Хартфорд в час пик. В Хартфорде, злилась Люси Степлтон, похоже, постоянно час пик. Она слушала «Лестницу лет» Энн Тайлер. Рассказ о матери, которая сбегает из дому. Сбегает по-настоящему, подчиняясь тому импульсу, что рано или поздно испытывают все матери. Вы отправляетесь за молоком, и вдруг мысль о том, что можно не останавливаться, а ехать и ехать дальше, овладевает вами с такой силой, что приходится напрячь всю волю, дабы восстановить ориентацию, продолжить путь в заданном направлении и в конце концов заехать-таки за молоком. Что ж, Люси вырвалась из дома, но знала, что вернется через неделю. Нед будет скучать, но не сильно. Девочек тоже нет, так что пусть насладится одиночеством. Молодые женщины в наши дни совершают такие невероятные поступки. Она в их возрасте проводила лето, играя в теннис, совершая прогулки под парусом и флиртуя с мужчинами. А теперь? Кэлли строит дома в Никарагуа. Или не в Никарагуа? В общем, где-то там. И поехала туда не для того, чтобы получить лишний плюс для вступительного резюме — этот вопрос решен, и осенью она — к немалому неудовольствию Неда — отправится в Нью-йоркский университет. После того, как его альма-матер распахнула двери перед девушками, муж посчитал, что его дочери должны поступить туда же, хотя к самой перемене отнесся без восторга, о чем и сообщил во всеуслышание. Когда Люси указала, что такое мнение отца возможно отбивает у девочек желание следовать по его стопам, Нед поубавил критический запал. Тем не менее дочери по-прежнему не проявляли к Йелю никакого интереса, и тогда он предложил отправить их в Пелэм и никак не мог понять, почему жена не подталкивает их туда, где училась сама. Нью-йоркский университет! Да кто туда идет! Определенно не люди его круга, а раз так то и оплачивать учебу он, черт возьми, не станет. Все это продолжалось до тех пор, пока Люси не сказала, что в таком случае будет платить сама. Потом возник проект со строительством домов в Центральной Америке. «Папа!» — воскликнула Кэлли, услышав его возражения — называть отца «папочкой», как заметила Люси, она перестала прошлым летом. — «Я хочу туда поехать! Это важное дело. Мир, знаешь ли, не только Коннектикут и маленький кусочек Нью-Йорка!» Он смешал коктейль для себя и Люси. «Поговорим лет через пять, когда ты, мое доброе сердечко, переболеешь этой ерундой». Старшая дочь уже была в Стэнфорде и уехала на лето в Массачусетс на съемки независимого фильма, который, как она обещала, возьмет «Санданс»[7] штурмом. Нед поинтересовался, не порно ли они там снимают, и получил в ответ возмущенное «Папочка!» — Бекки примера с сестры не взяла. Люси обе называли «мамой» — так было всегда, кроме короткого периода младенчества. Машины наконец тронулись. Люси взглянула на термометр — для июня жарко, что, впрочем, было только справедливо после продержавшихся до конца мая холодов. Когда секретарь Барбары Бишоп, Оуэн, позвонил в феврале и пригласил провести неделю на острове Бишоп-Айленд, она не сразу дала согласие. Люси не виделась с писательницей уже много лет. Она пообещала перезвонить позже, а потом обсудила проблему с Недом, которого подвозила к поезду. — Поезжай. Сделай себе приятное. Место вроде бы шикарное. Какое решение примет жена, его, похоже, интересовало мало. В тот же день Люси перезвонила и приняла приглашение. — Гостей будет немного, милое дамское общество, — сообщил Оуэн. — Барбара хочет, чтобы вы к ним присоединились. Милое дамское общество. В дамском обществе — милом или не очень — она провела всю свою жизнь. Оставалось только посмотреть, насколько милыми будут эти дамы. Не сказать, что она была так уж против использования личного самолета Барбары Бейли Бишоп — скорее, наоборот, — но все же Гвен Мэнсфилд предпочла бы полететь на своем. Себе самой она откровенно признавалась, что все дело в стремлении к контролю. Вся ее жизнь, вся карьера строились на овладении контролем и удержании контроля. Развод и последующее вдовство рассматривались ею именно как утрата контроля. Инвестиционное консультирование, бизнес, которому