позабыть, как у вас уютно. Беверли жила на верхнем этаже дома, переоборудованного в жилой из бывшего склада, и через огромное окно, занимавшее почти всю стену гостиной, открывался великолепный вид на город. — Вы, наверное, позабыли и еще кое-что. Потрясающая женщина! Уж это-то Айзенменгер хорошо помнил. — Вижу, вы не ожидали вновь увидеть меня на пороге своего дома. Беверли рассмеялась, но ее смех мог бы прикончить самого завзятого комика. — Интуиция опять не подвела вас, — проговорила она, сделала несколько шагов в его сторону и, подойдя к нему вплотную, тихим голосом добавила: — Если б вы знали, как мне хочется разделаться с вами! Или, на худой конец, выцарапать вам глаза. — Не понимаю, что я вам сделал. — Не важно, что сделали вы, важно, что сталось со мной. — Уортон встала напротив Айзенменгера и заглянула ему в глаза. Взгляд ее был холоден и неподвижен. — Вы знаете, что со мной сделали они? — Последнее слово Беверли подчеркнула особо. — Мне устроили такой разнос, живого места не осталось. Еще повезло, что я с треском не вылетела со службы. — Так вы же сами виноваты, — напомнил ей доктор. — Я всего лишь доискивался правды, а вы ее скрывали. Спустя минуту ее гнев поугас. — А я думала, вы искали возможности переспать со мной. В последней ее фразе Айзенменгер уловил насмешку, и, видя это, Беверли рассмеялась своей шутке. На этот раз ее смех оказался более веселым. Поэтому последовавшая за смехом пощечина прозвучала как гром среди ясного неба. От неожиданности доктор даже не почувствовал боли, лишь звук удара эхом отдался в его ушах. — Попробуйте только еще раз всадить мне нож в спину, — промолвила Беверли, но в глазах ее уже не было злости — в них загорелся странный синеватый огонек. Она развернулась на каблуках и, прошествовав к дивану, села. — Так чем я обязана удовольствию? — спросила она, приняв царственную позу. Ничто в ее облике не напоминало о недавней вспышке гнева, и, если бы щека доктора не пылала огнем, он усомнился бы в том, получил ли он ту пощечину на самом деле. Айзенменгер указал на стул напротив дивана, Беверли снисходительно кивнула, и он сел. — Думаю, вы могли бы мне помочь. — Ну конечно, Джон, дорогой. И вы могли бы мне помочь. Единственное, что вы можете для меня сделать, — это принять яд. — Послушайте, я понимаю, многое из того, что я собираюсь вам рассказать, покажется вам неинтересным, но, поверьте, все это крайне важно. — Для кого? Для меня? — Для меня. И для вас тоже. Для нас обоих. Думаю, вообще для всех. Она подняла тонкую, как стрела, бровь. Айзенменгер почувствовал, что, как и полтора года назад, готов поддаться ее чарам. Вдруг она, словно кошка, изогнулась всем телом — ничего сексуального в этом движении не было, но доктору с трудом удалось отвести взгляд от ее обтянутой шелковым халатом фигуры. — Валяйте рассказывайте. Айзенменгер закончил рассказ, но ни в лице, ни в поведении Беверли Уортон ничего не изменилось. Она слушала доктора, лежа на диване, приподняв голову и не сводя с него внимательных глаз. Ноги она вытянула, картинно скрестив их в лодыжках. Айзенменгер не раз ловил на себе ее изучающий взгляд. Ему ужасно хотелось выпить, но Беверли не догадалась ничего предложить ему — или не сочла нужным. Тем не менее Айзенменгер довел свой рассказ до конца. Разумеется, он не выложил все, что было ему известно, а только то, что, как он предполагал, Уортон знала и без него, присовокупив к своим словам лишь некоторые интригующие подробности. Он намекнул на связь смертей Миллисент Суит и Роберта Тернера с «ПЭФ», но не стал развивать эту линию, даже когда Беверли принялась расспрашивать его о деталях. Дав доктору договорить, она с жестяным безразличием резюмировала: — Красивая история. И рассказана красиво. Но я-то тут при чем? — Вы приходили к Рэймонду Суиту. На мгновение Беверли широко раскрыла глаза, но это стало единственным признаком ее удивления, не укрывшимся, впрочем, от внимания доктора.