— Ну и врун же ты! Он лениво рассмеялся, и только теперь она заметила, что они разговаривают шепотом. Интересно почему. Может, дело в самой теме разговора? — В какое же дерьмо ты вляпалась, Бев! Эта фраза одновременно и удивила, и обидела Уортон. Она была лучшего мнения о Люке. — Думаешь, я об этом не знаю? В чем же мне еще быть, если начальник у меня полный мудак, которому икается всякий раз, когда я вхожу в его кабинет, а мои коллеги — уроды, для которых лучшее место — толчок, а они еще смотрят на меня как на использованную подтирку. И это при том, что свою работу я выполняю куда лучше их всех, вместе взятых. Так что мне совершенно не нужно, чтобы ты напоминал мне, что я по уши в дерьме. Он потрепал ее по щеке своей большой мягкой ладонью. На глаза Беверли невольно навернулись слезы, а в голове застучало: «Я не дам им сломить меня». — Я на твоей стороне, Бев, — тихо, но твердо произнес Люк. — Тебе просто не повезло, я знаю. Она прижала его ладонь к своему лицу, радуясь состоянию покоя, которое дарило это ни к чему не обязывавшее прикосновение. Одновременно с этим она что было сил сжала веки, чтобы не разреветься. Только сейчас Беверли осознала, сколь тяжелыми оказались для нее события последних дней. — Просто я хотел сказать, что проблема может возникнуть, — пояснил Люк. «Ну вот, прекрасно. Еще проблема», — подумала Беверли. Не открывая глаз, она спросила: — И в чем там дело? Он опустил руку, достал очередную бутылку пива и снова сел. — Пожар произошел на Роуне, в маленькой лаборатории, принадлежавшей «Пел-Эбштейн». Роуна — это крошечный островок на северо-западе Шотландии. Несколько сотен жителей — рыбаки и пастухи овец. — Ты говоришь, в маленькой лаборатории. Что значит «маленькой»? Люк слегка улыбнулся: — Очень, очень маленькой. Там работали всего шесть человек. Беверли изумилась: — Шесть? Всего-то? — Ага. И место это весьма отдаленное. Это край света. Туда нужно добираться три часа на катере, да и то если удастся поймать катер из Аллапула. Аллапул — это почти на самом севере старого доброго Объединенного королевства. Беверли попыталась сопоставить полученную информацию с уже известной. — Выходит, эта лаборатория — частная собственность. Люк кивнул: — Так и есть. Можно заниматься чем угодно. — Наверное, этим шестерым там было очень одиноко. — Насколько я понимаю, жили они на квартирах у местных жителей неподалеку от лаборатории. Не думаю, что местные были им очень рады. — И чем они занимались в этой глуши? — Э-э, — многозначительно протянул Люк. — Вот это уже интересно. В рапорте местной полиции — на острове, кстати, нет ни одного полицейского, поэтому констебля вызывали специально, — так вот, в рапорте констебля говорится, что ребята занимались исследованиями вирусов, а в заключении страховой компании это называлось «проектированием биологических моделей». — Или еще как-нибудь. — Угу. — На этот раз Люк посмотрел на Беверли уже безо всякой улыбки, и она ответила таким же серьезным взглядом. — Но вирусология — это ведь вирусы, верно? — Что же еще! Люк явно что-то недоговаривал, но наступившая пауза оказалась куда красноречивее любых слов. Первой нарушила молчание Беверли: — Насморк, кашель, простуда и все такое? Люк не отвечал, и Беверли не знала, как расценивать его молчание. — И с чего начался пожар? — спросила она. Люк все так же молча доедал сандвич. Только закончив жевать, он продолжил: — Еще одна небольшая странность. В заключении страховщиков в качестве причины пожара указано короткое замыкание — лаборатория была очень старой, так что это неудивительно. Но в показаниях большинства свидетелей, записанных констеблем, присутствуют упоминания о какой-то драке. — Драке? — Между