Чтобы отличаться от конкурентов и привлечь покупателей, мы поставили в магазине оборудование для прослушивания музыки и пригласили ди-джея. Он не только развлекал: проигрывая потрясающую музыку, он быстро окупил затраты, приведя к всплеску продаж. Мегамагазин virgin в Токио вскоре приобрел репутацию культового места, чем славились первые магазины на Оксфорд-стрит и Ноттинг-Хилл. Подростки со всего города толпились здесь, магазин стал местом, куда шли специально. Токио – дорогой город, поэтому подростки радовались возможности провести дневное время, бесплатно слушая музыку, болтая и покупая записи. Средняя продолжительность посещения нашего токийского мегамагазина равнялась сорока минутам – значительно дольше, чем, скажем, за едой в McDonald's. Это расширило рамки нашей изначальной философии розничных продаж 1970-х годов. С 10 тысячами покупателей в день магазин был даже более прибыльным, чем мы ожидали. Пока Аэн находился в Лос-Анджелесе, Майк был предоставлен самому себе. Со временем он последовал примеру брата и влюбился в японскую девушку. Свадьбу сыграли на острове Некер. За какие-то два года – с 1988 по 1990 – каждая дочерняя компания Virgin уже вела бизнес с японскими компаниями. С такими партнерами, как Sega, Marui, Seibu-Saison, Fujisankei, мы получили уникальную базу для расширения своего присутствия в Японии. Я собирался принять участие в еще одном рискованном предприятии, правда, совсем иного рода: мы с Пером планировали подняться в воздух с территории Японии на нашем втором воздушном шаре на горячем воздухе и пересечь Тихий океан, долетев до Америки. Пер рассказал мне о своем худшем опасении, когда было уже слишком поздно. Мы находились в самолете, совершающем рейс в Японию, когда он признался, что не смог проверить гондолу в напорной камере, поэтому не на 100% уверен, что она выдержит высоту в 40 тыс. футов. Если окно вылетит на такой высоте, у нас будет 7-8 секунд, чтобы надеть кислородные маски. – Надо иметь их под рукой, – сказал Пер в своей невозмутимой манере. – И, конечно, если окажется, что другой человек спит, надо будет надеть маску на себя, уложившись в три секунды, а затем – на другого, тоже за три секунды. Две секунды отводятся на замешательство. Я не мог представить себе, что замешкаюсь хоть на две секунды, если речь пойдет о Пере, поэтому дал себе обещание не спать на всем протяжении полета. ~ Будем ли мы заранее предупреждены об этом? – спросил я. – Если произойдет декомпрессия, внезапно все окажется, как в тумане. Будет ощущение, что гондола наполнилась им. Ты услышишь пронзительный свист в ушах и испытаешь чувство, будто кто-то высасывает твои легкие. Когда один из журналистов спросил меня об опасностях полета, я пересказал слова Пера. – Понимаете, главное – чтобы один из нас бодрствовал во время всего полета, – объяснил я. – Поэтому вместо удобных кресел авиакомпании Virgin, которыми пользовались во время пересечения Атлантики, мы попросили парочку кресел у British Airways. Мы намеревались подняться в воздух в ноябре, когда струйное течение над Тихим океаном самое мощное. Однако в это время года океан больше всего штормит. Мы осуществим взлет с территории Японии и почти сразу же окажемся над поверхностью воды, После этого, чтобы достичь Америки, необходимо будет преодолеть расстояние, более чем в два раза превышающее наш атлантический рекорд дальности в 3 тысячи миль. Команда Пера доставила воздушный шар и гондолу на место запуска в Мияконойо, маленький городок на юге Японии, который, по расчетам, располагался прямо под струйным течением. В первый же вечер по прибытии мне позвонил Том Бэрроу, который был в ссоре с Пером со времени нашего трансатлантического полета. Мы заметши Тома Майком Кендриком, но Том следил за достижениями Пера и был очень взволнован. – Скорей всего, полет закончится в воде, – сказал он. – Ваша главная задача – быть готовыми к безопасной и безотказной посадке на воду. Если, вопреки всем предположениям, вы все же достигнете материка,60% вероятности, что это произойдет в темное время суток. В Северной Америке в ноябре пятнадцать часов