Гвен посвятила себя после окончания школы бизнеса, был сориентирован на женщин, и когда она в тысячный раз услышала из собственных уст одни и те же фразы о финансовом могуществе женщин, то села за стол и записала их. Нужное время, нужная аудитория — женщины восьмидесятых. Первая ее книга стала финансовой библией, сама Гвен регулярной участницей всевозможных шоу, а ее фирма, «Мэнсфилд Груп» необыкновенно удачливой альтернативой мужчинам в костюмах из «Смит Барни». Конечно, она принимала на работу мужчин, и они носили костюмы, даже по пятницам, но не «Брук бразерс», а «Армани». Некоторые из ее сотрудниц тоже предпочитали деловую одежду от кутюр, но многие выбирали более мягкий вариант «Эйлин Фишер». В общем, «Мэнсфилд Груп» мало напоминала брокерскую контору времен вашего дедушки. Стюард предложил бокал шампанского. — «Дом Периньон» 1990 года. Гвен лишь на мгновение оторвалась от лэптопа. — «Лафруаж», немного льда и что-нибудь поесть. — У нас есть чудесный копченый лосось. Мисс Бишоп получает его из Шотландии… — Избавьте от деталей. Нисколько не сомневаюсь, что поймавший эту рыбу утром рыбак сразу же мчится в свою коптильню, а уже на следующий день подвозит ее к самолету или куда там еще. Цельнозерновой хлеб, без корочки, порезать треугольниками, несоленое масло и каперсы. Выпивку принесли, разумеется, в бокале «баккара», подлили уже в новый, вслед за чем подали закуску. Гвен переключила лэптоп в режим ожидания и отложила в сторону. От скотча приятно закружилась голова, а шотландский лосось в полной мере оправдал выданные рекомендации. Когда ассистент Бишоп, Оуэн, позвонил в феврале и предложил провести недельный семинар по финансовому менеджменту для группы подруг его работодательницы на ее частном острове, Гвен ответила отказом. Он упомянул гонорар, превосходивший ожидаемую сумму, но на этом этапе жизни она могла позволить себе отказаться от денег. Поблагодарила за предложение, сказала, что польщена и все такое, и повесила трубку. На следующий день принесли цветы. И не какие-нибудь банальные розы или орхидеи, а зимние, белые: пионы, лютики, лилии, крошечные георгины и веточки снежноягодника в большой белой с голубым вазе эпохи Мин, уложенной на алую шелковую подушечку в специальной коробке. Гвен коллекционировала китайский фарфор. Ваза была восхитительная, от цветов захватывало дух — каждый лепесток само совершенство, каждый аромат душист, но не навязчив. Она поискала карточку с именем флориста. Домоправительница сказала, что вазу оставили у швейцара. Гвен была тогда в своей шикарной двухуровневой квартире в нью-йоркском районе Сан-Ремо. У нее были также дома в Палм-Бич и Лос-Анджелесе и апартаменты в лондонском «Кларидже». Позвонили на следующий день. — Мисс Бишоп надеется, что вам понравились цветы, — сказал голос по телефону. Не вульгарное «она надеется, что вы передумаете», а скромное «мисс Бишоп надеется, что вам понравились цветы». Все дело в контроле, и Гвен взяла инициативу в свои руки. — Думаю, я все же смогу выкроить неделю из моего июньского расписания, — сказала она. Ей всегда нравилось красивое обольщение. Перспектива представлялась волнующей. Неделя музыки. Ее собственной и других избранных музыкантов. Рэчел Гоулд и не думала, что знаменитая писательница Барбара Бейли Бишоп еще и любительница музыки, собирающая передать свой дом на частном островке в распоряжение специально отобранной группы музыкантов, возглавить которую она попросила Рэчел. Еще до того, как ассистент Бишоп, Оуэн, назвал сумму гонорара, Рэчел решила, что согласится. Когда же он упомянул о деньгах, у нее закружилась голова — пришлось сесть. Признанная, в том числе и за границей, репутация классического гитариста вовсе не означает популярности. Ее называли «музыкантом музыкантов», а поклонники и последователи воспринимали как почти культовую фигуру, но ее записям не грозило стать «золотыми». Старая шутка насчет того, что не все золото блестит, оставалась столь же верной в начале двадцать первого века, как и тогда, в начале семидесятых, когда