* * * Время летело незаметно. Тапер на эстраде перешел на более быстрые мелодии, и вскоре к нему присоединились ударник, контрабасист и солист, игравший на саксофоне. Вместе они заиграли «Всем нравится моя девушка», и кое-кто из гостей прервал ужин, чтобы потанцевать. Уилл тоже взял меня за руку, чтобы отвести на танцпол. Мы танцевали до тех пор, пока у меня не закружилась голова – я даже испугалась, что упаду. От музыки, разговоров и смеха в зале стало шумно, и когда Уилл что-то прошептал мне на ухо, я ничего не поняла. – Извини, – сказала я. – Кажется, я немного перебрала бренди. – Ну, это вряд ли, – сказал он, но все же предложил мне выйти наружу, чтобы немного проветриться. Глаза у него были невероятно зеленые, и я согласилась не раздумывая. Взявшись за руки, мы пошли к выходу. В дверях я ненадолго прижалась к нему и шепнула: – Правда мы с тобой – самые счастливые люди на свете? В ответ Уилл улыбнулся и поцеловал меня в покрытый легкой испариной лоб. По-прежнему держа друг друга за руки, мы медленно шли по дорожкам сада. В траве заливались сверчки и цикады. Павлинов нигде не было видно – должно быть, на ночь их загоняли в клетки. В конце концов мы свернули на выложенную камнем дорожку, которая вела к источнику, но вскоре наткнулись на веревочное ограждение, на котором болтались таблички «опасно» и «закрыто». Самого бассейна, спрятавшегося в тени высоких деревьев за поворотом дорожки, видно не было, но я слышала тихое журчание воды и чувствовала в воздухе ее необычный резкий запах. Похоже было, кто-то пренебрег запрещающими табличками, так как от бассейна доносились плеск и негромкий смех. – Они там что, голышом купаются? – сказала я. Мне тоже вдруг очень захотелось окунуться, и я предложила Уиллу немного нарушить отельные правила и пробраться под веревками. – Как вам не стыдно, миссис Монро! – Уилл приподнял брови и слегка покраснел. – Что, если там… супружеская пара? Вряд ли они нам обрадуются. * * * Ночью мне приснился очень странный сон. Мне снилось, будто яйцо ласточки, которое я закопала во дворе, снова оказалось у меня в корсете. Я попыталась взять его в руки, но скорлупа треснула, и изнутри хлынула вода. Это был настоящий водопад, сквозь который я вдруг разглядела расплывчатые очертания ребенка – не новорожденного младенца, а малыша лет четырех-пяти. Он шагнул ко мне, и я увидела, что это девочка с темными волосами и глазами, узким личиком и изящными, тонкими пальчиками. Она посмотрела на меня, улыбнулась, и мое сердце отчаянно забилось в груди. Я узнала эти темные миндалевидные глаза – они были точь-в-точь такими, как у меня. Это была и я, и не я… Лишь несколько мгновений спустя я поняла, что это – мой ребенок. Моя дочь. – Я тебя ждала, – сказала она. Я прижала ее к себе, уткнулась лицом в волосы и заплакала. От нее пахло ветром и летним дождем, пахло забытыми днями моего ушедшего детства. Я вдыхала этот запах и чувствовала, как нарастают в груди томление и тоска. Тут я проснулась. Мои руки были пусты, подушка промокла от слез. Лунный свет сочился сквозь занавески, озаряя комнату призрачным голубоватым сиянием, отчего казалось, будто мы под водой. Уилл спал рядом со мной, его лицо выглядело спокойным и безмятежным. Встав с кровати, я на цыпочках прошла в ванную и закрылась на задвижку. Открыв сумочку, я достала булавку, присела на крышку унитаза и трижды царапнула себя чуть выше правой лодыжки. Из царапин выступила густая кровь, и я постаралась сосредоточиться на боли, которая одна могла помочь мне забыть о пустоте в сердце. * * * Утром, после легкого завтрака (яйца пашот, румяные поджаренные тосты, свежие фрукты и чай), мы снова поднялись в номер и переоделись в купальные костюмы. Накинув мягкие халаты, которые предоставлял гостям отель, мы вышли через заднюю дверь и направились к источнику. Вымощенная каменными плитами дорожка привела нас к небольшому, выложенному гранитом бассейну размером примерно десять на десять футов. Первым, на что я обратила внимание, был резкий минеральный запах, немного похожий на то, как пахнет несвежее яйцо. Уилл тоже его почувствовал. Потянув носом