в сутки – темно, особенно в отдаленной северной части, куда вы направляетесь. Вы не сможете приземлиться в темноте, поэтому, вероятно, вам придется провести в воздухе еще добрых пятнадцать часов. Даже при скорости 30 миль в час вас унесет на 1000 миль вглубь материка, но и тогда вам может угрожать опасность. Вы не должны исключать вероятность штормовых погодных условий. Очень маловероятно, что это будет тихий безветренный день. Если вас занесет на север, вы будете иметь дело с людьми, забившимися в свои домишки в ожидании хорошей погоды, поэтому, ради Бога, имейте свою поисково-спасательную команду. Не связывайте себя необходимостью спокойной погоды в момент приземления. Проверьте все системы перед подъемом в воздух. Не стоит держаться за установленные сроки взлета. Даже если все хорошо сконструировано и работает, полег все равно остается ужасно опасным. Я поблагодарил Тома за советы. – Последнее, что хочу сказать, – добавил он. – Пересечение Атлантики было успешным полетом, который вышел из-под контроля. Все мы знаем об этом. В конце он был полностью неконтролируемым, но вы оба остались в живых. Вы научились летать на этом воздушном шаре. В Атлантическом океане можно совершить посадку на воду рядом с кораблем. В Тихом океане это исключено. Поэтому либо вы сядете на воду и погибнете, либо вы ударитесь о землю в темноте и будете на волосок от смерти. Я положил трубку. Я был в поту. Едва я закончил записывать то, что он только что сказал, как телефон зазвонил снова. Это была Джоан. Холли исполнилось восемь лет. Я услышал ее голос: – Я веду дневник, папа, – сообщила она. – Когда ты вернешься домой, мы обменяемся нашими дневниками. – Да, дорогая, – ответил я, чувствуя комок в горле. Когда я высказался о том, насколько неправдоподобно выжить в случае посадки на воду, Пер согласился. – Нам не надо беспокоиться о страховании здоровья, – сказал он мимоходом. – Стоит позаботиться только о страховании жизни. Пока команда Пера монтировала электрические системы в гондоле, мы сидели и обсуждали все этапы полета. Было трудно поверить, что мы снова собирались заключить себя в крошечной гондоле, окружив всеми этими приспособлениями – нашими единственными средствами связи с внешним миром. – Послушайте, – сказал я одному репортеру, который пробегал глазами список того, что может подвести, – это тот случай, когда паи или пропал. Струйное течение над Тихим океаном по форме отличается от того, с каким мы столкнулись над Атлантикой. Атлантическое представляет собой клиновидное арктическое струйное течение, напоминающее перевернутый шоколад Tobleron. Когда поднимаешься, оно становится шире, и ветры дуют быстрее, поэтому постепенно повышается скорость передвижения относительно земли. На высоте 10 тысяч футов скорость воздушного потока может быть 50 узлов, на высоте 27 тысяч футов -100 узлов, и так далее. Воздушный шар может легко войти в него, не испытывая ударов. Тихоокеанское струйное течение – совершенно другой зверь. Это субтропическое явление, и по форме оно совсем иное. На высоте в 20 тысяч футов воздушный поток может быть совершенно неподвижным. На 25 тысячах футов – так же. И вдруг внезапно, на высоте в 27 тысяч футов, ты врываешься в струйный поток, который движется со скоростью между 100 и 200 узлами. Раньше никто никогда не летал на воздушном шаре в тихоокеанском струйном течении, и мы знали: существует опасность, что, столкнувшись с потоком, верх воздушного шара может быть отрезан от гондолы, подвешенной внизу. Если этого и не произойдет, мы будем испытывать очень сильный бафтинг[89]. Когда гондола движется со скоростью 5 узлов, а воздушный шар -200. вначале это будет ощущаться так, будто тебя тащит тысяча лошадей. Если нам удастся попасть в струйное течение, оно будет иметь внутреннюю часть, которая обычно достигает в диаметре примерно 4 тысяч футов. Удержаться внутри этой трубы – значит, постоянно сверяться с высотомером и следить за малейшими признаками бафтинга, которые могли бы означать, что воздушный шар и гондола находятся в разных воздушных потоках. Атмосфера в Мияконойо была почти