Дженни пригубила вина. – А мне кажется, что я тут так и осталась, – произнесла она. – Я довольно часто заглядываю к маме. Ты ведь помнишь мою маму? – Конечно. Как она? Дженни кивнула каким-то свои мыслям. – Да вроде неплохо. Состарилась, но в целом все ничего. – Лучше уж так, чем как-то по-другому. – Что верно, то верно… Господи, неужели ты и вправду сюда ни разу не возвращался? – Нет, – ответил я. – Как уехал в универ, так и с концами. – Как так вышло? – Здесь слишком много плохих воспоминаний. – Понимаю тебя. – Дженни секунду помолчала. – Но есть ведь и хорошие, верно? Она отважилась улыбнуться, и помимо воли я улыбнулся в ответ. Было трудно думать об этом с такой стороны, но да, были здесь и хорошие воспоминания. Объективно говоря, остались в памяти и действительно светлые моменты. Даже не просто светлые – буквально наполненные светом. Проблема заключалась лишь в том, что случившееся после отбросило на них такую тень, что они практически пропали из виду. – Как выяснилось, у меня до сих пор твоя книга, кстати, – заметил я. – Моя книга? – Ей понадобилось какое-то время. – Ах да – «Люди кошмаров»? – Она самая. Дженни принесла ее мне в школу на следующий день после нашей встречи: потрепанную антологию классических рассказов ужасов[8]. Корешок потрескался, как древесная кора, а в верхнем углу титульной страницы бледно проглядывала написанная карандашом цена – десять пенсов. Не такие уж большие деньги, естественно, и она отдала ее мне со столь же едва ли не демонстративно безразличным видом, с каким накануне предложила ее принести, но мне все-таки показалось, что эта книга важна для нее, так что я сразу решил обращаться с ней как можно более бережно. Если этому томику и грозила опасность рассыпаться на части, то, по крайней мере, не в моих руках. И, полагаю, я с этой задачей успешно справился. – По-моему, моя мать читала ее, – сказал я. – Угу, но, что более важно, ты-то ее все-таки прочел? Я улыбнулся. – И не один раз. – Ты по-прежнему пишешь? – Не. Сама ведь знаешь, как говорится: те, кто чего-то не умеет, учат других. Я подхватил свое пиво и немного рассказал ей о своей работе в университете и предметах, которые преподаю. – Ну а ты? – спросил я. – Ну да, – кивнула Дженни. – По-прежнему всем этим занимаюсь. Искусство и музыка. Но в основном литература. У меня уже несколько книг вышли. – Ого! Я был искренне рад за нее – классно, что хотя бы один из нас не забросил свою детскую мечту. И, откинувшись на стуле, окончательно осознал, насколько здорово разговаривать с ней опять, даже после всех этих лет. Выглядела Дженни просто потрясно, и меня поразило, насколько счастливой она казалась. Я был очень доволен тем, что все у нее в итоге срослось – что она в конце концов вырвалась из Гриттена и живет настоящей жизнью. – Ого! – повторил я. – Не знал. Обязательно поищу твои книжки. Дженни заговорщицки постукала себя пальцем по носу. – Я публикуюсь под псевдонимом. – Который ты мне, естественно, не назовешь? – Нет. Во всяком случае, довольно о работе. Как насчет семьи? Жена, дети? Я помотал головой. За прошедшие годы мне не раз случалось вступать в отношения с женщинами, в том числе и серьезные, но в итоге так ничего и не срослось. Наверное, это прозвучало бы чересчур драматически, если бы я сказал, что женщины, с которыми я встречался, чувствовали нечто темное в моем прошлом, но тень того, что тогда произошло в Гриттене, действительно время от времени падала на меня. Я не пускал людей в себя; в худшем случае отталкивал их. Необходимость всеми силами избегать близкого рассмотрения причин, вынуждающих меня к этому, всякий раз оказывалась для меня гораздо важнее отношений, в которых я оказывался втянут, – и я знал, где-то в самой глубине души, что все равно нет основы для чего-то долговременного. – Так и не сложилось, – ответил я. И по какой-то причине противился побуждению задать подобный вопрос в ответ. На руке у Дженни не было обручального кольца. Но это абсолютно ничего не значило, и на тот момент я решил, что и не хочу знать. Несколько секунд мы посидели в молчании. – Твоя мать хорошо устроена? – спросила Дженни. – Она спит в основном. А когда просыпается, то не узнает меня, хотя… Я нахмурился. Дженни пришлось меня слегка подтолкнуть. – Хотя бывают и исключения? – Разве что в тот первый раз, когда я только приехал к ней. И поскольку опять-таки показалось, что говорить о таких вещах с Дженни можно совершенно спокойно, я рассказал ей, что именно моя мать сказала мне в тот мой первый визит. Что мне нельзя находиться здесь. Что повсюду «красные руки». Что в доме есть что-то. Дженни покачала головой. – И что там может быть в доме? – Не знаю, – ответил я. – Наверное, ничего. Там была коробка с моими старыми бумагами, которые она явно перебирала, так что, может, мать чувствовала себя виноватой за то, что я это заметил. Но она не в себе. Это наверняка вообще ничего не значит. – Да, но ты про это упомянул. Ясно, что это тебя беспокоит. Я помедлил. – Потому что я изо всех сил стараюсь не думать об этом. Я слегка прибрался в доме. Посидел с ней. – Я неопределенно махнул рукой. – Я просто хочу сделать то, что нужно сделать, а потом поскорей свалить отсюда. Вернуться домой. Оставить прошлое там, где ему и место. Прежде чем я успел закончить, Дженни уже мотала головой. – Но это же полная чушь, Пол! Тебе не нужно ни о чем таком переживать. В смысле, посмотри сейчас на нас обоих. Что, так уж страшно видеть меня опять? – Нет. Это просто замечательно. – Вот именно. А я ведь тоже прошлое, разве не так? Прошлое было очень давно. Оно больше не может сделать тебе ничего дурного. – Наверное. Дженни глянула на часы и допила вино. – Мне надо идти. – Она встала. – Но если тебя так беспокоит то, что сказала твоя мать, может… просто предпримешь что-нибудь по этому поводу? Не исключено, что ты и прав – скорее всего, все это действительно ни о чем. Но по-любому здесь нет ничего, чего стоило бы опасаться. – Наверное. – Только послушай себя: «Наверное, наверное»… Любимое словечко. – Дженни забросила ремешок сумочки на плечо. – Наверное, еще увидимся? – Надеюсь, – сказал я. И тут вновь ощутил это теплое чувство в груди, глядя, как она идет к дверям – крошечный огонек в густом сумраке. Словно пламя свечи, которое хочется прикрыть ладонями и слегка подуть на него, чтоб оно разгорелось еще ярче. Но, конечно же, всегда есть опасность, когда так поступаешь. Всегда есть риск, что оно, наоборот, потухнет. 8 «Может, просто предпримешь что-нибудь по этому поводу?» Эти слова Дженни оставались со мной и на следующее утро, и, кое-как поворачиваясь под душем в крошечной порыжевшей от ржавчины кабинке в нашей старой ванной комнате, я в конце концов пришел к мысли, что она права. «Господи, это прямо в доме, Пол!» «Прямо в этом чертовом доме!»