мисс Гоулд только начинала карьеру. Звонок случился в феврале, и размышления о предстоящей в июне музыкальной неделе помогли скоротать безрадостные зимние дни — дни, подрывавшие обычно дух и подводившие на грань депрессии. Эта неделя станет ее личным мини-Мальборо, мини-Тэнглвудом. Мама радовалась вместе с ней и даже предложила потратить часть денег на покупку приличной одежды. «Ах, вот бы достать настоящий «Лойман»! Миссис Гоулд всегда тратила деньги с умом и под руководством самой миссис Лойман, совершая сезонные паломничества в Бруклин на распродажу оригинальных моделей знаменитых и неизвестных модельеров. Ребенком Рэчел любила смотреть, как мать наряжается для выхода в «Метрополитен» или Карнеги-Холл. Шорох тафты, мерцание крошечных черных жемчужин на полупрозрачном шелке, аромат «арпеж» — флакон «ланвен» торжественно покидал по такому случаю свое место на захламленном туалетном столике, чтобы добавить последний штрих. Облачение в повседневное платье тоже напоминало ритуал. Выйти из квартиры без тщательно подобранных шляпки, перчаток и сумочки означало примерно то же самое, что прокатиться голой в роскошном, рассчитанном на туристов экипаже по Пятой авеню. Услугами Амтрака Рэчел пользовалась регулярно, совершая поездки в Бостон, Вашингтон, Провиденс, но путешествовать экспрессом «Асела» да еще первым классом ей не доводилось. Оуэн — или мистер Оуэн? — извинился за неудобства, связанные со сменой поездов, и предложил прислать автомобиль или личный самолет мисс Бишоп. Рэчел вежливо, но твердо отказалась. Атрибуты звездной жизни, более подходящие рок-идолам, вызывали у нее ощущение дискомфорта. Все, что нужно, — билет на поезд. Мерное покачивание вагона навевало сон. Веки наливались тяжестью, трепетали. Рэчел улыбнулась про себя и не стала сопротивляться. На этой неделе ее мечта станет явью. — Раз уж не хочешь везти собак, возьми мою машину. — Не могу. Времени нет. Феб Джеймс посмотрела на мужа. Уэс целый час просидел за столом в кухне, лениво перелистывая «Таймс» и «Уолл-стрит джорнэл» за традиционным яйцом — варить ровно три минуты! — тостом без масла, половинкой грейпфрута и чашкой черного кофе. Закончив, он поднялся, повесил на плечо сумку с лэптопом и устремился к двери. — Но я же опоздаю на самолет, если повезу собак! А тебе в питомник по дороге! — Не по дороге, Феб, а в стороне от нее. Не меньше мили. Поручи близняшкам. — Ты же прекрасно знаешь, что девочки уехали на работу еще в восемь! — Она ощутила прилив злости, сопровождавший в последнее время едва ли не каждый разговор в семье. Сегодня злость подхлестывало еще и понимание того, чем грозит опоздание на самолет. Все планы, все приготовления, все договоренности — все насмарку. Она все пропустит. Пропустит свою неделю! Неделю отпуска. Неделю одиночества. Да, конечно, там будут и другие женщины, но Феб почему-то убедила себя, что у нее и для себя найдется достаточно времени. И, главное, вдали от дома. От всего и всех. Она сделала глубокий вдох, очищающий вдох, которому научилась за время короткой попытки заняться йогой. Йога как средство от бессонницы. Не получилось. И виновата в этом не йога, а она сама. «Не судите и не порицайте» — внушал на занятиях преподаватель. «Йога не есть путь суждения». Именно это Феб сейчас и делала — оценивала и судила. Судила этого невероятно хорошо сохранившегося пятидесятипятилетнего юриста, специалиста по корпоративному праву, застывшего на полушаге с легкой улыбкой на лице. Как бы ей хотелось стереть улыбку с этой физиономии. — Кстати, сдавать собак в приемник вовсе необязательно. Можешь оставить их здесь. — Он отвернулся и взялся за ручку двери. — Ты же знаешь, что я не могу оставить их здесь. Молли и Пайпер просто умрут от истощения и загадят весь дом, потому что их никто не захочет прогуливать, а если ты и выведешь, то они сбегут от тебя, как в прошлом году. Я думала, что уже и не увижу их. Он открыл дверь и шагнул в гараж. — Что ж, собаки твои; делай с ними, что хочешь. И ушел. Может быть, позвонить на базу отдыха и попросить