воздух, он сморщился. – Пахнет серой – значит, где-то поблизости затаилась нечистая сила, – пошутил он, и я поглядела на него с упреком. В кронах деревьев беззаботно щебетали птицы. Один из павлинов приблизился к нам в надежде получить какие-нибудь корки от завтрака, но у нас ничего не было, и он, презрительно отвернувшись, выразил свое неудовольствие громким, пронзительным криком. В бассейне никого не было. Источник был полностью в нашем распоряжении, но я вдруг заколебалась. Такой воды я еще никогда не видела. Она была черной словно чернила. Казалось, вместо того, чтобы отразить наши лица, эта вода способна растворить их, смешать с чернотой, и тогда мы исчезнем. Откровенно сказать, купаться в такой воде мне было страшновато, но Уилл, уловив мои колебания, успокаивающим жестом тронул меня за руку. – Нам вовсе не обязательно туда лезть, – сказал он. Мне показалось или его голос действительно дрожал? – Зачем же мы тогда сюда приехали? – храбро возразила я и подала пример, первой сбросив халат и пляжные туфли. Подойдя к краю бассейна, я стала медленно погружаться в воду. Еще не зажившие царапины на лодыжке сразу защипало, но я не обратила на это внимания. Вода оказалась невероятно холодной! Такой холодной, что казалась обжигающей, и я невольно вскрикнула. – Я не достаю до дна! – сказала я Уиллу, немного отдышавшись. Я действительно не чувствовала под ногами никакой опоры, хотя погрузилась уже по шейку, а нырнуть мне не хватало храбрости. Зубы у меня стучали, но первоначальная боль от ожога притупилась, и мое тело охватило приятное онемение. Пальцев рук и ступней я и вовсе не чувствовала, но с каждой секундой это беспокоило меня все меньше. – Ух ты, вода прямо ледяная! – Уилл тоже погрузился в бассейн рядом со мной. – Давай-ка поплаваем, пока не замерзли. В довольно быстром темпе мы проплыли несколько кругов и действительно немного согрелись, хотя стучать зубами не перестали. – Ты очень красивая, даже когда замерзнешь, – заметил Уилл, когда, устав плавать, я легла в воде на спинку. Вода держала меня сравнительно легко; она и на ощупь была намного плотнее обычной речной воды, и Уилл сказал – тут все дело в растворенных в ней минералах, но я подумала, что причина в чем-то еще. Еще когда мы плавали, мне казалось, будто меня касаются чьи-то сильные пальцы, которые то поддерживали меня на поверхности, то, наоборот, старались утянуть вглубь. Минут через пять мы не выдержали и выскочили из ледяной купели на нагретый солнцем гранит. Растираясь изо всех сил жестким мохнатым полотенцем, я бросила взгляд на свою лодыжку – и не поверила глазам. От едва подсохших царапин не осталось и следа! Пораженная, я заморгала глазами и, наклонившись, чтобы коснуться подушечками пальцев совершенно гладкой кожи, невольно ахнула. Это было поразительно! – Что-нибудь не так? – сразу спросил Уилл. – Нет-нет, все в порядке, – выдавила я. – Просто я немного замерзла. – Твои губы стали совершенно синими, дорогая, – сообщил он, и я невольно посмотрела на него. Губы Уилла тоже посинели от холода, нос стал каким-то сизым, а щеки, наоборот, побелели. Внезапно я увидела, как его взгляд метнулся куда-то мне за спину. – Что это?! – воскликнул он. – Ты видела?.. – Нет. А что там? – спросила я, поворачиваясь. Он ответил не сразу. Нахмурившись, Уилл некоторое время пристально смотрел на черную непрозрачную воду. – Нет, ничего. Показалось, – проговорил он наконец. – Просто блик солнца в воде. * * * Я сидела на скамье возле розария, когда из дверей отеля показалась Элиза Хардинг. Заметив меня, она улыбнулась мне, словно старой знакомой, и, приветственно махнув рукой, подошла ко мне. Сегодня она надела ярко-голубое летнее платье, а губы подвела розовой помадой. – Вы позволите, миссис Монро? – вежливо спросила она. Я кивнула и подвинулась, давая ей место рядом с собой. – Зовите меня просто Этель, – сказала я. Элиза опустилась на скамью так близко, что наши колени на мгновение соприкоснулись, достала из сумочки серебряный портсигар и, открыв, протянула мне. Я отрицательно покачала головой, и Элиза, достав сигарету, спрятала портсигар обратно