Я поднялась вслед за ним и смущенно улыбнулась. – Привет, Том. Харт пристально посмотрел на меня, а потом резко перевел взгляд на Отиса. – Тебя там Барон ждет. Хочет обсудить завтрашний спектакль, где ты будешь заменять брата. – Ему не стало лучше? – Нет. Все также. Отис поджал губы и коротко кивнул. Потом нацепил на лицо улыбку и сказал: – Эх, брат не вовремя схватил простуду. Что ж, приятно было познакомиться и провести с тобой время, Сара Гринвуд. Увидимся! Парень помахал мне рукой и, не прощаясь с Томом, зашел в гримерный коридор. Когда Отис скрылся за дверью, я посмотрела на Харта с любопытством. Он показался не тем человеком, с которым я неделю назад сидела в кафе. Что-то изменилось в нем. Но не внешне – внутренне. Взгляд был злым, а лицо немного осунулось. Даже голос приобрел другие нотки – совсем не те, которые вчера звучали из телефона, когда я сообщила Тому, что его ежедневник у меня. Кстати, ежедневник. Я полезла в сумку и, достав его, протянула хозяину: – Держи. – Спасибо. Выражение лица Тома стало мягче. Но в глазах плескалось нечто неприятное и зловещее. Не знаю, в чем было дело – в Отисе или в спектакле, – но Харт вышел из гримерной явно не в духе. Признаться честно, я даже немного испугалась его. – Тебе сейчас куда? – убрав ежедневник в рюкзак, спросил Том. – На автобусную остановку в сторону Уайтчепл. – Мне на метро. Нам не по пути. – Ой, я забыла забрать плащ из гардероба, – воскликнула я. – Там, наверное, все уже закрыли. – Не переживай, если что, найдем ключ и откроем. Том подмигнул мне и пошел к лестнице. Снизу уже не доносилось звуков, свет выключили. Пока мы спускались в темноту первого этажа, я не могла не спросить, почему они не закажут нормальную, человеческую лестницу. – Не думаю, что зрителям нравится подниматься по этой. Она слишком хлипкая и неудобная. – Но ведь сюда приходят не ради нее, – заметил Том. – Да, и все-таки неудобно. В гардероб ведет нормальная, с нее не боишься упасть. – Мы подумаем об этом, хотя вряд ли Ред выделит деньги на лестницу. В последнее время он стал очень экономным, считает буквально каждый пенни. – Ты говорил, что вы живете на сборы со спектаклей. Получается, сейчас к вам приходят меньше зрителей, раз художественный руководитель экономит? Мы спустились на первый этаж. Том включил свет и, подойдя к спуску в гардероб, сказал: – Кажется, открыт. Нам повезло, не придется искать ключи. Актер оставил вопрос без ответа. Финансовая сторона театра «GRIM» оставалась тайной. Откуда у них были деньги на жизнь? Еще во время интервью Том рассказал, что актеры живут в большой съемной квартире недалеко от центра Лондона, а ведь это не дешевое удовольствие. – Кажется, дождь на улице еще не закончился, – сказала Том, наблюдая, как я надеваю плащ. – У тебя есть зонт? Мы стояли недалеко от выхода. Я все никак не могла нормально застегнуться. Молния предательски разъезжалась, когда я тянула бегунок на себя. – Нет, – ответила я, сражаясь с плащом. – Но не страшно. Добегу. – Молния сломалась? – спросил Том и подошел ближе. О зонтах он и думать забыл. – Да, есть такое, – смущенно улыбнулась я. Почему именно сейчас она решила выйти из строя?! – Давай помогу. Он присел на корточки, я выпрямилась. Харт спустил бегунок к самому низу, прижал его пальцем и медленно начал поднимать. Дойдя до середины, Том встал и спросил: – До конца? – До конца, – сипло ответила я. Том еще раз слегка надавил на бегунок, и он легко пополз вверх, не разъезжаясь, словно только и ждал его руки. Как бы сильно я ни зажимала его, меня он слушаться не хотел. – Готово. – Актер улыбнулся. – Не переживай, плащ прослужит еще долго. Просто нужно хорошенько зажать. – Спасибо огромное. А то бы я сейчас замерзла. – А насчет зонта, – серьезно сказал Том, развернулся и подошел к бару. Из-за стойки он достал черный зонт-трость с посеребренной ручкой. – Теперь нам ничего не страшно. Я провожу до остановки. 