– Наш ясак, – ответил Илэлэк. – А что ещё тут может быть? – Э! – на растяжку сказал капитан. – Какой ещё ясак в конце апреля? Ясак привозят в январе, как все твои приятели-тойоны сделали. Вот тогда ясак был нужен, когда здесь везде дороги были крепкие, мы его тогда сразу собрали весь вместе, и наши люди повезли его в Якутск. А сейчас он едет ещё дальше, вначале по Лене-реке, а потом через Камень-горы приедет к нашей великой царице. Царица получит его и будет радоваться, а потом пересчитает и начнёт спрашивать, а почему это не весь ясак привезен, где ясак от Илэлэк-тойона? Что ей отвечать? Тут капитан даже осмотрелся по сторонам, как бы ища ответа у собравшихся. Но ответил опять Илэлэк: – А ты ей скажи, что зима была сильно снежная, снег выпал глубокий, соболь далеко ушёл, стрелять его было немочно. – А почему другим было мочно? – Другие молодые все. – Тогда зачем ты в этой шапке ходишь? Отдай её тому, кто помоложе, пусть командует. – Э! – тихо засмеялся Илэлэк. – Так нельзя! Остроголовый старик обидится. Он не любит, когда кто-то за него его работу делает. Когда время придёт, оно всё само собой сделается, а пока я буду ходить в этой шапке и приносить тебе ясак. Эй! Покажите! Это он уже опять обратился к своим людям, и там двое из тех, которые держали мешок, выступили вперёд и протянули его капитану. – Нет! – строго сказал капитан. – Это не мне дары, а это нашей государыне, нашей великой царице и владычице, а также владычице неба и земли, и рек и морей, и лесов и тундры! Тут он поклонился, распрямился, достал из-за пазухи связку ключей и бросил их Черепухину. Черепухин их ловко поймал, развернулся и пошёл к съезжей. Капитан пошёл за ним, а за капитаном Илэлэк и двое его людей с мешком, а уже за ними шли Синельников и Тарантуй, и оба с ружьями. Солдаты остановились на крыльце, а Илэлэковы люди только занесли туда мешок и сразу вышли обратно, так что в съезжей остались только капитан, Илэлэк и Черепухин. И дальше там было вот что: капитан подошёл к мешку, лежащему на столе, и посмотрел на Черепухина. Черепухин достал нож и подал его Илэлэку. Илэлэк приставил нож к губам и что-то прошептал, и уже только после этого наклонился к мешку, перерезал кожаный шнурок и осторожно его вытащил. Мешок раскрылся. Илэлэк поднял мешок и начал аккуратно, медленно вытряхивать из него соболиные шкуры. Стол стоял возле окна, в окно светило солнце, шкуры соскальзывали на столешницу и переливались на ярком свету. Черепухин, не сдержавшись, облизнулся. Капитан строго сказал: – Тетрадь! И тавро! – Вот они! – ответил Черепухин. Капитан кивнул, не отводя глаз от мешка. Из мешка, шкурка за шкуркой, ползли соболя. И вдруг выскользнула беличья шкурка, вторая, третья. – Э! Стой, стой! – воскликнул капитан. – А это что ещё такое? – Это белки, – сказал Илэлэк. – Я же говорил: зима была снежная, соболь ушёл далеко, а белка посмотри как бита! Прямо в глаз! – Не в глаз, а тупой стрелой, томаром, – сказал Черепухин. – И соболь – три рубля, а белка – два алтына, – прибавил капитан. – За одного соболя пятьдесят белок. Вот только зачем мне белки?! Я же говорил: не надо белок! И песцов не надо. Надо только соболя! А у тебя их здесь сколько? Илэлэк подумал и сказал: – Должно быть сорок и ещё семь. – Вот, – улыбаясь, сказал капитан. – Это правильно. Илья, считай! Черепухин положил мешок, Илэлэк сел к столу. Черепухин начал считать соболиные шкуры. Считал, пересчитывал, макал тавро в чернила, припечатывал, раскладывал по кучкам, по сортам, и всего насчитал тридцать восемь. – И это всё? – спросил капитан. Илэлэк вздохнул и развел руки. – И восемь белок, – сказал Черепухин. – И два горностая. Три горностая – один соболь. И там ещё что-то есть. Большое! С этими словами он опять полез в мешок, долго нащупывал… и вытащил шкуру чёрной лисы. То есть это