Сейчас — система «Эшелон» отследила звонок и вывела на сервер АНБ, которое располагало одним из самых на данный момент мощных компьютеров в мире. Менее чем через полчаса (что все равно было много) — данные о звонке, точнее — о звонках — были в посольстве США. — Два звонка, один продолжительностью 3.01, другой — 2.1, оба собеседника говорят на испанском, местный диалект. Разговор конфликтный. Запускать? — Давайте… Два разговора, перехваченные «Эшелоном», — проскочили быстро. Чикофф слушал — как и все американцы, он владел испанским достаточно, чтобы, по крайней мере, понимать собеседника. — Собеседников установили? — Один — Васкез. Профиль более девяноста процентов, да и телефон его. Второго сейчас устанавливаем. — Откуда он звонил? Тот, второй. — Сейчас… Урибия, — Где это? — Полуостров Гуахире. Шестьсот миль от нас. — Что там? — Провинция, глушь. Природный газ добывают. Там, в основном, индейцы, несмотря на то, что природа и море рядом — территория довольно бедная и запущенная… — Дайте изображение с камер. Сотрудник местной станции посмотрел на временного своего руководителя, стараясь скрыть недоумение и разочарование. Он был бразильцем, поступившим в Госдеп США, прошедшим короткие курсы подготовки для технического персонала и направленным в чужую страну в посольство. По специальной программе — после пяти лет работы на дядю Сэма, как и в армии — давали гражданство. Получив американское гражданство, он намерен был уволиться и присоединиться к сообществу программистов в Кремниевой долине… — Сэр, — отчетливо сказал он, — там нет камер. Подмосковье, Россия. 17 августа 2019 года. Утром полковник Галеев расстелил коврик, в интернете настроился на Мекку, начал совершать намаз. «Аузу била мина-шайтан-и-раджим. Да спасет меня Аллах от козней шайтана». Двойная игра, ставшая вдруг даже тройной — злила и раздражала его, он чувствовал себя нечистым — но что делать. … В своей квартирке собирался Конради. Он распечатал пакет с новенькой, взятой с посольства одеждой — там точно не будет маячков. Принял душ, почистил зубы. Посмотрел на себя в зеркало… Ему не понравилось то, что он там увидел, и не нравилось давно. Другой рожи у меня для вас нет. Телефон он оставит его дома — блимкал, принимая сообщения, в числе которых были кодированные. Он просмотрел их, потом по привычке зашел в почтовый ящик — пришла пресса. В Лондоне он по привычке покупал бумажные или традиционные газеты, в Москве, по понятным причинам, это было невозможно, и он перешел на электронные. Газета для англичанина так же важна, как и клуб. Демократия в Великобритании формировалась еще и благодаря обычаю отправлять письма в газеты. Глаза привычно натолкнулись: — «Очередные санкции в отношении России», «Новые данные по делу Скрипалей». «Возможно новое слушание в Парламенте». Конради был профессионалом и относился к санкционной практике и в целом к британской политике в отношении России глубоко скептически. Он не раз сообщал в центр, что санкции не только ничего не дают, но и способствуют озлоблению населения. В России практически нет прозападных политиков, хотя бы и потому, что им нечего предложить избирателям. Запад не протягивает руки. Если вводятся санкции, должна быть и стратегия их отмены, причем выполнимая, иначе в санкциях нет смысла. По его же взгляду из Москвы — взгляду англичанина — санкции вводились только для того чтобы показать — мы не такие, как вы, и мы ненавидим вас за то, что вы такие, какие есть. Это неверная политика. Вдвойне опасная в отношении ядерной державы. Но даже без ядерного оружия — она тупиковая, потому что предполагает, что русские должны измениться. А этого не случится. Господи, они потратили столько денег, времени, жизней чтобы изменить Ирак, а он, если и изменился, то не в лучшую сторону. Неужели это ничему нас не