в сумочку. – Только ничего не говорите моему Бену, – сказала она, закуривая. – Он считает, что настоящие леди не должны курить. Не думайте, мы очень любим друг друга, просто иногда он бывает страшным занудой. Я улыбнулась. – Не скажу. – На мгновение меня посетило то же странное чувство, которое я испытала, когда вышла на балкон, – чувство узнавания. Как будто мы с Элизой были давними и близкими подругами, у которых есть общие тайны. – Если не считать источника, этот сад – мое самое любимое место, – сказала она, выпустив тонкую струйку голубоватого дыма. – Я сама его спланировала. – В самом деле? – О да. Это была моя идея – расположить клумбы в виде трех концентрических окружностей, пересеченных двумя перпендикулярными дорожками, ориентированными строго по сторонам света: одна идет с востока на запад, а другая – с севера на восток. На первый взгляд, достаточно просто, однако я довольно долго раздумывала, как все устроить, рисовала всякие планы, эскизы… И это притом, что я не архитектор и вообще не специалист. – У вас получилось просто замечательно. Лучше, чем у любого профессионала! – сказала я совершенно искренне. – А розы – розы просто потрясающие. Элиза улыбнулась. Было видно, что моя похвала ей приятна. Тем не менее она сказала: – На самом деле в этом есть что-то… противоестественное. Я имею в виду любые попытки привести природу в порядок в нашем, человеческом понимании этого слова. Мы навязываем ей идеальные геометрические формы, которые приятны нашему глазу, но вовсе не свойственные природе в ее первозданном, так сказать, виде. Я-то всегда считала, что любой сад – это живое существо. Он дышит, растет и… Иногда мне даже кажется, что у него есть свой разум. Оказалось, что Элиза знает названия всех высаженных в саду роз. – Это «аврора», это – «снежная королева», вон там – «персидская желтая», а здесь, с краю, – «девичий румянец». – Какие красивые названия, – сказала я, и она кивнула: – И названия, и сами розы. Некоторые сорта я выписала из Англии… – Элиза рассмеялась. – Этот сад не дает мне сойти с ума зимой. Я просматриваю каталоги, заказываю удобрения, планирую новые посадки. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Элиза выросла здесь, в Бранденбурге, и что ее дом находился совсем рядом – с другой стороны холма, на котором стоял отель. – Мои родные до сих пор там живут. И я очень рада, что не уехала на другой конец страны, когда вышла замуж. Очень удачно, что они совсем рядом и я могу навестить их в любой момент. Потом разговор зашел об источнике, и Элиза рассказала мне несколько удивительных историй о тех чудесах, на которые оказалась способна целебная вода. Хромые и калеки снова начинали ходить, раненые солдаты, вернувшиеся с Первой мировой, исцелялись. В общем, почти по Библии: «слепые прозревают, прокаженные очищаются»… Я и верила, и не верила, но больше всего мне хотелось верить. – Один из местных, его зовут Этан, вернулся с войны немым. Во Франции его ранили в голову, и он не мог говорить, не узнавал отца и мать и так далее… Можно было подумать, что пуля, которая пробила ему череп, уничтожила все, что делало Этана Этаном. Так продолжалось несколько лет, пока родители не привезли его сюда и не заставили погрузиться в источник. И представьте: уже на следующий день он проснулся и попросил мать приготовить на обед свои любимые блюда: жареного цыпленка и яблоки в тесте! Сейчас он совсем здоров и работает десятником на карьере. Я покачала головой. Что и говорить, история была невероятная. – Я сама видела его несколько раз, – сказала Элиза очень серьезно. – И это не единственный случай. Мой дядя Реймонд раньше жил в Сент-Олбансе и работал на литейном заводе. У них там произошла какая-то авария, и он ослеп. И представляете, он приехал сюда, окунулся в бассейн и прозрел. Честное слово, я это не выдумала! – Последние слова она произнесла с такой горячностью, что я невольно улыбнулась. – Мой муж Уилл – врач. Он говорит, что в этой воде растворено много полезных минералов, которые, возможно, обладают антисептическими свойствами, – сказала я, думая о заживших царапинах на ноге.