праздничной. Даже священник синто пришел благословить место взлета. Прибыли мои родители, но Джоан предпочла оставаться дома до тех пор, пока воздушный шар не поднимется в воздух, а затем сесть в самолет на Лос-Анджелес с таким расчетом, чтобы она и дети могли встретить меня в конце полета. В воскресенье вечером метеоролог Боб Райе предсказывал превосходную погоду на вторник, но в понедельник это сдвинулось на среду. Мы с Пером провели еще один день в гондоле, снова и снова обсуждая все возможные причины сбоев. «Поддерживать огонь горящим – это все, что имеет значение». – написал я поперек страницы записной книжки после одного трехчасового разбора. Отсрочка позволила мне вспомнить назначение циферблатов, средств измерения и переключателей, встроенных в стенки гондолы. Было достаточно времени убедиться, что я помню разницу между переключателями, при помощи которых отцепляются пустые топливные баки, и теми, что отделяют воздушный шар от капсулы! – Его цвет – желтый, – объяснял Райе. – Тот, что зеленого цвета, будет важен не раньше, чем в 21. 00 23 ноября. – Тихий океан – самый большой? – спросила Холли по телефону. – А сколько он миль? И сколько надо времени, чтобы облететь весь мир? Пора было спать. Я лежал в гостиничной кровати, но не мог держать глаза закрытыми, поэтому начал писать в дневнике:«Пытаюсь отдохнуть хотя бы пару часов. Ужасно разбит. Просто выглянул в окно, чтобы полюбоваться на окончание красивого дня. Дымок из вулкана выглядит тонким облачком в небе. Машины с громкоговорителями разъезжают по улицам, объявляя о времени нашего отправления в полет. На 2. 30 утра запланированы гражданские фейерверки для тех жителей городка, кто еще не проснулся. Невозможно представить, чтобы муниципальный совет где-нибудь в Англии пошел на такое! По-прежнему не испытываю нервозности: окрыленность, волнение – да, но никакой нервозности. Кажется, все прошло так хорошо. У Боба есть ощущение, что погодные условия во время перелета и приземления будут почти настолько хороши, насколько мы ожидаем. Все еще вызывает некоторое беспокойство накачивание воздуха в воздушный шар. Через два часа должен вернуться на место старта для „живого“ интервью NewsatOne». Придя на место старта, я почувствовал тревогу. Оболочка воздушного шара все еще лежала на земле, наполнение ее газом не началось. Диспетчерская была полна людьми Пера, их мнения в целом были следующими:«Слишком ветрено, слишком рискованно, слишком сильный ветер при взлете». Они решили оставить оболочку лежать на земле и надеялись, что ветер утихнет к следующей ночи. Стационарные конструкции воздушного шара весили 70 тонн, порыв ветра мог разорвать ткань. Я вышел на улицу и попросил нашего переводчика помочь. Кто-то протянул мне микрофон, я извинился перед огромной толпой, собравшейся на холме выше места предполагаемого запуска. Мы пообещали попробовать осуществить запуск завтра. Следующий день был длинным и бездеятельным. Казалось, струйное течение ведет себя необычно, и Райе силился рассчитать, приземлимся мы в Калифорнии или Юконе. – А, к черту погоду, – заявил, в конце концов, Боб, самый известный и скрупулезный метеоролог Америки. – Надо просто лететь! Я вернулся в гостиницу, чтобы поспать в последний раз перед вылетом, но снова засмотрелся из окна на вулкан. Я услышал, как в городе начали бить в барабаны. Затем под мою дверь просунули факс. Тонкими, наклонными буквами Холли написала:«Я надеюсь, что ты не приземлишься в воду, и у тебя не будет плохой посадки. Надеюсь, что у тебя будет хорошее приземление, и ты опустишься на сушу, мисс Сэлавесен тоже желает тебе благополучного приземления. Надеюсь, что у тебя будет удачный полет. С любовью, Холли. P. S. Удачи, и еще, я люблю тебя». Я принял снотворное и лег в постель. Через несколько часов меня разбудил Пер, и мы поехали на место старта. Почти 5 тысяч человек вышли в ужасный холод, чтобы наблюдать за нами. Приходили семьями, были старые женщины и дети. Я услышал радостные возгласы, когда воздушный шар оторвался от земли и заколыхался над гондолой. Горелки работали на всю мощность, нагревая воздух. Было