«Мне снова стало казаться, будто я живу в чьем-то чужом сновидении». Себастьен Жапризо «Дама в автомобиле в очках и с ружьем» Пролог Марионетка, деревянная, раскрашенная кукла на ниточках, покорная каждому движению кукловода… Она глупо смотрит на тебя, послушно двигает руками и ногами, пляшет под любую музыку, которая тебе нравится. Она — твоя. Но нет ничего слаще того ощущения всемогущества, когда твоя марионетка — живой человек. Уверенными движениями ты натягиваешь ниточки, и уже не деревянные, а настоящие, из плоти и крови, ноги идут туда, куда ты повелеваешь. Глаза смотрят в ту сторону, куда ты им указал. Сердце бьется так часто, как хочется именно тебе. Это слаще меда, слаще жемчужных капель росы с яблоневых лепестков… Часть первая Сойти с ума Я еду по пустынной дороге. Из-под колес разматывается серая лента асфальта, за окнами колышется плотное белое облако тумана. Рядом со мной, на соседнем сиденье — труп мужчины с потертых джинсах и бейсболке. Мертвец улыбается застывшей улыбкой, от которой у меня леденеет все внутри. Я не знаю, что делать. В голове ни единой здравой мысли, к глазам подступают горячие слезы, под ребрами туго колотится сердце, и внутри, в глубинах моего существа, стремительно нарастает паника. И тогда меня озаряет: я — марионетка в чьей-то умелой руке; кто-то ловко ведет меня в нужном направлении, а я лишь болтаюсь на ниточках и послушно хлопаю кукольными глазками. Не успеваю я подумать об этом, как сзади раздается пронзительный вопль сирены, свет фар разрезает утренний туман, и в зеркале заднего вида появляется силуэт машины с мигалками на крыше. Если бы я могла остановить время, перепрыгнуть на сорок часов назад… Если бы у меня была возможность все изменить… О, тогда я не допустила бы тех фатальных, ужасных ошибок, которые теперь тянутся за мной шлейфом. Но никому не дано предвидеть, что его ждет, и именно поэтому я сейчас еду в компании трупа с огнестрельным ранением в сердце, а сзади меня нагоняет милицейская машина. Сорок часов назад я еще была не марионеткой, дергающейся на ниточках, а обыкновенным человеком… * * * Сорок часов назад я подходила к стеклянным дверям билетной кассы, затерянной в частом переплетении московских переулков. Здесь царила почти провинциальная тишина, а уютные, совершенно не пафосные особнячки походили на милых стариков, дремлющих в кресле под пледом. Пахло опавшими листьями, деревьями и мокрым от дождя асфальтом. Я оставила машину у въезда в переулок, и пока шла к офису, то и дело оглядывалась — на фоне желтых лип сверкающий красный кабриолет выглядел особенно ярким, хищным и притягательным. Моя машина… Это казалось невероятным. До сих пор я ездила в крошке-«Ситроене», над которым тряслась и дрожала, ибо сумма, уплаченная за него, была пределом моих финансовых возможностей. А это сверкающее чудо стоило в несколько раз дороже… но и досталось мне совершенно бесплатно, не считая, разумеется, налогов. В кассе я подошла к той же девушке, которая десять дней назад продавала мне авиабилет до Питера. — Билет хотите вернуть? Значит, отпуск отменяется? — спросила она сочувственно. — Нет, я просто решила поехать на машине. Так даже интересней. Да, это было интересно и заманчиво. Ради этой идеи я рассорилась со всеми, с кем могла, заполучила массу лишних хлопот, но от цели не отступала. Не привыкла я пасовать перед трудностями. Тем более, что за эту неделю с машиной я буквально срослась, сжилась, если хотите — влюбилась в нее по уши, и разлучаться с ней на целых полмесяца казалось мне просто кощунственным. Эти совершенные линии, эта четкость форм, этот агрессивный дизайн… А мягкая кожа кресел? А