Он помнит, будто это было вчера, как вышел из убогой хибары, подставил лицо невидимой в ночи мороси. Качаясь, с трудом дошел до машины – а ведь пил-то одну минералку. Проехал пару километров, тем временем дождь припустил не на шутку, джип то и дело вздымал цунами из придорожных луж. В какой-то момент он резко затормозил, распахнул дверь джипа, его вырвало на обочину. Потом, достав из бардачка бумажные платки, вытер рот, откинулся на сиденье. Тяжело дыша, тупо смотрел, как двигаются влево-вправо дворники, сдвигая потоки воды и на мгновение добиваясь ясной картинки. Хорошо бы хоть на секунду получить такую ясную картинку в собственной голове. Тихо играл расслабленный джаз. «Думай!» – сказал он себе. Дело явно не находится в свободном доступе. А все, что в нем находится, можно уничтожить. Представим себе, что бумажных следов он не оставит. Тогда остается другая опасность. Да, человеческий фактор. Пьяная болтовня. Слезные признания и воспоминания детства – отрочества – юности. Вот в чем таилась наибольшая опасность. Вот что нельзя было пустить на самотек. Вся будущая политическая карьера, да что там – вся жизнь его оказалась поставлена на карту из-за этой старой и страшной истории, и допустить этого было никак нельзя. Она наверняка все так же лежит щекой на липкой клеенке, полностью отключившись от нежеланной реальности. Видит ли сон, и что же ей снится? Плечи отца, шарики в руках и широкий, заполненный первомайской толпой Невский? Сквозь кумачовые флаги светит, слепит весеннее солнце, налито прозрачной голубой свежестью высокое небо над головой, и кажется, впереди – безбрежное будущее, до краев заполненное радостью, одной только радостью… Ночь, дождь. «Деваться некуда, – сказал он себе. – Она не оставила ему выбора своим сегодняшним признанием. Сама виновата». Он вгляделся в отвесно падающую штриховку дождя в свете фар, вздохнул. Тяжелый джип медленно развернулся на сельской дороге и поехал обратно. Ничего-ничего. Этот город хоронил и не такие секреты. Ксения Сердце колотилось, Ксюша почти бежала по коридору – скорее, скорее на воздух! Ведьма, сумасшедшая ведьма! Она узнала – нет, не лицо и не злобное выражение блеклых глаз! А чуть подпрыгивающую походку, будто дуновение сухих листьев, и этот шепот-шелестение: ссссу-ка. – Подождите! – раздалось у них за спиной, и Маша дотронулась до ее плеча: постой. Ксения, превозмогая желание броситься грудью на входную дверь, притормозила. Их догонял здешний психолог. Трофимов, так он, кажется, представился? Вид у него был крайне расстроенный. – Извините, что так вышло. Даже странно – обычно Елена Алексеевна спокойнее и рассудительнее прочих. – Ничего, – Маша протянула психологу руку. – Это вы нас простите, мы, очевидно, затронули болезненную тему и испугали вашу пациентку. «Это кто кого еще испугал – большой вопрос», – подумала Ксюша, но решила промолчать. – Мы, по правде говоря, не очень рассчитывали на успех мероприятия, так что… – продолжила Маша, а Трофимов помотал головой: – Подождите. Мне кажется, я знаю, как вам помочь. – Знаете? – Маша посмотрела на Ксению. Та пожала плечами, бросив на Машу умоляющий взгляд: пожалуйста, ну пожалуйста, давай уйдем отсюда, и поскорей! – Пройдемте, – психолог показал на отросток полутемного коридора рядом. Вдоль стен стояли несколько пластмассовых стульев. Маша опустилась на один из них. Ксюша, вздохнув, нехотя последовала ее примеру. Трофимов сел у стеночки напротив, снял и протер свои старообразные очки. – Что вы знаете о гипнозе, Мария… простите, не знаю, как по батюшке. – Федоровна, – нахмурилась Маша, чуть побледнев, а Ксения бросила на нее удивленный взгляд: странная реакция. – Так вот, Мария Федоровна. Меня тут все считают чуть ли не шарлатаном. Знаете, есть такая милая традиция у психиатров – пинать ногами психологов: мол, с больным не разговоры говорить надо, а дать таблеточек. Так сказать, немного химии для приведения в баланс психики. Заплакал – укол, разозлился – привяжите к постели и снова уколите, – он осекся. – Впрочем, это наша внутренняя кухня, вам вряд ли интересная. Так вот, я в последнее время потихоньку практикую в этой больнице гипноз, – Трофимов бросил на них чуть испуганный взгляд. – Конечно, бредовые формы психозов являются прямыми противопоказаниями – но