передать близнецам сообщение? Носить на работе сотовые им не позволяли. Одна числилась спасателем при бассейне, другая обучала теннису в дневном лагере. Феб представила, что последует за звонком — недовольное брюзжание вне зависимости от того, которая из дочерей возьмет на себя труд ответить, — и, прихватив обоих ирландских терьеров, поспешила к машине. Хорошего отдыха не получится, если она будет постоянно думать и беспокоиться о единственных в доме существах, еще обращающих на нее внимание. Стоп, подожди. Джош, ее сын, тоже реагировал на ее присутствие, но совсем не так, как хотелось бы матери или, если уж на то пошло, отцу. Именно поэтому Джош и находится сейчас в каком-то лагере в Колорадо, где они выдалбливают каноэ из стволов деревьев, делают весла, а потом отправятся в путешествие, которое уже обошлось в сумму, равную плате за год учебы в колледже. Кроме того, дети там, в промежутках между отжиманиями, сами готовят, сами стирают в реке и занимаются всем остальным. В лагерь его направили с целью получить назад мужчину, но Феб втайне опасалась, что Джош вернется еще более озлобленным и нервным. Организовал все Уэс, причем, так быстро, что сын отправился на запад еще до того, как мать успела нашить ярлычки на одежду и внимательно прочитать хотя бы одну брошюру. Терьеры, поняв, куда их привезли, не обрадовались, и Феб тащила их со стоянки силком, а потом они еще долго выли, когда она уходила из приемника. Продолжалось это все целую вечность. До дома оставалось несколько кварталов, когда Феб окончательно поняла, что уже никак не успеет на самолет. Хотелось съехать на обочину и зарыдать, но она решила потерпеть до дома. Пару лет назад на парковочной стоянке у торгового центра Шорт-Миллс Феб увидела плачущую в машине женщину, и с тех пор тот образ неотступно преследовал ее, не давал покою, как и то, что она не постучала в стекло и не предложила… Что? Помощь? Утешение? Выехав на свою улицу, Феб с удивлением обнаружила новенький сияющий «линкольн»-универсал, припаркованный перед ее домом. Она свернула на дорожку, и здесь ее ждал еще больший сюрприз в образе приятной наружности молодого человека в шоферской форме. Незнакомец направился к ней. Феб опустила стекло, но осталась в «мерседесе». На грабителя или насильника он не походил, но осторожность никогда не помешает, тем более, в таком районе, о чем напоминали и расположенные на лужайках сигнальные системы — символ худших кошмаров местных жителей. — Миссис Джеймс? Феб кивнула. Похоже, ей ничто не угрожало. — Меня прислала мисс Бишоп. Она подумала, что вам будет удобнее вылететь из Морристауна. Там вас ждет небольшой самолет. И еще ей не хотелось, чтобы вы ломали голову, как туда добраться. Заканчивайте приготовления, а я подожду в машине. — Он приветливо улыбнулся. Очень приятное лицо. Феб вышла из машины. — Даже не знаю, что сказать. Видите ли, я опаздываю и… — Мы уже никуда не опаздываем. Не торопитесь. Времени у вас предостаточно. Не зная, что и думать, она вошла в дом. Чемоданы стояли у двери, на них лежал легкий плащ, который Феб решила на всякий случай захватить с собой. Все было собрано уже несколько дней назад. Она приготовилась еще тогда, в феврале, после звонка человека, назвавшегося Оуэном и сообщившего, что он работает на Барбару Бейли Бишоп. Ее пригласили на какую-то читательскую конференцию на собственном острове писательницы. На целую неделю! Феб не все поняла и не стала вдаваться в детали, но предположила, что приглашение связано как-то с ее учебой в Пелэме. Хотя о самом колледже звонивший не упомянул. Но как еще Би-Би могла узнать о ней? Мисс Бишоп и сама закончила Пелэм, но в каком классе училась, этого Феб не знала. В последней анкете — Феб никогда не ездила на ежегодные встречи, но добросовестно заполняла и отправляла по назначению все анкеты — она назвала Би-Би своим любимым автором. Должно быть кто-то увидел и рассказал Бишоп. Может быть, следовало указать Джойс Кэрол Оутс, это больше соответствовало бы стандартам английского отделения колледжа? Ну уж