— Ты довольна? — разглядывая емкие шкафные внутренности, поинтересовалась я. — Очень, — призналась мама. Она занималась важным делом — сортировала ненужные тряпки по трем тюкам. Для себя для дачи, для подруг для их дачи, ассорти для мусорного контейнера. — Куда все это девать?! — и добавляла в задумчивости: — Выбросить что ли, в самом деле? Или Трифоновым предложить? А вдруг, обидятся? Я подошла к прозрачному пластиковому мешку с ассорти: — А здесь что? — Старый Сашин костюм, — начала перечислять мама одежду моего отчима, — его майки-футболки, пара треников с дырочками — я их заштопала! — два моих старых фланелевых халата, — пуговицы все на месте… Мамочка примерная аккуратистка. Даже вещи с которыми собиралась расставаться хранились в идеальном порядке. Я обняла ее за плечи, чмокнула в щеку и улыбнулась: — Не переживай, я избавлю тебя от хлопот. Отвезу этот тюк в дом престарелых. — Правда?! — обрадовалась мамуля. — Ты знаешь, где он находится? — По случаю, знаю. — Но Софья… вещи старенькие… — Бабушки тоже не молоденькие, авось, сгодится. — Тогда пошли обедать. Когда мама трудилась над отбивными (картофельное пюре, обернутое старым детским одеяльцем давно стояло возле плиты), на сотовый позвонил Андрей: — Врача со скорой я не нашел. После смены он и медсестра, оказавшаяся его женой, уехали куда-то загород. Толи в деревню, толи на дачу, никто в точности не знает. Светлану, судя по записи в журнале, отвезли в четвертую горбольницу. От госпитализации она отказалась. — Но кто-то же ее осматривал?! Где-то она пробыла до восьми утра?! — Была. Но не факт, что в больнице. Скорее всего, она сунула взятку, и никаких записей в журнале регистрации не осталось. Нянечка, дежурившая ночью, сказала, что упавшую девушку привозили точно. Вроде бы, на несколько часов она оставалась в каком-то отделении, но в каком конкретно, бабуля не знает. — Ты наводил справки только в приемном покое? — уточнила я. — А побродить по этажам и поспрашивать у персонала, не догадался? — Обижаешь, — буркнул Андрей. — Я был и в хирургии, туда травму привозят, и в нейрохирургию заглянул, никаких следов. — Или скрывают, — добавила я, — Света в лапу сунула. Надо было не у врачей, а у нянечек поспрашивать, они постельное белье меняют… — Ты меня за мальчишку принимаешь?! — разозлился сыщик. — А я у кого спрашивал?! Уж конечно, не у зав отделением! — Ша, спокойно, я все поняла, прости. Чем думаешь заниматься дальше? — Поеду в поселок, из которого родом ваша Света. Похожу, поспрашиваю основательно, может, наткнусь на какого-нибудь отставного жениха или заброшенную подружку… «Добрые» женщины из соседок тоже полезную информацию дают… — А не хочешь врача из скорой разыскать? — Дохлый номер, я уже пробовал. — Ну, как знаешь. Успехов. Вторая глупость за вторые сутки. Я била все рекорды кретинизма. Если бы тем утром я поехала не к маме шкафом любоваться и картофельное пюре кушать, а как ответственный, нормальный сыщик отправилась артельно с Андрюшей шерстить горбольницу, все разрешилось бы к всеобщему удовлетворению и без крови. Как каждая порядочная женщина, гуляя по этажам больницы, я бы обязательно сунула нос в гинекологию. Не обошлась бы травмой и нейрохирургией, а обязательно заинтересовалась чисто женским отделением. Мужчины почему-то о гинекологии думают в самую последнюю очередь. Примеряют падение с высоты на собственный организм и топают к хирургам с травматологами. Прокол достойный последнего дилетанта. И только мой. Тюк с одеждой едва поместился на заднем сиденье Нисана. К старым треникам и футболкам мама добавила восемь пар довольно приличной