научило, а? Особенно опасными он считал надежды на русскую молодежь. Он не раз отправлял в лондонский центр тревожные донесения. Насчет их лидера… он проходил как «Мистер Н.» в отчетах. Он слышал его политическую дискуссию — и пришел к выводу, что он, в сущности, ничем не отличается от действующего президента и от длинного ряда других правителей России. Он говорит о свободе — но он не понимает смысла этого слова. Мистер Н. считал, что прав только он и его сторонники, а другие неправы, и живут неправильно. И он, как и большевики, считал, что тем, кто живет неправильно — надо начать жить правильно — или не жить вовсе. Чем жить неправильно, лучше не жить вовсе — размышления русских нигилистов и исламских боевиков. Он это прямо не говорил, но в выступлении это чувствовалось. И он — русский националист, причем из довольно радикальных. Человек, вооруженный идеей. А остальная русская молодежь… Кто-то ищет спасения в прошлом, мечтает о восстановлении СССР. Он сообщал и об опасной популярности в стране Джо Сталина, зловещего диктатора времен Второй мировой, отправившего полстраны в ГУЛАГ. Постоянная, не прекращающаяся дискуссия о Второй мировой — при том, что русские в ней победили! То, что в СССР было семь лидеров и русские выбрали самого худшего, жестокого и опасного из них (не Ленина даже!) — говорило о многом. Ленин хотя бы был оригинальным политическим мыслителем. Сталин — просто кровавым террористом на русском троне. И лечить это санкциями? Но его не слушали. Просто не хотели слушать. Блямк… — чайник вскипел. Чай он тоже вынужден был пить из пакетика — но хотя бы настоящий британский. Привезенный оттуда, из Лондона, который в его нынешнем виде он ненавидел, но вынужден был мириться. Он в который раз уже подумал, что после того как оставит службу — он уедет. Как и многие уезжают. Не просто так многие горько шутят: настоящий Лондон сейчас находится в Аделаиде. Черт бы всё побрал… Подтянув сумку, в которой он привычно таскал с собой проспекты новой лондонской застройки, он в который раз уже подумал: какого, б…, черта? Что мы творим и во имя чего? Мы говорим о том, что русские — подонки, и одновременно, поощряем их быть подонками… … Собирался и подполковник Сашко. Его привезли из СИЗО и сейчас он переодевался в кабинете у одного из заместителей начальников УФСБ по г. Москве и Московской области. Никакой техники ему не дали, — потому что ему даже не сказали, что их собираются брать. Впрочем, не знал он и того, что Инстанция — так частенько называли верха еще со времен Сталина — решила простить его подлость и вороватость и выставить его героем, сорвавшим операцию британской разведки. Вчера к нему в Лефортово пришли «люди правды» и он под диктовку написал заявление на имя министра обороны о попытке вербовочного подхода. Тут же, не оформляя никаких документов, его забрали из Лефортово, ночь он перекантовался на раскладушке в здании Московского управления — и теперь должен был ехать и отрабатывать свободу. Курирующий его старший опер из контрразаведки, подполковник ФСБ, ругаясь вполголоса надел под куртку легкий бронежилет (положено по инструкции) и теперь негромким голосом давал указания. — … не нервничайте, ведите себя естественно, но и не перебарщивайте. Как солдат в кремлевском карауле стоять не надо. Ни на что сразу не соглашайтесь, по деньгам торгуйтесь. Сразу выясните, могут ли они потом вас принять в Англии, что будет со счетами, как насчет гражданства для вас и вашей семьи. Требуйте гарантий. Подполковник осмотрел Сашко, подошел, протянул платок. — Лицо вытрите. Но в принципе то, что вы нервничаете, это нормально — все в такой ситуации нервничали бы. Не перебарщивайте. Помните о своих интересах и торгуйтесь. Кто-то сунулся в кабинет. — Игорь Сергеевич, Альфа подъехала. Вы скоро? — Идем, пять минут… Сашко посмотрел