была не привычная чернобурая, а в самом деле совершенно чёрная лиса, на которой от носа до кончика хвоста нигде не было ни единого серебряного волоска. Черепухин провёл ладонью против шерсти. Ость чёрная, отметил капитан, подпушье тоже чёрное, густое. Черепухин повернулся к окну, поднял шкуру и встряхнул её. Мех заиграл, унялся. Черепухин посмотрел на капитана. Капитан сухо сказал: – Одна царская лиса – пять соболей. Черепухин согласно кивнул, посмотрел на Илэлэка. Илэлэк молчал. Черепухин вновь полез в мешок и, одну за другой, вытащил ещё две чёрных царских лисы. Они были одна краше другой. Капитан долго молчал, потом спросил: – Сколько всего? – Ну, – поморщившись, ответил Черепухин, – восемь белок и два горностая – это один соболь. И три чёрных царских лисы – это ещё пятнадцать соболей. И тридцать восемь здесь. Всего пятьдесят четыре. А надо было сорок семь. Но! – тут же продолжил Черепухин. – Это если считать три стойбища, тогда сорок семь. А если ещё два, которые откочевали, тогда должно быть ещё двадцать соболей, то есть всего шестьдесят семь, а здесь только пятьдесят четыре, значит, ещё тринадцати не хватает. Так? И с этими словами он сперва посмотрел на капитана, а потом на Илэлэка. Илэлэк жевал губами и молчал. Потом сказал: – Это неправильно. Почему я должен платить за тех, кто от меня убежал? Это они должны платить за меня! Это очень недобрые люди! Они обманули меня! Они взяли моих собак, они взяли мои лодки, они взяли моих оленей, они взяли мои запасы… А теперь я должен за них платить! Разе это справедливо? Разве ваша великая хозяйка, которая живёт далеко-далеко за Великим Камнем-горой… – Хорошо, хорошо! – перебивал его капитан. – Возможно, мы и неправы. Возможно, прав ты. Сейчас мы это узнаем! – И он окликнул: – Синельников! В дверь заглянул Синельников. – Синельников! – строго сказал капитан. – Позвать сюда Герасима Ефимова, и срочно! Синельников кивнул и закрыл дверь. Илэлэк молчал. Потом спросил: – Что это за человек, которого вы сюда позвали? – Сейчас ты это узнаешь, – сказал капитан. И набил трубку, закурил. Курил, поглядывал на ворох шкур. Илэлэк больше ничего не спрашивал, и Черепухин тоже. Наконец открылась дверь, и вошёл Ефимов, тот самый казак, который ездил к Илэлэку и составлял у них ясацкий список. Илэлэк сразу узнал Ефимова, поморщился. А капитан как ни в чём ни бывало сказал: – Вот что, Ефимов. Рассказывай всё как было, лучше будет. – Так чего рассказывать, ваше благородие!? – неуверенно сказал Ефимов. – Вы и так всё знаете. Капитан повернулся к Илэлэку. Илэлэк вздохнул и начал говорить: – Иногда получается так, что хочешь сказать одно, а говоришь другое. Так сегодня было и со мной. Но теперь такого больше не будет, только пусть вначале этот человек выйдет отсюда. Капитан кивнул, Ефимов вышел. Илэлэк продолжил: – Мы не юкагиры, как вы везде пишете, а мы народ вадулы, вот как правильно, и это означает могучие. Вадулы делятся на шесть родов, наш род называется омоки, что значит здесь наш дом. Всего нас, омоков, шесть племён, и наше племя – Дети Чёрной Выдры, я их алдье, по-вашему тойон, и так в каждом племени по своему алдье. А раньше, как в песнях поётся, у нас, у омоков, был один главный, верховный алдье, но после он умер, а нового мы никак не выберем. Теперь каждый кочует куда захочет, это очень плохо, это наша слабость, и я, Илэлэк, просто алдье, алдье племени Детей Чёрной выдры. Нас пять стойбищ, три стойбища остались со мной, а два стойбища ушли, потому что мы посчитали, что нам не собрать весь ясак от всех пяти стойбищ, вот я их и отпустил, и вот они ушли. Но если ты, Большой Каптана, как мы тебя называем, если ты из-за этого так сильно гневаешься, то я готов признать, что мы недоплатили тебе и твоей владычице тринадцать соболиных шкур, запиши их мне в остаток. Капитан