«Прощай, Пол». 33 К дому матери я ехал словно в отключке – просто стремился поскорее попасть туда, – так что подробности поездки едва ли отложились в памяти. И причина была не только в некоторой сонливости, которую неизбежно ощущаешь после осознанного сновидения. Теперь, когда некое предположение пришло мне в голову, требовалось как можно быстрей оказаться в доме и проверить, насколько оно соответствует действительности. На первый взгляд то, о чем я думал, было полным безумием, и все же что-то со щелчком стало на место, и теперь мне нужно было во всем окончательно убедиться. И пока сам я мчался по шоссе, мой разум будто обогнал меня и уже дожидался в доме, взывая побыстрей присоединиться к нему. «Они все одинаковые». «Вот почему он его никогда не найдет». Когда я остановил машину и выбрался из нее, на улице было пусто. Может, это была лишь игра моего воображения, но атмосфера вокруг показалась столь же странноватой, как и в день убийства. Войдя в дом, я остановился в прихожей. Над верхней площадкой лестницы медленно закручивалась пыль, поднятая резко распахнутой дверью. В доме стояла обычная гнетущая тишина, но ощущалась она теперь как-то по-другому. Казалась она печальной и пустой, словно дом уже откуда-то знал, что человеческого существа, так долго прожившего в нем, теперь больше нет, и тихо горевал о своей утрате. Я все еще нервничал из-за истории с куклой, но стремление наконец все выяснить оказалось сильнее. Поднявшись в свою старую комнату, я разложил содержимое коробки на столе. Журнал. Книжка с именем Дженни на обложке. Тетради. Теперь я смотрел на них. Всего их было восемь, и до сих пор я практически не уделял им внимания. Мой дневник сновидений оказался на самом верху стопки – его я в тот раз открыл и быстро просмотрел, а остальные не стал даже трогать, ничуть не расположенный перечитывать свои жалкие литературные опыты юных лет, тем более что это занятие я давно забросил. Но теперь я взял одну из этих тетрадей и раскрыл ее. Ничего. Еще одну. Ничего. А раскрыв третью, вдруг увидел перед собой не свой собственный почерк, а плотную паутинную вязь Чарли. Я машинально захлопнул тетрадь, сердце забилось чаще. Мыслями я вернулся в тот день, когда мы вчетвером впервые сравнили результаты своих опытов – когда во время большой перемены Чарли ошарашил нас совершенно невероятным на первый взгляд фокусом: наглядно продемонстрировал, что видел с Джеймсом один и тот же сон на двоих. Именно в тот день я и заметил, что тетради у нас с Чарли абсолютно одинаковые. «Это прямо в доме, Пол!» «Они все одинаковые». «Вот почему он никогда его не найдет». Но ведь дневник сновидений Чарли якобы исчез вместе с ним! У них с Билли у обоих были с собой дневники в день убийства – предположительно как часть ритуала, разработанного Чарли. А значит, сейчас я держал в руках нечто тоже исчезнувшее из этого мира. И этот фокус я тоже никак не мог объяснить. Фокус. Я пробежал глазами несколько записей ближе к концу тетради. Все они оказались вариациями на одну и ту же тему: Красные Руки, лес, Билли и Джеймс. Большинство описаний были довольно расплывчатыми, но две записи выделялись, будучи гораздо более конкретными, чем остальные. Первым на глаза мне попался длинный пассаж с описанием сна, в котором Чарли убивает собаку Гудболда, а потом, ближе к началу, – столь же насыщенная подробностями запись о том, как он ночью стучится в дверь дома Джеймса. В обоих случаях, естественно, Чарли прекрасно знал, что он делал в реальной жизни, и мог быть более точным. Я продолжал отлистывать к началу, пока не нашел запись, которая заинтересовала меня больше всего. Я сижу вместе с ним в лесу. Тут очень темно, но сквозь деревья тускло просвечивает луна, и мне понятно, что на нем старая армейская куртка – та, что с потрепанной тканью на плечах, похожей на перья, словно он ангел, который срезал свои крылья под корень. Это было в точности то, что, как я помню, Чарли зачитывал тогда на большой перемене. Он велел Джеймсу передать мне свой дневник сновидений, чтобы я сам мог убедиться: все это правда. Тогда я смотрел на этот плотный черный почерк и на