ГЛАВА 1. Кто сожрал культиста? ГЛАВА 2. Госпожа Ринда исчезает ГЛАВА 3. Принцев праздник ГЛАВА 4. Останови часы ГЛАВА 5. Жухлые яблочки ГЛАВА 6. И эти гобелены, и глаза зеленые… ГЛАВА 7. Терновый замок ГЛАВА 8. Пижамная вечеринка ГЛАВА 9. Так будет педагогичнее ГЛАВА 10. Привет из прошлого ГЛАВА 11. По неправильной дороге с ветерком ГЛАВА 12. Ну же, Ноа! ГЛАВА 13. Суррогат ГЛАВА 14. Бодрящий денёк для Тинави ГЛАВА 15. Дахху-из-"Вострушки" ГЛАВА 16. Пропавшая диссертация ГЛАВА 17. Никому не говори ГЛАВА 18. Песни, время, рощи и костры ГЛАВА 19. Случай с ревенантом ГЛАВА 21. Дом у Моря ГЛАВА 22. Привязанности ГЛАВА 23. Мечты сбываются ГЛАВА 24. Сердце бури ГЛАВА 25. Идущие в вечность ГЛАВА 26. Седьмой день ГЛАВА 27. Карьерные мытарства господина Сая ГЛАВА 28. Запретный квартал ГЛАВА 29. Подступает полночь ГЛАВА 30. Ошибки, ошибки и снова ошибки ГЛАВА 31. Страж света ГЛАВА 32. Перемигиваясь, перешучиваясь БОНУС для любопытных. Сцена после титров * * * ГЛАВА 1. Кто сожрал культиста? Хороший день убийством не испортишь! Мастер Улиус, Глава департамента Ловчих — То есть вы утверждаете, что лепрекон по имени Эндерлан Очоа мёртв? — Не утверждаю, а надеюсь! Полынь из Дома Внемлющих, мой куратор, с интересом поднял взгляд от изумрудной ведомственной папки и сощурился на свидетеля. Тот был фермером. Он стоял напротив Полыни, неловко переступая с ноги на ногу. Фермер неуловимо напоминал енота: широкая переносица, синяки под глазами, невеликий рост. И в руках всё теребит карман фартука. Полынь — темноволосый, остроносый, увешанный амулетами — был похож на грача, исхудавшего за зиму. Ну и я — раз уж мы о животном мире — зевала рядом, как глазастая белка-летяга: спасибо фасону моего плаща. Вокруг нас троих шумел весенний лес. С легкими щелчками лопались молодые почки. Скрипела кора. Посвистывали вечнозеленые сосны, чьи иголки вносили остроту в кружевную игру света и тени. Сладко пахло медуницей. За спиной у фермера простирались его владения: кленовый холм, который перерастал в болото, которое перерастало в реку Арген, которая перерастала еще во что-то… Каюсь: дальше я не запомнила. Идея ясна: ферма, принадлежащая господину Миртиллу Доброму, процветает и ширится. Вышеупомянутый Миртилл сделал страшные глаза: — Мёртв лепрекон, надеюсь! — повторил он, несколько противореча своей фамилии. Потом господин Добрый поднял палец и мелко затряс им перед самым носом Полыни, как бы привлекая внимание. В унисон, под порывом ветра, закачалась табличка с названием фермы — "Услада вайтов". Золотые бубенчики по углам переливчато запели. Вокруг таблички стайкой вились сами вайты — прозрачно-голубые духи воздуха, эдакие леденцовые светлячки. Полынь сокрушенно покачал головой и вежливо, но непреклонно отодвинул палец фермера. Браслеты на запястьях Полыни зазвенели, а в его прическе дружно звякнули колокольчики и крысиные косточки на цветных нитках — атрибуты, по которым куратора можно узнать за версту. Вайты тотчас бросили табличку и рванули к Ловчему с тихим и счастливым писком. Новая игрушка! Да еще и живая! Я перехватила нить допроса: — Надеяться на смерть соседа… Не очень-то благообразно, а? — А быть служителем культа и таксидермистом в придачу — благообразно? — парировал господин Добрый, — Редкий случай, когда жизнь со всех сторон дрянь: и работа мерзкая, и увлечения гадкие! Я отстраненно, «профессионально» пожевала губами: неуловимый жест с тысячей толкований — согласие, несогласие, сочувствие, намёк на то, что госпожа младшая Ловчая изо всех сил сдерживает зевок — в семь утра-то, после ночной смены… Фермер снова поднял свой грешный палец — уже передо мной. Ничему его жизнь не учит! Он продолжил: — Этот лепрекон совсем сдвинутый. Они в своём культе костры жгут, голыми пляшут, бесстыдники! В августе чуть лес не спалили — если б мы с женой не вмешались, сгорело бы наше Лесное королевство к праховой бабушке! А чучела, чучела-то! — господин Добрый не на шутку распалился, — Он стольких выпотрошил, браконьер! Даже туманную лань, я сам видел! — Это большое зло? За такое можно убить? — невинно поинтересовалась я, пока Полынь, ворча и приколдовывая, убеждал стайку вайтов отцепиться. — Нужно! — рявкнул фермер. И тотчас осекся, будто споткнулся о тонкую леску моей улыбки. «Фиу-фиу-фиу-фить!» — в ответ на это насмешливо пропищала малиновка, опустившись на кленовую ветку возле фермера. Мол, ты бы язык попридержал, господин Добрый! Я подмигнула птичке. — В смысле, это не я его убил, конечно… — пробормотал фермер уже совсем другим тоном. Он сжал свой садовый фартук так, что теперь ни одним утюгом не разгладишь, и тревожно заглянул в мой детективный блокнот, где я делала заметки. — Я бы не стал тогда обращаться к вам… Но сами понимаете: мы тут заботимся о природе, вайтов оберегаем, а господин Очоа и ему подобные только приближают экологический кризис. Я уже жалею, что сам не купил ту хижину на реке… — Может, господин Очоа просто ушел на охоту? Сидит в засаде, подстерегает какого-нибудь келпи? — я пожала плечами. — Нет, он говорил, что в ближайшие дни не покинет остров. Якобы сложное чучело делает. Хвастался, гад такой… — фермер вздохнул, — И в тот же вечер страшный вой над водой пронесся — у меня аж ребенок из люльки вывалился. И крик сразу послышался. Тоненький, визгливый — самоё то под эндерлановскую глотку. Ну, я сначала не волновался. Но сегодня утром сходил на реку, и вижу — лодка лепрекона у островка стоит, привязанная. Он бы без нее никуда не делся. Подумал я, подумал, вот в Шолох птичку и послал.