безветрие, но следовало взлететь как можно скорее, чтобы никакие порывы ветра у земли не застали нас врасплох. Сотни угольных жаровен были принесены на скат холма. Их дымы поднимались прямо вверх, в звездное ночное небо, что было явным подтверждением полного безветрия. Я стоял рядом со своими родителями, восхищаясь великолепием воздушного шара, когда полоска ткани внезапно отошла от оболочки и повисла. – Что это? – спросил меня отец. Я побежал разыскивать Пера. – Не о чем беспокоиться, – сказал он. – Просто небольшой выброс горячего воздуха. Воздушный шар достаточно велик, чтобы совладать с ним. Я привел Пера в диспетчерскую, отец схватил его за руку. – Что это там свисает посередине оболочки? – спросил он. – Воздух, поднимающийся к боковине воздушного шара. —сказал Пер. Ответ не убедил отца. Мы с Пером вышли и остановились под воздушным шаром. Не оставалось сомнений, что в месте расслоения в нем была дыра. Мы вернулись в диспетчерскую, я нашел отца. – Папа, не говори маме, – сказал я, – но у нас дыра. Пер все-таки считает, что мы сможем долететь до Америки. –Ты не можешь лететь на этом, – сказал отец. Спустя минуту другие полоски на оболочке начали отпадать. – Ричард, боюсь, мы будем вынуждены отменить полет, – сказал Пер. – Если мы взлетим, все закончится в Тихом океане. Я посмотрел на усыпанный людьми склон холма. Надо объявить, чтобы все они спускались вниз. Трясущимися от холода и горького разочарования руками я вновь взял микрофон. – Мне очень жаль, – произнес я, стараясь говорить ровно. – Оболочка воздушного шара разорвалась. Думаем, это из-за того, что всю прошлую ночь мы держали воздушный шар под открытым небом, и мороз повредил его… Когда переводчик повторял мои слова, в толпе послышался гул. Потом все разом ахнули, я взглянул наверх и увидел, как три или четыре огромных куска материала отрываются от оболочки и падают на горелки. Кто-то оттащил их, но на наших глазах весь воздушный шар начал распадаться на части. – Потушите горелки! – закричал я. – Отойдите оттуда. Без работающих горелок воздушный шар обвис. Он завалился на одну сторону, горячий воздух вырывался из дыр. – Мы вернемся на следующий год, – пообещал я. – Верьте в нас. – Ну, Ричард, – сказал отец, когда мы возвращались в гостиницу, – с тобой не соскучишься. Джоан уже два часа летела на самолете в Лос-Анджелес, когда услышала, что произошло. – Великолепно! – воскликнула она. – Всем шампанского, пожалуйста! Пилот сбросил скорость, вертолет поднялся еще выше. Бледно-голубое море мерцало и блестело под нами. Мы приближались к острову Некер: вот уже показались белый коралловый риф и затем бледная полоска пляжа, свисающие пальмы и заостренная крыша дома Бали, темно-зеленый лес в глубине. Мы сделали в небе круг, и я увидел свою семью и друзей, стоявших на пляже. На большинстве были белые широкополые шляпы. Яркие расцветки рубашек бросались в глаза. Я различил Ванессу и Роберта, Линди и ее мужа Робина, всех детей, Питера и Сэрис, моих друзей и соседей с Милл-энда, Кена и его жену Нэнси, Саймона и его жену Франсуазу. Я помахал им. В середине толпы я увидел Джоан в великолепном белом платье, с Холли и Сэмом, ее сестру Роуз, брата Джона и маму, стоявшую позади. Бабушка стояла с мамой и папой, весело помахивая мне рукой. Я похлопал пилота по плечу, и он сделал еще круг. Я взял коробку Milk Tray и зажал ее в зубах. Все было готово. Я низко нагнулся и задержался у открытой двери. Горячий ветер бил в лицо, пляж и серебристо-голубое море завертелись подо мной, как бешеные, когда я взглянул вниз. Мы зависли над плавательным бассейном. Я схватился за край двери и оглянулся на пилота. – И все это из-за того, что дама любит Milk Tray! – крикнул он. Я на секунду вынул коробку изо рта. – И дети тоже! – крикнул я в ответ. Сделал ему знак поднятыми вверх большими пальцами, последний раз взглянул на бассейн, который был прямо подо мной, вылез на стойку и примерился. Это был день нашей с Джоан свадьбы, и я не хотел, чтобы milk tray растаял. Я приготовился к прыжку. 20. Что. черт возьми. мнит о себе этот Ричард Брэнсон? август-октябрь 1990