обуви — ботинки, зимние сапоги, вышедшие из моды туфли и даже тапочки. Подъезжая к дому престарелых, патронируему Ренатой, я вдруг добавила газу и помчалась дальше. В деревне Козлово живет славный старикан Авдей Петрович, если брюки дяди Саши утянуть в поясе ремнем — его размерчик получится. Погода стояла прекрасная. Нежно зеленая дымка леса окаймляла дорогу, всюду поднималась изумрудная травка, от ощущения близкого лета хотелось петь, что я, впрочем, и делала, подпевая «Русскому Радио». Плотно утрамбованная грунтовка поднималась к деревеньке, в садах лопались почки на деревьях, кусты сирени раскрывали сердечки листьев, прелесть, а не вид открывался с пригорка! Авдей Петрович возился в огороде. Всюду, с самым деловым видом за ним бродила кошка Мура приятного шпротного окраса. Нюхала с интересом обрезанные под калоши резиновые сапоги деда, брезгливо дергала хвостом и, казалось, давала указания. — Доченька! — обрадовался дед. — Приехала! — Здравствуйте, Авдей Петрович, — я помахала рукой от калитки. — Я тут вам гостинцев привезла. — Проезжая село с придорожным бревенчатым «Мини-маркетом», я накупила Авдею Петровичу всякой всячины — консервов, пряников, конфет, заварки к чаю (самого цейлонского вида) и кусок ливерной колбасы специально для кошки Муры. Мура рубленый ливер призрела. Авдей Петрович припрятал колбасу в холодильник и извинился за поведение кошки: — Только что чашку молока выпила. Сытая. А что тут такое? — показал пальцем на прозрачный мешок. — Тряпье, чи шо? — Одежда, Авдей Петрович. Скопилось много, вот и решила кому-то отдать. Костюм отчима вызвал у деда скупую старческую слезу: — Вот, — вздохнул прерывисто, — и хоронить в чем будет… Мой-то совсем негодный стал… пообтерся. Как много радости можно доставить таким пустяком, как старые зимние ботинки на натуральном меху. Я даже застыдилась такой радости. И пообещала себе опустошить еще несколько чужих шкафов. Мой гардероб подойдет вряд ли, не тот фасон, а вот у пары своих соседей следует попастись основательно. Из шкафов некоторых из моих соседей можно всю деревню Козлово одеть как в той рекламе, — «оденет вас быстро и модненько „Мир Кожи и Меха“… где-то там». — А вот эти ботинки надо Анатольевне для внуков снесть. Зимняя обувка мне в самую пору, под вязаные носки, а ботинки велики. Да и ходить в них некуда, — и рассмеялся, — не на танцы же в Якушево! Пойду женихом — костюм в полоску, штиблеты… Разбирая одежду на две неравные кучки — маленькую себе, побольше для внуков Анатольевны, — дед приговаривал: — Мне много не надо, а они ребята молодые, им сгодится. — Повертел в руках вышитую мужскую сорочку: — Да и куда их столько рубашек-то светлых? Одной хватит. Клетчатую вот, возьму… Чем вы их только стираете-то?! — восхитился. — Пахнут, как прям духами! Поставив локти на край стола и положив голову на ладони, я смотрела на радость деда и испытывала такой щемящий стыд за свое благополучие, что хоть тут же беги в банк, снимай деньги со всех счетов и раздавай их старикам. Даже кошка смотрела на меня с осуждением, словно это я довела страну до обнищания и лично ограбила все пенсионные фонды. Позор, да и только. Смотреть, как натруженные руки перебирают старое тряпье, загорелое до черноты лицо складывается всеми морщинами в улыбку, как обветренные губы шепчут слова благодарности. Плакать хотелось. От унижения и беспомощности. Одной меня и Ренаты на все деревни не хватит. Сделаю, что смогу, ведь Рената-то делает. Без помпы, без показухи… — Халаты тоже Анатольевне отвези, — продолжал озабоченно бормотать дед, — и вот это женское тоже. Она потом сама