– Сдается мне, все-таки полностью. – Но? – подсказала Арчет. – Но зеркальная копия его «я» сохранилась – она внутри меча. – И Стратег опять замолчал, словно колеблясь. По крайней мере, Драконьей Погибели его молчание показалось раздосадованным. – Среди кириатов и людей были те, кто считал, что это означает, будто бы однажды Подменыша можно будет вернуть к жизни. Эгар и Арчет переглянулись. – Ой. – Вот именно, ой, – неожиданно согласился Стратег. – Эту проблему можно было решить, но, как я уже объяснил, кир-Арчет, твой отец не пожелал такого решения. – Мой отец, – с нажимом и с горечью произнесла Арчет, – не оставил бы этот мир, бросив работу по его освобождению недоделанной. О каких решениях ты говоришь? – Чтобы Корморион вернулся, ему потребуется новый человеческий носитель – новое тело для его души. Если уж на то пошло, для возвращения самих олдрейнов потребуется кое-какое человеческое сотрудничество. Судя по деталям, которые нам удалось почерпнуть из мифов и легенд обеих рас, именно человеческое колдовство впервые призвало олдрейнов в этот мир. И какую бы форму ни приняли эти первоначальные отношения, к тому времени, когда кириаты прибыли сюда, господство олдрейнов полностью зависело от вассальной поддержки человеческих правителей. Их просто было не так много, по сравнению с численностью человеческого населения. Их легко можно было бы одолеть, если бы люди воспринимали их как врагов и действовали против них совместно. Но люди этого не сделали. На самом деле было заметно, сколь многие из людей рьяно жаждали их присутствия, нарушения естественного порядка – их магии, если можно ее так назвать. Многие явно предпочитали ее науке, которую принесли кириаты, и даже те, кто был иного мнения, часто не понимали, в чем разница. Эгар хмыкнул. – Тоже мне, новость. – То есть ты… хочешь сказать, что человечество не хотело, чтобы его освобождали? – Ты глубоко увязла в их делах, дочь кир-Флараднама. – Трудно было сказать наверняка, но Стратег, похоже, забавлялся. – Мыслишь, как они, отказалась от всякой рациональности. Как думаешь, отец гордился бы тобой? Вот ты стоишь, приписывая волю и намерение абстракциям. Человечество уже тогда было расой, насчитывающей многие десятки миллионов человек. Неужели ты действительно веришь, что у такого количества может быть единое, неделимое желание или цель? – Но Индират М’нал… – Индират М’нал был написан через семь столетий после описываемых в нем событий. Это был документ, призванный рационализировать то, что случилось раньше, и оправдать новую миссию кириатов. Не надо требовать от него слишком большой точности. – Но если люди были довольны правлением олдрейнов… – Некоторые были, некоторые нет. Большинство с ним смирилось, как с погодой и формами рельефа – приняло как неизменные жизненные факты. Но недовольных и мечтателей, к счастью, для наших целей хватило. – Наших целей? Нашей целью было избавить мир от демонического врага. Освободить человечество от их ига. – Теперь она почти кричала – кричала, обращаясь к бесстрастному потолку. – Это мне отец сказал! – Возможно, к тому моменту он и сам в это поверил. – В голосе демона, насколько мог судить Эгар, не было иронии. – Конечно, он упорно трудился, чтобы уничтожить или сделать неясными подлинные записи о тех временах и о том, что тогда творилось. Но суровая правда такова, дочь кир-Флараднама, что в первые годы после Прибытия целью кириатов было выжить. Ни больше ни меньше. Их было немного, они застряли в мире, который изо всех сил пытались понять, – в мире, как будто не полностью подчиняющемся законам физики, универсальным с точки зрения кириатов, – и они столкнулись с доминирующей цивилизацией, желающей, чтобы чужаки ушли. Что еще им оставалось делать, как не затеять войну? Драконья Погибель наблюдал, как