дату, указанную вверху, и сон был настолько близок к тому, что уже описал Джеймс, что это никак не могло быть простым совпадением. И все же тогда я не смог объяснить, как у Чарли это вышло. Как он провернул подобный фокус. Я перевернул еще одну страницу и начал читать. Я сижу вместе с ним в лесу. Потом еще одну. Я сижу вместе с ним в лесу. Я продолжал отлистывать к началу. Записи за всю неделю оказались абсолютно идентичными. Пусть Чарли и изменил некоторые слова, основное содержание совершенно не менялось. В каждой из записей мальчик и монстр выходят из леса и видят Джеймса на его заднем дворе, смотрящего на них в ответ. И после всех этих лет я наконец понял. Инкубация. Чарли неделями засеивал наши мозги историями про то, что этот лес заколдован. Каждые выходные вел нас туда, всякий раз настаивая на том, чтобы мы проникали в лес через задний двор Джеймса. Так что практически неизбежно всем из нас, в том числе и Джеймсу, нечто подобное и должно было наконец присниться. Я подумал про Дженни – как она тогда дала мне журнал. В то время я счел простым совпадением, что она захватила его с собой именно в тот самый день, когда я решил разыскать ее и поговорить с ней. Но все было не так, конечно же: я все неправильно понял, начал не с того конца. Дженни таскала его с собой каждый день и дала мне его просто потому, что я заговорил с ней. Подойди я к ней в любой другой день, и это показалось бы точно таким же совпадением. И Чарли делал нечто подобное. Он каждое утро заносил в дневник запись с одним и тем же сюжетом, и всегда имел таковую наготове, когда бы Джеймс наконец ни описал нечто близкое, чтобы ей соответствовать. «Это произошло гораздо раньше, чем я ожидал». На меня накатила волна тоскливого раздражения. Как легко я мог бы тогда все остановить, если б вовремя догадался! В ту большую перемену все трое наблюдали за мной, ожидая моей реакции на запись в дневнике, и помню беспомощность, которую при этом чувствовал. А все-то, что от меня требовалось, – это просто перевернуть единственную страницу! И если б я так и поступил, ничего из остального никогда бы не произошло. Я закрыл дневник. – Откуда он у тебя, ма? – негромко произнес я. Дом, естественно, хранил молчание. Я прошел в материнскую спальню. Раздернул занавески и выглянул на улицу. Солнце жарило с такой силой, что над крышей моей машины трепетало мутное марево. Никого по-прежнему не было видно – поселок оставался мертвым и молчаливым. Дневник тяжко повис в руке. «Откуда он у тебя?» Этот вопрос вызвал у меня дурноту. Поскольку существовало множество возможных объяснений его появления в доме, и все они в конечном итоге сводились к одному и тому же. Моя мать знала про исчезновение Чарли гораздо больше, чем успела мне рассказать. Я поднял взгляд к потолку, представляя себе красные руки на потолке и коробки с газетами, которые она много лет собирала. Когда я впервые обнаружил их, то вообразил, будто мать прятала их все эти годы, пытаясь защитить меня от этого знания и чувства вины. Но теперь я гадал, не было ли это чувство вины на самом деле ее собственным. Если она знала, что в действительности произошло с Чарли, тогда хотя бы часть вины за убийства, совершенные имитаторами, лежала на ней. Она могла бы сделать что-то, чтобы остановить их. Опустив взгляд, я опять посмотрел за окно. И улица уже больше не была пуста. Сразу за моим автомобилем маячила какая-то фигура – скорее некий темный силуэт на фоне солнечного света. Черты лица поглощали клубы нагретого воздуха над крышей машины, но я мог сказать, что человек этот смотрит прямо на меня. Я сразу узнал его, и за какой-то миг – сердце успело стукнуть всего лишь раз – двадцати пяти лет как ни бывало. Фигура нерешительно подняла руку. После секундного колебания я сделал то же самое. Оставив дневник сновидений на кровати, спустился вниз. Сразу за дверью на меня резко навалились тепло и яркий солнечный свет. Фигура теперь удалялась, неспешно уходя от меня по улице. Но у меня не было нужды догонять ее. Я и так знал, куда она направляется. Отвернувшись от нее, я запер дверь. А потом, тоже особо не спеша, двинулся следом.