старухам раздаст… А чего ты чай-то не пьешь? Али невкусно? — Вкусно, вкусно, Авдей Петрович, спасибо. — Может, чего покрепче налить? — прищурился старик с лукавством. — У меня наливочка есть, домашняя… — Спасибо, я за рулем. — А-а-а, ну это правильно, — кивнул идейный сторонник тихой примерной выпивки. Стопку одежды для внуков бабушки Анатольевны Авдей Петрович бережно прибрал обратно в целлофановый мешок. Сверху, обмотав старыми газетами, положил две четыре ботинок, и, смущенно покрякивая, признался: — Мы с Анатольевной-то в контрах… сама ей все свези… — Чего так? — удивилась я. — Да, дело прошлое, — отмахнулся дед. — Пес у нее шкодный, на той неделе несушку у меня задрал… поругались мы. Второй от околицы дом утопал палисадником в зеленой дымке кустов сирени. Авдей Петрович предупредил, что хозяйку я найду, скорее всего, в огороде, и сказал — «заходь смело, пес Цыган чужих за своих принимает, только и толку от него, что кур дерет». Довольно ладный, обшитый новыми, свежевыкрашенными досками дом стоял с открытой настежь дверью. Я покричала у калитки, — на зов притрусил черный песик и повилял бубликом пушистого хвоста, — у крыльца поинтересовалась «есть кто дома?», и, обогнув по утоптанной дорожке дом, прошла на задний двор к огороду. На противоположном от меня конце большого участка Клавдия Анатольевна окапывала грядку. Голова бабушки была плотно обвязана цветастым платком, слышала она, видимо, плохо, и, перестав вопить, я отправилась к ней. Цыган крутился под ногами и делал вид, что указывает дорогу. Возле самой Клавдии Анатольевны пес решил привлечь хозяйское внимание, прыгнул на подготовленную к посеву грядку, рыхлый земляной край обрушился и Цыган едва увернулся от карающей безобразия лопаты. — Ах ты, лиходей! Я тебе где велела сидеть!? — начала ругаться бабушка, но, увидев гостью, осеклась: — Вы к кому? — прищурилась. — К вам, — улыбнулась я. — Я сестра Ренаты, привезла вам кое-что. Цыган, лопата и грядки были забыты в миг. Клавдия Анатольевна расцвела как маков цвет, обтерла руки о рабочий халат и, ловко перебирая такими же как у деда обрезанными сапогами, заторопилась к дому. — Морковку надо сажать, — объясняла на ходу, — теплицы править, дел невпроворот, все кручусь, все кручусь. Уйди, Цыган, Христа ради! Отдавлю, лапу-то… Молодой бестолковый пес прыгал вокруг нас, путался под ногами, и старушка, недолго думая, пристегнула собачий ошейник к веревочке у ворот: — Сиди тихо, шалопут! — И обернулась ко мне: — Нет на него угомона, все бестолочь за курами носится. Надысь Авдееву курицу придушил… Я принесла из машины тюк с одеждой, вручила его бабушке и попыталась отвертеться от чаепития. — Ой, да как же так?! — огорчилась Клавдия Анатольевна. — У меня чай хороший, «Три слона», и варенье есть. Попьем, а? Я быстро чайничек вскипячу, да и отдохну заодно… Обижать приветливую старушку не хотелось. Я посмотрела на часы — стрелки показывали половину пятого, — и подумала, что потратить полчаса на чаепитие вполне могу. Кутеповым я сказала, что еду загород в музей-усадьбу, сколько там пробуду не знаю, и к ужину меня не ждут. Почему бы не попить чайку с малиновым вареньем? В чистой горнице бабушка проворно накрывала на стол: варенье трех видов, конфеты «Карамель лимон», печенье и булка с подтаявшим маслом. Тихо играло радио, на укрытой вышитой салфеткой тумбочке торжественно лежал сотовый телефон, на стенах висели фотографии в рамках. Преимущественно снимки были старые, черно-белые, но встречались и цветные — молодой парень в солдатской форме и лихо сдвинутой на ухо фуражке… — Ваш внук? — отпив чаю, спросила я.