Арчет барахтается в поисках опоры, какого-нибудь довода, который можно было бы швырнуть в потолок, откуда доносился бесстрастный голос. Она тонула, как будто ее только что снова выбросило с палубы «Владыки соленого ветра». Он демонстративно откашлялся. – Не могу не напомнить, – пророкотал он, – что мы говорили о твоем решении проблемы с возвращением олдрейнов. – Да. Мы говорили об этом. – И каким же оно было? Твое решение? – Мне показалось, что я достаточно ясно выразился, Драконья Погибель. Отношения между олдрейнами и людьми были крепкими, симбиотическими. Без… – Сими… какими? – Он хочет сказать, они зависели друг от друга, – с болезненным видом произнесла Арчет. – И теперь я вижу, чего мой отец не позволил бы тебе сделать. – Да, теперь ты, кажется, все поняла. – Стратег замолчал, а потом вдруг прибавил, словно до него только что дошло: – Хочешь, я объясню это твоему другу? – Было бы здорово, – проворчал Эгар. – Ладно. Без людей, Драконья Погибель, у олдрейнов не было бы никакой надежды выстоять против нас – и они, наверное, даже не подумали бы о возвращении. Изничтожение человеческой расы было очевидной мерой предосторожности. – Изничтожение? – Не то чтобы он не слышал этого слова раньше – достаточно долго прослужив на имперских границах, его можно было не только услышать, но и увидеть воочию. Но там речь шла о деревнях, горных племенах, изредка – о крупных городах, которые не желали договариваться. Но это, это же… – Всех до единого?! – В то время их оставалось всего сорок семь миллионов, – скромно ответил Стратег. – Это было бы очень просто. Глава двадцать вторая – Знаешь, на самом деле я не убивал твоего друга Венжа. – Иди на хуй, сраный лживый пидор. Рингил сделал страдальческое лицо. – Говорит тот, кто сказал мне, что я единственный пленник на этом корабле. Он повернулся влево и вправо в своем кресле, с тщательно продуманной иронией указывая на мрачных имперских морпехов, стоявших по бокам от него. Они лишь недавно избавились от кандалов, и на их лицах все еще оставались следы грубого обращения со стороны людей Клитрена. Они стояли, вытянувшись по стойке «смирно», и в свете факелов выглядели статуями, однако на сидящего по другую сторону стола хинерионца смотрели как на еду. Им – как и самому Клитрену, – вероятно, казалось, что они имеют довольно хорошее представление о том, что случится дальше. Рингил чувствовал себя слишком уставшим и раздраженным, чтобы сожалеть о том, что придется их разочаровать. Про морпехов Рингил узнал лишь благодаря удачному стечению обстоятельств. Оказалось, их привели на борт в цепях и заперли в трюме в начале дня, задолго до того, как его самого доставили на пристань на носилках, под бдительным оком Клитрена. Нойал Ракан этого не видел, он все еще прятался где-то в верхних окраинах Орнли, ожидая наступления ночи. И он не говорил по-наомски, так что не мог понять ничего из подслушанных разговоров, даже когда пробрался на борт, чтобы спасти Гила. У него не было никаких причин подозревать, что на корабле могут оказаться и другие имперцы. «А ты, Гил, позволил чрезмерному чувству собственной важности одолеть всякое подозрение, что Клитрен говорит неправду». «Молодец-то какой». На самом деле, если бы один дрожащий юный капер не раскололся и не начал лепетать, когда Рингил расспрашивал его о местонахождении Друга Воронов, ни он, ни Ракан так бы ничего и не узнали. Сенгера Хальда, как дворянина и командира, с грубым подобием учтивости заперли в каюте боцмана на нижней палубе – Гил предполагал, что на него они бы наткнулись довольно скоро. Но примерно дюжине морпехов, которых Клитрен решил прихватить с собой в качестве второстепенных трофеев, повезло меньше. Их всех запихнули в сырое трюмное помещение в кормовой части корабля, предназначенное