16 Шел не дождь. Разорвалось небо. Большие капли стучали по лужам, стеклам зданий, карнизам, крышам и домам. Водостоки гремели, как будто школьники закидывали в них камни, а открытые люки работали на полную, принимая в себя литры холодной воды. Я слегка поежилась и начала ругать себя за столь непрактичный наряд, который Том оставил без внимания. – Прижмись ко мне ближе, с зонта сильно течет и прямо на тебя, – сказал Том, когда мы пошли по Пикадилли в сторону автобусной остановки. Я держалась от него на расстоянии, поэтому зонт закрывал только половину моего тела. Остальная мокла под дождем. Я придвинулась к Тому чуть ближе. Мои колени в этот момент затряслись, но я так и не смогла понять – это из-за холода или парня, который выглядел в свете ночного Лондона слишком обворожительно для обычного человека. Несмотря на позднее время, улица была очень оживленной. На нас неслись люди с зонтами и без. Я семенила за Томом, стараясь не отставать, но постоянно оказывалась на шаг позади. Ноги мои были в воде, капроновые колготки неприятно прилипали к влажному телу, губы тряслись, и даже учащенное сердцебиение не согревало. – Сара, просто возьми меня за руку, – пытаясь перекричать шум машин, громко сказал Том. Он протянул теплую ладонь, и я вложила в нее свою – холодную, почти ледяную. Тело пронзил ток. Я поджала губы, ощущая негу, которая начала разливаться во мне, как растопленный шоколад. Том с силой сжал ладонь, закрыл от дождя и делал все возможное, чтобы проезжающие мимо машины не окатили меня из лужи. Я потеряла счет пролетам улиц, не смотрела себе под ноги. Даже липкость ненавистных колготок больше не вызывала раздражения. Единственное, что заботило, – присутствие сильного плеча, на которое я могла опереться, и теплота рук, сжимающих мою ладонь. Когда на горизонте появилась остановка, я с грустью подумала, что, наверное, это был самый лучший момент в моей жизни за последние лет десять, а я всю дорогу переживала из-за внешнего вида, так и не успев им насладиться. – Подъезжает мой автобус, – сказала я дрогнувшим голосом и посмотрела на Тома. Его лицо было так близко. Я почти лишилась рассудка. – Я так и не спросил. Как тебе спектакль? – Великолепно! – не задумываясь, воскликнула я. – Ты отлично смотрелся в роли француза. – Ну, хоть кому-то понравилось, – Том с горечью ухмыльнулся, глядя мне в глаза. – А то Циркач сказал, что я начал выходить из строя. Представляешь? Как часы. Забарахлил. Я молча глядела на Тома и не знала, что на это сказать, как поддержать. Театральные разборки были далеки от меня. Харт сыграл потрясающе. Чего еще было нужно Циркачу? – Тебе пора. Автобус, – напомнил актер. – Пока. Я в последний раз посмотрела на Тома и, задержав взгляд на его губах, поняла, что еще секунда, и поцелую этого странного парня. Харт будто прочитал мои мысли. Он снова с горечью улыбнулся, а потом потрепал меня по макушке, словно бы говоря: «Глупая ты, Сара Гринвуд, глупая». Уезжая на автобусе, я еще долго не могла отвести взгляда от черного силуэта, который остался на остановке. Капли дождя стекали по запотевшему стеклу, но я все равно видела Тома. И не могла на него наглядеться. Я стояла у окна в комнате и пыталась осознать все, что случилось со мной за сегодняшний вечер. Поход в театр снова ознаменовался великим событием. В голове появились сотни новых вопросов без ответов. Закрывая глаза, я снова чувствовала на затылке испепеляющий жар, хотя он, как и улыбка Тома, казался миражом и фантазией. Человек – странное существо. Он всегда старается не обращать внимания на важные вещи, считая их посредственностью. В тот вечер я посчитала мимолетное происшествие в театре всего лишь разыгравшейся фантазией на фоне мистических историй экспедитора «Таймс» Джона Райли и бывшего актера театра Эндрю Фаррела. «Наверное, у меня случилось легкое помешательство», – решила я и успокоилась. Но при этом история, которую рассказал Отис Фишер, не отпускала. Вырванный кусок из жизни Лили Харт произвел сильное впечатление. Я вдруг вспомнила, как Том отзывался в интервью о матери. Каждое его слово было пропитано нежностью и любовью. Он обожал Лили. Она привела его в театр. Она стала его первым учителем. Она, и только она влюбила мальчика в актерское искусство. Миссис Харт подарила Тому жизнь и ее смысл. «Вы, журналисты, полные гадюки», – прозвучал в голове голос Отиса, и я снова почувствовала злость и стыд за тех, кто перемывал кости великой актрисе. Из мрачных мыслей меня выдернул телефонный звонок. Я взяла смартфон, и мое сердце заколотилось, как тысячи барабанов в большом концертном зале. – Алло. – Привет, Сара, – смущенно сказал Джеймс. – Как ты?