сверкающий лак? А послушные каждому движению руль и педали? Будь моя воля, я бы дневала и ночевала в своей новой машине, так она была прекрасна! Алекс был против поездки. Категорически против. Ровно неделю назад он повел меня ужинать, и там я объявила о своем решении — в Питер я не полечу, а поеду на «Мерседесе». Разумеется, вечер был испорчен; вместо того, чтобы наслаждаться свиданием с любимым человеком, я вынуждена была слушать о грозящих мне перспективах. Итак, по версии Алекса, если я поеду одна, меня обворуют, изнасилуют, убьют, угонят машину, я соберу по дороге все фонарные столбы и деревья и, как апофеоз, на заправке вместо бензина мне зальют разбавленную ослиную мочу. Все это было описано в красках, живо, с огоньком и фантазией — Алекс старался, оправдывая звание лучшего российского детективщика. Но мне уже расхотелось лететь самолетом, душа жаждала приключений, дорожной романтики, этого волшебного ощущения, когда ты едешь, и весь мир — твой! Я отчетливо представляла ровную ленту шоссе, желтеющие леса по обе стороны дороги, взгляды встречных водителей, как бы говорящие — мы с тобой одной крови. А еще горячий кофе в термосе, новые и неизведанные запахи, звуки, краски других земель, свежий ветер, вольготно гуляющий по открытой кабине кабриолета… Все это я попыталась донести до Алекса, но он то ли не захотел понять, то ли в самом деле не проникся, и продолжал расписывать разные ужасы, почерпнутые из криминальной хроники и передачи «Петровка, 38». — Ну тогда поехали со мной! — предложила я. — Будем вести машину по очереди, тогда никто не устанет. — Извини, Стась, но я никак не могу, нужно книгу сдавать, издатель торопит… — Ладно, как скажешь. Но я все-таки поеду, — пожала я плечами. — Не поедешь! — он явно разозлился. — Почему это? — По кочану. Я тебе уже рассказал, как это опасно, так что не глупи и бросай свои романтические бредни. Бредни? Не глупи? По кочану?! Я разозлилась так, что в глазах потемнело. Значит, этот человек, который приходит и уходит, когда ему вздумается; который спит со мной в одной постели и не считает это веским поводом для серьезных отношений; для которого домом является то Россия, то Испания, а то и вовсе какая-нибудь Южно-Африканская республика или даже Парагвай, — решил, что имеет право указывать мне, как жить и что делать? «И эти люди запрещают мне ковырять в носу?!» Не помню, что именно я сказала тогда, какие слова бросила ему в лицо… Но оно, это красивое смуглое лицо как-то враз побледнело и утратило на миг присущую ему самоуверенность. После чего я встала, оделась, поймала на улице такси и уехала домой, по-прежнему кипя от злости. С тех пор прошла неделя. Мы больше не виделись и не созванивались. Я стиснула зубы и приняла решение, что не пошевелю и пальцем, дабы ускорить примирение. Тем более, что дел у меня было хоть отбавляй: вдруг приключился завал в работе, и я ни от чего не отказывалась — поправляла свое финансовое положение перед отпуском. Кроме того нужно было добить кое-какие старые хвосты, поставить на учет «Мерседес», пройти техосмотр, отогнать машину в сервис, чтобы там поставили сигнализацию и магнитолу… Одним словом, в круговерти дел, событий и работы тосковать было совершенно некогда. …Билет я вернула, деньги за него получила и вышла на улицу. Октябрь стоял дождливый, но теплый, словно осень никак не решалась заявить о себе в полный голос. В воздухе пахло свежестью, а еще кофе и корицей. Я остановилась, постояла, наслаждаясь, а потом поняла, что очень хочу кофе. И еще пирожное, и свежевыжатый апельсиновый сок. И сесть за столик в дальнем углу, чтобы спокойно посидеть и подумать под дым чужих