это если больной и так считает, что его загипнотизировали пришельцы. Приходится учитывать и степень гипнабельности плюс иметь в виду возможные осложнения – истерические припадки или, к примеру, переход глубокого сомнамбулического гипноза в гипнотическую летаргию… – он осекся, поймав совершенно потерянный взгляд Ксюши, кашлянул, вновь поправил очки. – Одним словом, я предпочитаю эриксоновский гипноз, главным отличием которого является косвенный характер внушений. Маша кивнула: – Я слышала о таком. Вы прорабатываете воспоминания с помощью речевого воздействия. Ксения переводила взгляд с одного на другого: – Простите, но я не поняла, о чем речь. Трофимов улыбнулся: – Гипнотическая актуализация воспоминаний – вот как это еще называется. То, что пациент находится в состоянии транса и релаксации, во много раз усиливает эффективность психотерапии. Так у нас появляется возможность напрямую работать с бессознательными слоями психики, минуя контроль сознания, понимаете? – Смутно, – смущенно улыбнувшись, призналась Ксюша. Но, бросив взгляд на Машу, заметила, что та собралась, как спортсмен перед прыжком. «Она-то все поняла, – усмехнулась про себя Ксюша. – Кто бы сомневался!» – Если кратко, – кивнул Ксении доктор, – в подсознании хранятся все ваши воспоминания. И с помощью гипноза мы могли бы их извлечь на поверхность. – Насколько она гипнабельна? – повернулась к нему Маша. Психолог пожал плечами: – Я еще ни разу не гипнотизировал Елену Алексеевну. Но мы можем попробовать помочь ей войти в состояние транса. – Как? – подалась вперед Ксюша. – Вы же точно знаете год и даже месяц, к которому ее отсылаете, – пожал плечами Трофимов. – Запахи. Она очень к ним тропна, – кивнула Маша. – Нам надо воссоздать, хоть частично, запахи квартиры в 1959-м. – Вы правы! – врач встал, прошелся взад-вперед по коридору. – Но лучше бы не только запахи, а еще и звуки, свет. Надо понимать, что люди, подобные ей, крайне чувствительны к малейшей смене обстановки – ведь она уже несколько десятков лет безвылазно живет в этих стенах. – А вот тут, я думаю, вы ошибаетесь, – не выдержала Ксюша. – Мне кажется, что Пирогова нашла способ покидать больницу. – Это маловероятно, – мягко улыбнулся ей психолог. – Больные ее типа не имеют права самостоятельно выходить на улицу. – Не имеют, но выходят, доктор, – Маша встала. – Если бы это было не так, вряд ли она опознала бы редкие духи, выпущенные ограниченным тиражом пару лет назад. Да что там – даже узнать отдушку крема для рук и сорт мыла ей было бы не под силу. * * * После долгих дискуссий Ксения дала себя уговорить: хорошо, пусть сеанс гипноза пройдет в ее квартире. Она и сама понимала, что лучшего места, чтобы вернуться в прошлое, не существует. Но все ее существо противилось приходу этой злобной ведьмы с молодым, будто застрявшим вне времени, лицом в тот дом, который она уже привыкла считать своим. «Следственный эксперимент пятьдесят лет спустя», – думала она, поеживаясь и до последнего надеясь, что у Маши не получится организовать выезд Пироговой «на дом» в машине «Скорой помощи» в сопровождении санитара и психолога. Но у Маши, как всегда, все получилось. Сама она пришла к Ксюше заранее – часов в десять утра. Ее жилье, в последнее время полное друзьями и родственниками, опустело: мать, отчим и Ника – все убежали на работу. А они с Машей задумчиво обошли квартиру: комнатки Ксении Лазаревны больше не существовало – стены были снесены еще московскими, предшествующими Ксении, владельцами, пространство объединилось с той каморкой, где обитала после институтского распределения Ксюшина бабушка, Ирина Аверинцева. Сама же Ксения жила сейчас в комнате Пироговых и планировала организовать в бывших двух комнатушках большую ванную комнату с окном и гардеробную. – Сюда ее вести бессмысленно, – сказала она Маше. – Согласна. Маша медленно прошла по коридору – от входной двери до кухни. Посмотрела на Ксюшу, та кивнула. Коридор, этот позвоночник, логическая организация всей квартиры, оказался наиболее сохранен и, как следствие, наилучшим образом подходил для их целей. – Надо принести сюда стулья. И раскладушку – если он захочет ее уложить во время гипноза, – предложила Ксюша. – Хорошо. И вот еще, – Маша забрала от двери объемный пакет. Вынула из него старенький переносной