нет. Пусть Бишоп никогда не получит Национальную книжную премию, но ее романы переносят читателя из реального мира в другой, намного более интересный, заманчивый и опасный. Феб взяла чемоданы, набрала код на панели системы сигнализации и спустилась по ступенькам. Водитель тут же вышел из машины и помог ей. Уж не он ли и есть тот таинственный Оуэн? Расположившись на мягком кожаном сидении, она словно ступила на страницы романа Барбары Бейли Бишоп. И лишь тогда подумала: откуда Оуэну, Би-Би или кому-то еще было знать, что Феб Джеймс опоздает на самолет? Мысль пришла ни с того, ни с сего, и она тут же отогнала ее. А почему бы им и не знать? Они и должны знать. На этой неделе о ней наконец позаботятся, ее желания будут исполнены, ее нужды и потребности предвосхищены и удовлетворены. Она счастливо улыбнулась. Теперь ей не понадобятся ни дыхательные упражнения, ни «золофт»[8]. Совсем не понадобятся. Кристин Баркер прижала ко лбу ледяной стакан с имбирным элем. Снова этот приступ. В первый раз она списала неприятные ощущения на пищевое отравление и забыла о них, как только все закончилось, радуясь тому, что осталась жива. Но за первым последовал второй. Пришлось обратиться к врачам. Никаких признаков язвы или аллергии, ничего. Может быть, мисс Баркер хочет проконсультироваться с другим специалистом? Мисс Баркер не хотела. Если проблема в голове, она с ней справится. Потом тошнота и жуткая, выворачивающая наизнанку рвота, приходящая без предупреждения, в любое время дня и ночи, прекращались. Иногда на несколько лет. И вот болезнь вернулась — после долгого перерыва. Сегодня третий день. День, на который назначен отъезд. Кристин проглотила парочку сухих крекеров и только что налила второй стакан имбирного эля. Удивительно, но усталости не ощущалось, хотя спать в последнее время удавалось только урывками. Она ощущала себя легкой и очистившейся. Нет, просто легкой. «Очистившейся» означало бы то, чего и опасались врачи. Кристин не представляла, как доберется до места, и радовалась, что не приняла предложений человека по имени Оуэн. Она ответила, что все сделает сама, а потом позвонит ему и скажет, каким рейсом прилетит. Пока еще Кристин не позвонила. Воздух в доме влажный, густой, напитанный грозами лета. Близость воды не помогала; даже здесь, на берегу Чесапикского залива, от жары не было спасения. Кристин вышла на заднюю веранду. Пусть слабый, но все же ветерок. Опустилась в плетеное кресло, что принесла с городской свалки. Принесла, починила и покрасила в ярко-голубой цвет. Плетеные вещи не всегда удобны и грубоваты, но от прямого контакта с шероховатыми ножками ее икры защищала мягкая подушечка в ситцевом чехле с узором в стиле Уильяма Морриса, купленная на распродаже в Джорджтауне. Все собрано. Инструменты, слайды, книги, карточки, кое-какая одежда и туалетные принадлежности. Она сможет поехать, если только захочет. Кристин сделала еще один глоток — медленный, осторожный. Закрыла глаза. И начала свою любимую игру — «Что я чувствую?» За долгие годы ее удалось отшлифовать свое обоняние почти до совершенства. Часами она просиживала на веранде, разделяя и распознавая запахи овощей, трав, деревьев и кустарников, почвы, а иногда даже животных. Еще до наступления приступа Кристин перекопала клумбу, и теперь та манила ее своим ароматом, как манили Одиссея сирены своей соблазнительной песней. «Знаем мы все, что на лоне земли многодарной творится»[9]. Как верно. Но и деньги звали тоже, и их сладостный зов мог растопить любой воск. Она даже растерялась от неожиданности, когда секретарь писательницы Барбары Бейли Бишоп позвонил в феврале и предложил ей выступить с серией рассчитанных на неделю лекций — тематику она определяет сама — перед группой садоводов-любителей на частном острове мисс Бишоп, примечательном своими ландшафтами — как природного происхождения, так и созданными искусственно. Кто бы мог подумать, что Бишоп, заядлая садовница, постоянно читает колонку Кристины в скромном журнальчике для садоводов. Да, конечно, она публиковалась в «H&G» и других изданиях, но настоящие знатоки, посвященные, знали ее главным образом по этой колонке «Юного травоведа» (псевдоним не столь подходящий теперь, после стольких лет). Секретарь Бишоп назвал сумму гонорара, которая мгновенно превратилась в новую оранжерею со всеми новомодными штучками. Она согласилась без раздумий и провела последующие месяцы в мечтах и планах, снова и снова перебирая слайды. Одну лекцию можно посвятить леди Солсбери, известному английскому знатоку исторического садового дизайна, более тридцати лет облагораживавшей свой бывший дом, Хэтфилд-Хаус, дворец в стиле короля Якова. Кристин давно переписывалась с маркизой и, бывая в Англии, обязательно навещала ее. Сколько счастливых часов они провели вместе, вознося хвалебные речи средствам органического контроля за насекомыми, единодушно отвергая пестициды и, самое главное, отмечая важность разговоров с растениями — настоящих, в полном смысле слова разговоров. Потом можно остановиться на почве, предмете восхитительно интересном и сложном, любезном сердцу каждого истинного садовника. Еще один день посвятить прогулке по острову — что-то вроде практического задания на тему «Что бы вы сделали, если бы были главным садовником?» Какой чудесный, какой познавательный был бы день! Паника охватила ее только в последнюю неделю, когда Кристин в полной мере осознала, что именно ей предстоит сделать. Отправиться в незнакомое место. Общаться с незнакомыми людьми. Жить с ними. Одно дело выступить с лекцией в клубе садоводов. Трудно, тяжело, но терпимо. И совсем другое быть центром всеобщего внимания на протяжении целой недели. К тому же она никогда не разговаривала со столькими людьми. С растениями — да, с людьми — нет. Кристин глубоко вздохнула. Рот и нос мгновенно наполнились запахами сада. Она выбрала «пердиту» и постаралась сосредоточиться на сладковатом аромате этой нежно-абрикосовой розы, полученной от английского розариана Дэвида Остина. Розариан — любопытное словечко… Может быть, Дэвид еще и ротарианец? В стакане уже почти ничего не осталось. Кристин встала и потянулась. За садом присмотрит подруга, Эмили. Ну вот, и здесь придется разговаривать. Таинственная хворь уходила так же внезапно, как и приходила. Допивая остаток имбирного эля, Кристин чувствовала, как недуг отступает, откатывается, словно отлив, затихает. Ощущение слабости, усталости останется еще на несколько дней, но она справится, удержит тошноту под контролем — нужно только поменьше есть или совсем отказаться от пищи. Объяснить, что у нее новая диета. Там ведь будут женщины. Они ее поймут. Может быть, даже слишком хорошо. Почти восемь. Она вполне успеет на полуденный рейс. Кристин вернулась в дом, чтобы позвонить. Ей так нужна эта оранжерея. Маргарет Хоуорд пребывала в состоянии полнейшего восторга. Наконец-то! Одна из ее главных целей как ректора Пелэма будет вот-вот достигнута: она встретится с Барбарой Бейли Бишоп и примет самое щедрое из всех пожертвований писательницы — пост председателя фонда и средства на обновление литературного центра библиотеки, места, куда студенты приходят за помощью, знаниями и духовным советом. Новый центр будет издавать журнал студенческих публикаций, принимая работы и учащихся других сестринских колледжей. Она взглянула на спидометр. Ого! Кто бы мог подумать, что ее мини-«купер» способен развивать такую скорость! Встреча с главой отделения истории искусств, отправляющейся с группой студенток в путешествие по Тоскане, отняла больше времени, чем планировала Маргарет. Ее снедало нетерпение — поскорее бы добраться до острова. «Небольшая дружеская вечеринка», — так сказал секретарь Барбары, Оуэн, когда позвонил ей в феврале. Он попросил также не предавать новости огласке до июня, когда они с Барбарой выступят с совместным заявлением для прессы. Маргарет ничего не сказала даже своему мужу, Чарльзу, что было совсем не трудно, поскольку они давно разошлись, как корабли в ночи, Впрочем, их брак с самого начала был, что называется, «семьей на два города». Оглядываясь назад, Маргарет