именно для такой цели, но способное вместить в два раза меньше узников. Ни воды, ни еды не дали, и камеру пришлось делить с крысами, которые враждебно отреагировали на вторжение чужаков. К тому времени, когда Ракан пошел их выпускать, имперцы были в прекрасном настроении – не прочь разобраться со всей каперской командой голыми руками, если придется, – и испытали легкое разочарование, узнав, что эту непростую работу уже кто-то сделал. Внезапно появившаяся в его распоряжении дюжина верных людей значительно облегчила положение Рингила, но это не изменило основной проблемы, с которой он столкнулся. – Проверьте арсенал, – сказал он Хальду, когда было покончено с более срочными делами: они бросили якорь и заперли каперов в носовом трюме. – Скорее всего, где-то там спрятан переносной стол для пыток. Когда найдете, тащите сюда. – С радостью. – Нам также понадобятся факелы для этих скоб. Да, и пусть кто-нибудь принесет мне мягкое кресло из капитанской каюты. Такое чувство, что это надолго. Морпехи нашли стол без особых проблем – он не сильно отличался от схожего имперского инвентаря, с которым им доводилось работать. Они по частям перетащили его на главную палубу и собрали. В собранном виде конструкция оказалась приземистой, крепкой, смастеренной из хорошо выдержанного болотного дуба и достаточно широкой, чтобы играть поперек нее в шахматы – если бы не черный железный кронштейн для кандалов в центре. Столом часто пользовались. Поверхность вокруг кронштейна была вся в царапинах и пятнах. Молотки и гвозди, плотницкие сверла и топорики, плохо отмытая кровь – все оставило свой след. Он приказал привести наемника на палубу. Сам сел в кресло с той стороны, где полагалось находиться инквизитору, и наблюдал, как трое имперских морпехов заставили Клитрена опуститься на стул напротив, разрезали его путы, затем рванули его руки вперед и сковали запястья соответствующими кандалами. Если не считать синяка на лбу и разбитой губы, наемник выглядел вполне прилично. Он вздрогнул, когда его заставили подняться по трапу на палубу и он увидел, куда направляется, но это длилось лишь мгновение, а затем он взял себя в руки. Единственным сопротивлением, которое он себе позволил, было сдавленное рычание. Гил предположил, что морпехи просто сломали бы ему руки, если бы он хоть немного заартачился. – И шею тоже? – с надеждой спросил один из морпехов, указывая на цепную петлю и храповик, которые должны были прижать голову Клитрена к доске. – Нет, и так сойдет. Оставь, как есть. Они закончили проверять кандалы и отступили назад. Стали ждать в озаряющем палубу мерцающем свете факелов. Двое из них – те, что собрали стол, – прихватили для такого случая инструменты из корабельной кладовки. Клещи, молотки, камбузные ножи. Гил снова повернулся к Клитрену. – Удобно? – Удержаться от вопроса было невозможно. – Иди на хуй, пидор. – Осторожно, а то ведь я размечтаюсь. Клитрен оскалил зубы, как уличный пес, загнанный в угол. И на этом везение закончилось. Даже прикованный к пыточной доске, Клитрен был тверд как гвоздь и переполнен ненавистью. Ремесло, заставлявшее постоянно отираться рядом со смертью и слышать мучительные вопли умирающих, наделило его стойкостью. Он ждал боли от пыток с фаталистическим спокойствием, как любой рядовой, попавший в плен; он жил и наслаждался каждым вздохом, пока ее не было, и как мог готовился к тому моменту, когда она наконец придет. Если он и испытывал страх, тот затаился глубоко, освободив место для более полезных, звериных эмоций. Всякая тень неуверенности, которую он как будто испытывал, когда пленником был Рингил, оказалась надежно похоронена. Гил не видел такой силы воли в чужом взгляде с той поры, как убил Поппи Снарл в кустах за пределами Хинериона. А мертвым Клитрен был ему бесполезен.