магнитофон с сидиромом. Потом двойной диск. «Песни нашей молодости» – гласил заголовок. На обложках дисков фигурировал коллаж из черно-белых фотографий исполнителей, из которых Ксюша опознала только Магомаева и Бернеса. Далее из Машиного пакета появились: духи «Красная Москва», мыло «Земляничное» в выцветшей обертке, банка квашеной капусты, пачка папирос «Беломор», пакет с надписью «Нафталин» производства Солнечногорского завода полимерных изделий и коробка с красно-синей этикеткой, на которой был изображен пенистый таз. «Стиральный порошок «Новость», – прочла Ксения. – Применяется для мытья натурального и искусственного шелка, шерсти, меха, фетра, трикотажных изделий». – Где ты это раздобыла? – спросила она, поставив коробку на место. Маша довольно улыбнулась: – Ну, во-первых, ты не представляешь, сколько в Интернете сайтов, торгующих подобным старьем – для ностальгирующих по советской эпохе. А во-вторых, я нашла на Васильевском острове чудесный маленький музей повседневной культуры Ленинграда, посвященный двум послевоенным десятилетиям в истории города. Там мне все и присоветовали. – И как… – запнулась Ксения, глядя на все выложенное великолепие, – мы это будем использовать? – В коридоре должно пахнуть так, как в 1959-м. Или хотя бы похоже. – Предлагаешь распрыскать повсюду духи «Красная Москва»? – Да. И не только. Ароматы должны смешиваться, быть сложными, как в духах: верхние ноты, ноты сердца, ноты базы. Положим нафталин в карманы пальто. Помылим мыло для химического «земляничного» благоухания, выкурим папиросу – тогда все мужчины курили, запах курева был повсеместным. – Маша улыбалась, но явно серьезно собиралась мылить, курить и раскладывать по карманам. – Ясно. А капуста? – Ксения взяла в руки банку. – Капуста-то тебе зачем? Маша пожала плечами: – Мы ее потушим. Не может быть, чтобы такой базовый для российской кухни продукт ни разу не использовался во времена ее детства. – Хорошо, – Ксения послушно понесла банку на кухню. – Еще бы примус найти, чтобы уж совсем по-настоящему. – Ничего, – Маша вошла за ней следом, а в коридоре уже зазвучало фортепьяно – вступление из старого шлягера. – В интересующую нас эпоху в центре города уже вовсю использовались газовые плиты. «Всем известно, что морщинки женщин мало украшают, всем известно, что морщинки женщин очень огорчают…» – кокетливо запела из коридора Клавдия Шульженко. – Бабушка очень ее любила, – улыбнулась Ксюша, вываливая капусту в новую, только что купленную кастрюлю. Символично, – подумала она, мрачнея, – что «гипнотическое» варево, служащее целью вызвать воспоминания у сумасшедшей Елены Пироговой, будет первым, что в ней приготовят. «Но стараюсь я к морщинкам относиться, не печалясь, ведь они и от улыбок, и от смеха появлялись…» – продолжала Шульженко, и Ксения, поведя носом, почувствовала, как вслед за песней из коридора потянуло сладковатым дурманом «Красной Москвы». И ей показалось, что она сама сейчас выпадет из действительности в навеки исчезнувший мир. Но тут, к счастью, в дверь позвонили. * * * – Закройте глаза. Думайте о сне, отбросьте все посторонние мысли. Дышите спокойно, равномерно и глубоко. Ничто вам не мешает, вас не тревожит, не беспокоит. Никакие посторонние звуки вы не воспринимаете. Вы все время слышите мой голос и погружаетесь в сон. Дыхание становится все ровнее, все глубже. Вас охватывает дремота, сонливость… Ваше тело приятно тяжелеет, расслабляется, точно наливается свинцом. Я буду считать, и с каждой цифрой сонливость будет усиливаться. Раз… два… «Этот психолог действительно хорош», – думала Ксения, глядя, как перестают дергаться тонкие пергаментные веки Пироговой. Она расположилась на стуле в коридоре, одетая на этот раз в длинную шерстяную юбку и свитер под горло. Напротив, держа ее за тонкое запястье, сидел Трофимов. Маша, прислонившись к стене и сложив руки на груди, стояла рядом. Ксения примостилась на раскладушке, бок о бок с дюжим санитаром. В руках она держала магнитофон. – Сейчас вы откроете глаза, и вам снова будет шесть лет. Вы собираетесь идти в первый класс и живете с родителями и братом в этой коммуналке на канале Грибоедова. Маша кивнула Ксюше, и та включила магнитофон: музыка заиграла совсем тихо, будто и правда доносилась из пятьдесят девятого года.