понимала, что желание стать ректором Пелэма возникло в тот самый, когда она впервые приехала в кампус для вступительного собеседования в далеком уже 1964. Поначалу это желание существовало где-то в подсознании, но с годами проявлялось все отчетливее, постепенно овладевая ею, проникая в мысли и руководя поступками. Время учебы в Пелэме Маргарет употребила на подготовку: три года подряд президент класса, председатель студенческого совета на четвертом году и постоянное и заметное присутствие во всей жизни кампуса. Потом последовал период ссылки, который она посвятила выстраиванию карьеры, сбору баллов и шлифовке профессиональной биографии — каждый шаг возносил ее выше, на ступеньку ближе к заветному призу. Когда семь лет назад ее наконец позвали, она уже была готова. За время скитания по различным кампусам Чарльз мало-помалу превратился в «мистера Хоуорда», появляясь во плоти только для того, чтобы принять участие в том или ином праздновании и сфотографироваться на память. У них был свой небольшой городской дом около Дюпон-серкл, служивший Чарльзу чем-то вроде тыловой базы еще со времен юридической школы. Правительства приходили и уходили, но в опытных специалистах по международной торговле нуждались обе партии. Нельзя сказать, что их союз был браком без любви. Они заботились друг о друге и радовались успехам друг друга. Скорее, Маргарет относилась к супружеству как к предприятию равных партнеров и, если улавливала иногда в спальне присутствие незнакомого аромата, никогда не упоминала об этом. Такое положение дел вполне ее устраивало. Муж был ей нужен, так что раскачивать лодку не имело смысла. Лодка! Оуэн предложил прислать за ней автомобиль, чтобы отвезти к пристани, где будет ждать моторка, но после недели на острове Маргарет планировала съездить к матери в Огайо, так что машину она хотела бы иметь под рукой. Можно ли оставить ее где-то неподалеку от пристани? Такое место есть, заверил Оуэн, а спешить вовсе необязательно — в любом случае ее кто-то встретит. Интересно, кто остальные гости? Светила литературного мира? Личность Бишоп давно сделалась в кампусе предметом жарких споров; некоторые даже утверждали, что ее и нет вовсе, а под псевдонимом скрывается группа работающих вместе писателей. Неужели это так? Секретарь упомянул, что в доме есть спа, а также крытый и закрытый бассейны, а потому Маргарет захватила с собой повседневную одежду и купальный костюм, в котором отнюдь не собиралась показываться на публике. С весом она сражалась всю жизнь. «Широкая кость», — неодобрительно сказала мать, когда дочь вышла из препубертатного возраста. С годами широкие кости становились шире, Маргарет тянулась вверх, и один лишь взгляд на пирожное добавлял ей фунт лишнего веса. Академические мантии скрывают множество грехов, но Маргарет еще до окончания колледжа решила, что не станет прятаться под одеждой и постарается остаться насколько это возможно худой. Получалось неплохо, но облачаться в купальный костюм в присутствии красавиц она все же не намеревалась. Ее снова охватил восторг. Сказочная, невероятная неделя. Интересно, когда Барбара намерена выступить с заявлением? Мысленно Маргарет перешла на «ты» со знаменитой писательницей сразу после звонка Оуэна. У них впереди много приятных часов, посвященных обсуждению планов дальнейшего сотрудничества, к тому же Маргарет везла с собой фотографии уже существующей библиотеки. В качестве подарка хозяйке на ее нью-йоркский адрес уже было отправлено председательское кресло Пелэма. Она надеялась, что писательница оценит двойной смысл дара. Почти приехала. Почти у цели. Какой триумф для колледжа. Какой триумф для нее самой. Поезд замедлил ход, неторопливо подтягиваясь к платформе. Фейт съела все шоколадные батончики и прочла несколько глав «Зеркала полуночи». Что и говорить, Барбара Бишоп умела закручивать сюжет. Поднявшееся солнце разгладило пейзаж за окном, вытянувшиеся тени превратили заурядные предметы в драматические образы. Так, например, семафор выглядел точь-в-точь как пулеметная турель.