и Черепухин переглянулись, капитан ещё подумал и сказал: – Ладно, Илья Ильич, иди и начинай укладывать, а я тут пока что напишу ему отписку. Чистую! Иди! Черепухин усмехнулся, вышел, а капитан взял новый лист, начал записывать: Нижнеколымская волость, Черновыдринский улус, а в нём князец Илэлэк со товарищи – сорок два человека. А по окладу с них поминки – пять соболей, да ясаку сорок девять соболей. И в то число взято поминок: пять соболей, да ещё ясаку тридцать три соболя и восемь белок, два горностая и три чёрных царских лисы – эти все за ещё шестнадцать соболей. По окладу поминки и ясак сполна. И подписался: приказчик Макаров, капитан. И протянул отписку Илэлэку. Тот взял её и стал внимательно рассматривать. Потом убрал за пазуху и взамен достал оттуда трубку. Капитан подал ему початую пачку табаку. Илэлэк заправил трубку, закурил, прищурился. Капитан тоже курил, молчал, потом спросил: – Кто это за вами по тундре гонялся? – Я не знаю, – нехотя ответил Илэлэк. – Я у них не спрашивал. Я прятался. – Боязно было? – Да, боязно, – просто ответил Илэлэк. Долго молчал, покуривал, потом спросил: – А почему так получается, что мы, вадулы, выдаём ясак, а чукчи нет. – Так государыня велела, – сказал капитан. – А надо было бы велеть наоборот! – сердито сказал Илэлэк. – Государыню судить нельзя! – строго сказал капитан. – Государыня знает, что делать. Вот велит накопить ещё войска, пришлёт его сюда, пять батальонов с пушками, и вот тогда мы пойдём брать ясак и с чукчей! – И я тогда тоже пойду! – сказал Илэлэк. – Очень на них пойти хочу! Они у нас оленей угоняют! – А так бы ты угнал? – А так бы я! – ответил Илэлэк и тихо засмеялся. – А ясака жалко? – спросил капитан. И сам же ответил: – Ещё как! Не зря же ты так долго с ним не приезжал. – Нет, я не поэтому не приезжал, – ответил Илэлэк. – Я же говорю: я слабый стал. Остроголовый старик стал часто сниться. А если так, я подумал, то надо к этому готовиться. Надо все долги раздать, чтобы когда придёт Остроголовый старик, быть легким, и он тогда ударит меня копьём прямо в душу, а я буду лёгким и сразу взлечу в Верхний мир! А если долгов будет много, я стану тяжёлым и провалюсь в нижний мир, буду лежать там на крыше амбарчика, кваситься. Остроголовый старик будет к моему амбарчику каждое утро приходить, меня с крыши снимать и жрать, потом отблёвывать обратно, а его дочки будут лепить из меня куклу, и играть с ней, и мучить меня, а после опять на амбарчик забрасывать. А утром Остроголовый старик опять будет меня снимать и жрать… Поэтому я всё привёз, чтобы он меня не отблёвывал. Вот как это на самом деле получается. Ведь так? – Нет, не совсем, – ответил капитан. – А всё из-за чего? Из-за того, что вера у тебя неправильная. Крестился бы ты, Илэлэк, стал бы обо всём иначе думать, и не пугал бы тебя Остроголовый старик. Вот давай отведу тебя к нам в церковь, ты сам посмотришь… – Это не надо! – поспешно перебил его Илэлэк. – Это старик разгневается! Да и зачем всё это? Я думаю так: кто в какой вере родился, тому в той и умирать, а мне уже совсем мало ждать осталось, можно потерпеть. Ты только покажи мне перед смертью моих родников. Капитан помолчал, потом встал и сказал: – Подожди на крыльце, я сейчас. Илэлэк встал от стола и вышел, и закрыл за собой дверь. Капитан, оставшись один, прошёл к стене, туда, где стоял железный казённый сундук, так называемая казёнка, открыл его и начал складывать в него ясак. Когда складывал, ещё перебирал, рассматривал и думал, что как бы меха не задохнулись, хорошо, когда все вместе приезжают, тогда сразу увозят в Якутск, а тут когда ещё теперь оказия, теперь будут всё лето киснуть здесь, надо будет завтра перепрятать… А лисы хороши, подумалось, царские лисы! Капитан вздохнул, закрыл сундук, осмотрелся, спрятал ключ в секретном месте, вышел.