Тернером и лаборантом Карлосом Ариасом-Стеллой. Знакомые имена. — Синдром длительного сожительства? Люк пожал плечами: — Кто знает. Когда на четверых здоровых мужчин приходится всего две женщины… — У тебя есть их имена? Всех шестерых? Он ответил не сразу. Взяв со стола пустую тарелку, он поставил ее в раковину. Сразу видно, домашний мужчина, отметила про себя Беверли. Стоя в углу кухни, он сказал: — Знаешь, у меня сложилось ощущение, что показания свидетелей кто-то слегка подредактировал. Эта новость удивила Уортон. — Что ты хочешь этим сказать? — Именно то, что сказал. Имена в протоколе замазаны наглухо. Слова вроде вирусологии и тому подобные — тоже. — Как ты узнал? Он улыбнулся: — Обратился к первоисточнику. Вернее, к его копии. В Аллапуле всего один полицейский участок, а в нем — один-единственный полицейский, сержант Маккаллум. Педант, каких мало. Он снимает копии со всех документов, наверное даже с писем своей жены. Так вот, копии с протоколов допроса он успел снять до того, как их коснулся маркер цензора. Если это действительно было так, то вывод напрашивался только один: профессор Тернер не врал, намекая жене, что его предыдущая работа как-то связана с национальной безопасностью. — Боюсь, должен сообщить тебе еще одну неприятную вещь. — Что? — На бумагах стоял штамп особого отдела. Где-то наверху забили тревогу. Британская правоохранительная система устроена следующим образом: если кому-то по той или иной причине требовалось ознакомиться с каким-нибудь архивным документом, в соответствующей графе этого документа архивариус ставил специальную пометку о том, кто, когда и с какой целью его запрашивал. Как правило, это предписание никогда не выполнялось, за исключением случаев, когда речь шла об особо секретных документах или материалах, имевших отношение ко внутренним расследованиям. — О! — только и смогла вымолвить Беверли. — Ко мне приходили. Кому-то очень не понравился мой интерес относительно пожара в лаборатории на Роуне. — Ты не сказал им?.. — Беверли была уверена в Люке, но в сложившихся обстоятельствах возможно всякое. Он покачал головой, и Уортон попробовала убедить себя, что он говорит правду. — Этого не требовалось, Бев. Они сами назвали твое имя. «Вот гадство!» Люк либо врет, вполне возможно, он сдал ее, чтобы спасти собственную карьеру, либо… Впрочем, теперь это уже не имело значения. Она больше не могла держать свое расследование в тайне. Без сомнения, Ламберт скоро будет знать все — только этого он и ждет. Пришло время принимать решение. Можно отказаться от этого дела, и со временем все забудется (в конце концов, ее единственный проступок — несанкционированное использование служебных ресурсов), или переть напролом. Дело обещало оказаться громким, но никаких конкретных фактов у нее на руках нет — одно только инстинктивное чувство, что она разворошила настоящее осиное гнездо. Эту догадку отчасти подтверждал и тот факт, что к «Пел-Эбштейн» проявлял настойчивый интерес Джон Айзенменгер. Если заблуждается и он и расследование заведет Беверли в тупик, у нее не останется ни малейшей надежды на выживание. Прощай, карьера, прощай, пенсия, и здравствуй, грязный и вонючий охранный бизнес. Не приняв окончательного решения, Беверли все-таки спросила: — Но имена-то у тебя остались? Люк тяжело вздохнул, словно ему докучал назойливый ребенок, отделаться от которого не представлялось возможным. Он вышел из кухни, прошел в спальню, где на полу валялся его пиджак. На вырванном из блокнота листе, который он достал из внутреннего кармана, значились шесть фамилий. Он протянул листок Беверли. Робин Тернер Миллисент Суит Морис Штейн Жан-Жак Ренвьер Карлос Ариас-Стелла