сигарет и капризные ритмы прохладного джаза. Выше по переулку призывно сияла чистыми окнами маленькая кофейня, и я торопливо направилась в ту сторону. Но не дошла всего несколько шагов… * * * Мальчишка сидел на корточках во влажной траве, привалившись спиной к деревянной стене дома, и тяжело дышал. Его лицо выглядело ужасно — все в крови, глаз заплыл и налился синевой, из носа капала кровь. Парню было явно очень худо. Я огляделась — вокруг никого не было, на помощь не позвать, но и тех, кто его избил, тоже не видно. Подбежала к нему, наклонилась, заглянула в лицо. — Эй, тебе плохо? Скорую вызвать? Что случилось? — Не надо скорую, — выговорил он разбитыми губами, — все в порядке. — Вижу, в каком ты порядке, — сердито отозвалась я. — С кем подрался? Его лицо окаменело, спина напряглась, и парень был явно близок к тому, чтобы сорваться с места и убежать. Или дать мне в морду, чтобы не приставала с вопросами. — Ладно, не бери в голову, мне это ничуть не интересно, — махнула я рукой. Опустилась рядом с ним на корточки, полезла в сумку и отыскала там пачку влажных салфеток и пробник туалетной воды. — Что ты делаешь? — заволновался он. — Буду тебя лечить. Ну что ты так смотришь? Видел бы ты себя в зеркало! Физиономия завтра станет как светофор… — Слушай, уйди, я тебя прошу! Не надо мне помогать! — рявкнул он. — Подрасти сперва, а потом командуй! — я плеснула на салфетку духи и приложила к рассеченной брови. Парень дернулся от боли, процедив сквозь зубы какое-то ругательство. Он был совсем молод, лет девятнадцати-двадцати. И почему-то напомнил мне сына Шурку, хотя трудно было найти более несхожих людей. Мой восьмилетний ребенок — худощавый, рыжий и веснушчатый, очень забавный. А этот мальчишка был красив щедрой, южной красотой: смуглая гладкая кожа, черные волосы, глаза тоже черные и как будто бархатные. Его четко вылепленное лицо было настоящим произведением искусства, совершенство которого не могли скрыть даже побои, кровь и фингал под глазом. Нос с благородной горбинкой, твердо очерченные губы, высокие скулы, детский пушок на коже. Он походил на молодого фараона Тутанхамона — каким я себе его представляла. — Насмотрелась? — его слегка насмешливый голос вернул меня к реальности. Оказывается, он все это время наблюдал за мной. — Да, вполне, — я отшвырнула в сторону испачканную салфетку и вытянула следующую, чистую. — Вижу, тебе уже лучше? Но все-таки тебе нужен врач. Тут рядом моя машина, давай я отвезу тебя в травмопункт? — Я никуда не поеду, — буркнул парень мрачно. — Спасибо тебе за помощь, конечно… Прозвучало это как «а теперь пошла отсюда, навязчивая девица!». Я пожала плечами. Сама не знаю, почему меня так проняло: парень был вполне дееспособным, мог соображать, разговаривать и двигаться, и если бы я сейчас ушла по своим делам, никто меня бы не осудил. Но я почему-то не хотела уходить. Мне было до судорог в горле жаль этого избитого мальчишку с детской макушкой и несчастными глазами. А еще интуиция подсказывала мне, что у парня большие, очень большие проблемы. Считайте, что во мне бушевал материнский инстинкт. — Знаешь, я думаю, тебе сейчас не повредит чашка кофе и стакан воды. А еще у бармена есть лед — самое то, что нужно, иначе завтра ты просто не узнаешь себя в зеркале. И я буду так добра и великодушна, что помогу тебе доковылять до кафе. Он на мгновение задумался, смерив меня оценивающим взглядом, словно просчитывая, не исходит ли от этого предложения какая-нибудь опасность. Ничего опасного, кажется, не усмотрел и слегка успокоился. — Что ж, кофе я бы выпил. Спасибо за приглашение, — и он растянул опухшие губы в слабом подобии улыбки.