на куратора: — А меня точно помилуют?.. Подполковник посмотрел на него внимательно: — Да кому ты нужен… — грубовато сказал он. — Отработаешь нормально и выйдешь. А про себя подумал — что за люди, а? Ворует, жрет в три глотки, с…а, а глаза как у собаки, в квартире нагадившей. «А меня точно помилуют?» И это, б…, подполковник вооруженных сил, не гражданский ворюга даже. Откуда его вообще такого взяли? А ведь кто-то продвигал, звания присваивал. Трусло. А как война? Хапнем мы г…а большой ложкой с такими подполковниками. Не то, что раньше люди были. Постышева смертным боем били, он так ни в чем и не признался. Генерал Павел Мешик, когда его и других членов группы Берии повели на расстрел, и кто-то стал жизнь выпрашивать, в ногах валялся, крикнул: «Говно, не позорься!» И запел «Интернационал». Да, были люди в свое время. А теперь не люди… слякоть какая-то. Тьфу! … Встретиться договорились в дальнем Подмосковье, на самой границе Московской области, в чудом сохранившемся, еще не изуродованном стройками уголке. Здесь что-то было с землей, какие-то проблемы — и потому здесь не строили, дорога вела к каким-то заброшенным коровникам, а на полпути — при Горбачеве выстроили ангар для сельхозмеханизации, да бросили. Ангар давно растащили на металл, но площадка осталась, очень удобная. Координаты для встречи — всем участникам скинули по СМС, сейчас у каждого в телефоне навигатор, найти не проблема. Конради подъехал на место, — в его машине был и Галеев, — когда их контрагент был на месте. Пока все выглядело нормально… нервно переминающийся с ноги на ногу у огромного джипа молодой, совершенно гражданского вида мужик в плаще из дорогого бутика, который даже с учетом всех московских надбавок стоит его месячную зарплату. Наверное, сразу будет просить гражданство. Специалист по машинному доению (бюджета), которых здесь расплодилось, как саранчи. Взятками его было не удивить, он начинал в Киеве, понавидался всякого. Но тут ситуация была иная. Если украинские чиновники грабили и так нищее население, вымогая взятки на каждом шагу, то тут — сильное государство наполняло бюджет, после чего всё это стадо свиней бросалось к кормушке. Начиная с определенного уровня монетизировались все без исключения должности, каждый имел право на какой-то кусок. Вот этот… Есть у него хотя бы минимальный патриотизм, гордость за свою страну и армию в которой он служит? Не-ту. У него одно в голове — нахапать и бежать… Конради остановил машину. Вышли. Подполковник пошел к ним, точнее даже побежал, Конради тоже ускорил шаг, чтобы не говорить у своей машины. — Здравствуйте. А вы… — Давайте пока без представлений. — Вы привезли? Конради кивнул. Полковник Галеев достал из машины несколько пластиковых кейсов, открыл один. Там был серого цвета прицел с креплениями, куча документов. — Термооптика. Американское производство, новая. К экспорту запрещена. — А на танки можете? — Это сложнее. В магазине не продают. Но матрицы можно и закупить — а остальное насколько я знаю, вы и сами можете. — Сколько? — Эти по сорок. Это была чуть ли не десятикратная наценка, но русский кивнул. — Хорошо. Интересно, за сколько же они своим это впарят, а? Если сейчас — десять цен… А вот полковнику Галееву было не по себе, он был весь на нервах. Пусть он и был — стипендиатом и выпускником американской штабной академии, военным атташе своей страны в столице сверхдержавы — но он все равно был сыном степей и сыном своего народа, верящим в предчувствия и в древние приметы. Ночью он увидел плохой сон, точно такой же он видел перед смертью отца, а встав на намаз — его прервали звонком, и пришлось идти отвечать, а потом вставать и делать заново. И потому он, одетый несколько теплее чем надо по погоде — положил в карман пистолет, полученный в алкомаркете — и то и дело озирался по сторонам.