Она утверждала, что ценит правду, значит это он ей и даст: истину, каковой знал ее Торин. — Мне жаль, что Мари мертва. Сожалею, что прикоснулся к ней. Сожалею, что она заболела и умерла такой ужасной смертью Мне жаль, что ты потеряла дорогую подругу. Я сожалею, что оказался не достаточно силен и не ушел от нее… и от тебя. — Жало в его груди оказалось более смертоносным чем клинок или когти. — Особенно потому, что знал — из этого никогда ничего хорошего не выйдет. Я так сожалею обо всем, и все же не могу ничего сделать чтобы это изменить. Прошлое это прошлое. Закончилось, ушло. Как и ты, я могу только двигаться дальше и делать все от меня зависящее, чтобы все исправить. Кили отвернулась. Чтобы спрятать слезы? Боль внутри него обострилась. Но Торин приветствовал боль, заслужил ее. — Не плачь. Пожалуйста, не плачь. — Никогда! — разозлившись, прорычала она. Уже лучше. Она резко вдохнула, еще резче выдохнула. — Пожалуй мне стоит оставить тебя и отправиться за Кроносом. У меня будет время подумать. — Кили провела пальцем по грязи, рисуя символ, который Торин не узнал. — Я слышала, как он торговался с Мари. После того, как попытался договориться со мной. Он знал, что она умрет, и не смотря на мои протесты и желание поменяться с ней местами, Кронос все равно позволил ей пойти к тебе. Его нужно наказать. — Кронос мертв. — И миру от этого только лучше. — Ему отрезали голову. — Кто посмел лишить меня моей мести? — прохрипела она с удивительно очаровательным выражением лица. — Это было не намеренно. Моя подруга убила его на поле брани. Теперь она возглавляет Титанов. Моргнула, ещё раз моргнула. — Женщина? Он кивнул. — Супруга Повелителя Преисподней. — И Титаны не отказались служить ей? — Нет. Зачем им это? Трепет в ее глазах. Зависть. — Потому… просто потому! Здесь определенно крылась какая-то история. Черт, наверняка целое множество историй, и Торин хотел бы услышать их все. — Что на счет твоих людей? — спросил он. — Есть еще кто-нибудь? — На сколько мне известно, я последняя из чистокровных, оставшиеся Хранители начали соединяться с падшими ангелами, в надежде, что это сделает их сильнее. Но им удалось только разбавить родословную и умереть. Честный ответ, хоть в нем не было ни намека на ее эмоции. Скучала ли она по остальным? Оплакивала их потерю? И еще один вопрос: Почему Торину захотелось ее обнять? Чувак. Объятия ведут к поцелуям, а поцелуи — к сексу. Разве это высшая математика. Он больше не будет самым старым девственником в истории. Наконец-то он узнает какого это ощущать, как стенки лона женщины обхватывают твой член. Жаркий захват. Влажное сжатие, которое его руки никогда не смогут заменить. Торин ухватился за корень дерева сбоку, в попытке удержать себя от нее… не могу это сделать, не могу взять ее. Хотя он по-прежнему чувствовал покалывание в тех местах, где она к нему прикоснулась… Неужели уступить своему влечению к Кили действительно будет настолько ужасно? Особенно теперь? Худший урон уже нанесен. Она все равно умрет и… Прекрати! Он не мог рисковать и заразить ее сразу двумя болезнями. Тогда не останется никаких шансов на выживание. Если такие шансы вообще есть. — Почему ты не связала жизнь с падшим ангелом? — спросил Торин. — У меня уже был жених, а к тому времени, когда мы расстались, правда выплыла наружу. Падшие ангелы стали отравой для Хранителей, распространяя свое проклятие тьмы. Ох, и меня заперли. Душу пронзило что-то жаркое и темное. — Ты была обручена? И на этом я зациклился? — Да, — ответила Кили. — А что? — Она бросила в него ветку. — Неужели так удивительно, что кто-то когда-то посчитал меня настолько привлекательной, что захотел удержать навеки? — Спрячь коготки, дикая кошечка. Я не хотел тебя обидеть. — Он не мог назвать то жаркое и мрачное чувство, бушующее внутри него, ревностью. У него не было причин для ревности. Торин назвал бы его… несварением желудка. Потому что так оно и было. Какой мужчина смог завоевать ее сердце? Конечно такой, что заискивал перед ней. Она казалась такой нежной и хрупкой, что Торин с легкостью мог представить ее в качестве любимой сексуальной игрушки для порки, чтобы ее вынимали и играли с ней, когда появится желание. А оно, вероятно, появлялось часто. Его несварение стало нарастать и впилось в другие органы. — И где теперь этот парень? — Не знаю. Наверное там, где без чьих-либо жалоб, может обезглавливать щенков и потрошить котят. Отношения закончились плохо. Понял Торин. — Послушай, — сказала Кили и вздохнула. — Я благодарна за разговор. Правда. Я никогда не стану твоей самой большой фанаткой, но готова признать, что ты не такой гончий пес, каким я тебя считала. Вот почему я все еще считаю, что нам нужно разойтись и возобновить нашу войну позже. — Останься. Позволь мне позаботиться о тебе. — Я не больна. — Мы это уже проходили. Скоро будешь. — Нет. Говорю тебе, я слишком могущественна. Ты никогда не встречал никого похожего на меня, так что не знаешь как я отреагирую на… — Мучительный кашель прервал ее отрицание. Кили сгорбилась, с усилием слишком большим для ее тела и прикрыла рот. Прежде чем она умолкла прошло несколько минут. Она протянула свои дрожащие руки. Ладони были покрыты малиновыми пятнами. Снова начал падать снег, но в этот раз его сопровождали яркие вспышки молний, исчерчивая небо. Торин осознал, что погода отвечала настроению Кили и понял, что это должно быть признаки страха и боли. Кили, встретившись с ним взглядом, тряхнула головой. — Нет. Нет. Да. — Ты инфицирована. *** Менее чем через час, Кили выкашливала реки крови. Менее чем через два, ее измучила лихорадка. Кили пыталась что-то сказать Торину, повторяла что-то на подобии «дождь», «утонем» и «миньоны», но смысл этих слов был потерян для Торина. Единственное, что он мог понять было «не убивай…». Он говорил, что убьет ее если она станет переносчиком. И ему стоило бы; так было бы лучше. Для нее, для мира. Зачем тогда пытаться ее спасти? Потому что не мог стряхнуть желание обнять ее. Потому что задолжал ей. Потому что не сможет быть с ней, никогда, если она умрет. Торин ударил землю, разбрасывая грязь. Они разберутся с проблемой переносчика, если и когда это станет необходимым. Как можно нежнее Торин кормил ее лекарствами. Часть воды из фляги он использовал, чтобы охлаждать ей лоб, а остальное вылил ей в горло. Но к середине второго дня вода закончилась, а Кили нужно было еще. Ее кашель ухудшился, а жар усилился и стал опасно высоким. Женщина, которая была достаточно могущественной, чтобы сравнять с землей темницу для бессмертных ослабла настолько, что даже не могла корчиться от боли, ее грудь едва ли поднималась и опадала, а дыхание стало свистящим… и даже иногда хрипело. Предсмертный хрип. Он хорошо его знал. Наиболее явный признак обреченности? Примерно на двадцать футов вокруг нее, вся трава засохла. Ближайшие деревья резко опали и высохли, не оставив ничего кроме ломких листьев и почерневшей коры. По крайней мере снег перестал падать. Слабое утешение.