Он задрал ногу, и та зависла прямо над моим лицом. Я увидел грязную подошву его ботинка и представил, как та сминает мой череп. Я не сумел сдержать стона, и он зашелся от хохота. – Ах, ладно, вас и так уже хорошо отделали. – Он кивнул своим людям. – Унесите его. Двое подхватили меня – мое тело повисло, как у тряпичной куклы, – а сзади подошел третий и завязал мне глаза. Последним, что я увидел, была издевательская ухмылка Шефа, и когда он заговорил, голос его прозвучал на октаву ниже: – Не добивайте его пока, ребята. Потешим взор ее величества. ДНЕВНИК – 1848 Выдержки из разных записей. Рамсгит. Среда – 12 января. Сегодня я ходил по комнате (слава богу) один час и 18 минут. [Август, дата неразборчиво.] Увы и ах, я хожу только по своей комнате. […] Увы, я ходил по комнате всего 6 минут. [Последняя запись.] 44 До чего странной была та поездка. Совершенно бесцеремонно меня впихнули в шаткую повозку, кто-то все это время прижимал дуло револьвера к моему виску. Я просидел там несколько часов, надеясь услышать голос Макгрея, но тщетно. Я начал опасаться, что он дал им слишком яростный отпор. Колеса повозки грохотали, глаза слипались, каждая косточка в теле ныла, и вскоре я задремал. Мне снова и снова снилась королевская гильотина, блестящее лезвие, которое все быстрее летит вниз, однако почему-то так и не долетает до моей шеи, словно настроенное только продлевать мою агонию. Я проснулся, лишь когда повозка остановилась и кто-то, вероятно сельский врач, запрыгнул внутрь, чтобы сменить шину мне на запястье. Я пробормотал «спасибо», и в руку мне вложили большой ломоть хлеба. Я жадно съел его, пусть тот и был черствым, и мне сунули кружку разбавленного эля. После этого нехитрого перекуса повозка двинулась дальше, и я снова потерял счет времени. В какой-то момент под повязку на глазах просочился солнечный свет, но понять, который час, я по-прежнему не мог. Похоже, следующая наша остановка случилась, когда уже успело стемнеть, и я услышал рев паровоза. Меня втолкнули в поезд и, судя по размаху движений, усадили в маленькое купе. И снова кто-то уселся возле меня и на протяжении всего пути прижимал дуло к моему виску. И снова я задремал. Когда поезд остановился, я даже не проснулся. Меня растолкали и повели в очередной экипаж. – Где мой коллега? – спросил я, когда меня выводили из поезда. Никто не ответил. Я принюхался к ледяному воздуху и, как мне показалось, уловил дух моря. Меня посадили в очередную коляску, но эта поездка вышла короткой. Меня повели вниз по каким-то мокрым ступеням. Я услышал, как провернулся ключ, затем меня пихнули, чтобы я поднялся на несколько ступеней вверх, и тут с глаз моих наконец-то сняли повязку. Снова ощутив кожей прохладу, я поморгал и осмотрелся. Я был в каком-то подвале, старые каменные стены покрывали пятна селитры, воздух был спертым, затхлым. Здесь была койка вроде тех, что я видел в тюрьмах, но постельное белье оказалось безупречно чистым, и на нем высилась аккуратно сложенная стопка чистой одежды. Возле койки нашлись кувшин с теплой водой и таз, а рядом – мыло и полотенца. Ближе ко мне стояли мягкий стул и маленький столик, на котором в свете одинокой свечи меня ждал довольно богатый ужин: хлеб, фрукты, сладости и сыр, а также графин кларета и большая кружка воды. – Последний ужин? – пробормотал я и обернулся, но тот, кто привел меня, уже запирал дверь с другой стороны. Я не успел увидеть его лица. Я тяжело вздохнул и со стоицизмом узника, осужденного на смерть, привел себя в надлежащий вид, сел за стол и налил себе кларету. Хотя бы кормили здесь сносно. Я мог бы исписать сотни страниц мыслями, что занимали меня той бессонной ночью, всеми теми страхами и сомнениями. Я думал о том, что можно было бы сделать иначе; думал обо всех тех моментах, когда мне представлялись шансы сбежать, но я их упустил; думал о поступках, которых ни за что не совершил бы, зная то, что знал теперь. И каждая вереница подобных мыслей заканчивалась одним и тем же: «Ну и? Сейчас-то уже ничего не поделать…» Утром – по крайней мере, я счел это утром – в замке заскрежетал ключ. Дверь открылась, и вошли двое, один держал подсвечник и повязку для глаз. Вторым оказался Боб – вооруженный, он укоризненно смотрел на меня. Что было неудивительно: голова его была забинтована, на правой стороне лица виднелись алые волдыри – следы ожога кислотой, которые он, скорее всего, получил во время схватки с ведьмами. Похоже, я еще легко отделался. – Он завяжет вам глаза, – безучастно произнес Боб. – Ведите себя хорошо, и мы вас не тронем. Мне показалось довольно странным, что за мной пришел он, а не Шеф, но я решил не приставать с вопросами. Если за этим действительно что-то крылось, то дело было неладно. – И вам доброго утра, джентльмены, – вместо этого приветствовал их я, когда тип помоложе набросил мне на глаза повязку. – Могу я узнать, куда вы меня поведете? – Не ваше дело, – отрезал Боб. – Действительно. Вот я глупец. Меня повели вверх по каменным ступеням, и после этого мы оказались на морозе. Еще одна поездка в экипаже, во время которой я унюхал прохладный соленый воздух и услышал почти умиротворяющие крики чаек. Через некоторое время экипаж остановился, а за ним – еще один. Оттуда доносились звуки возни и глухое рычание – в нем, несомненно, привезли Девятипалого, вероятно, связанного, в наручниках и с кляпом во рту. Меня заставили выйти из экипажа, и мы зашагали вперед. Вскоре я понял, что иду по настилу под уклоном – древесина трещала, а в нескольких футах под ней мягко шуршали волны. Меня вели на корабль – или по доске, чтобы сбросить в холодное море? – Осторожно, ступенька, – сказал молодой тип, придержавший меня, пока я осторожно нащупывал ногой пол. Это была палуба корабля. Судя по запаху, рыболовецкого баркаса. До меня снова донеслось приглушенное фырканье Макгрея. – У моего коллеги тяжелый случай морской болезни, – сказал я, подняв лицо. – Вам стоит дать ему лауданум. – Никто не ответил, и я усмехнулся: – Иначе сами пожалеете. Меня завели в каюту, пропахшую лежалыми крабами, и усадили на жесткую деревянную скамью. Ждать пришлось невыносимо долго, но в итоге судно все-таки отчалило. Наконец я начал догадываться, куда нас везут. Подозрения мои подтвердились примерно час спустя, когда меня потянули за локоть и я услышал голос Шефа: – Пойдемте, мистер Фрей. Пришло время для встречи с ее величеством. Он снова вывел меня на палубу, на улице было лишь немногим теплее вчерашнего. Я ощутил на коже солнечное тепло, и несколько золотистых лучей даже проникли под повязку. В этот момент, к моему удивлению, Шеф снял ее. Я даже пошатнулся, когда моему взору внезапно открылся вид на расстилавшиеся впереди просторы неспокойного моря. Волны бились в нос маленького ржавого баркаса – белые барашки под тусклым небом. Последнее, насколько хватало глаз, было затянуто серыми облаками, чуть золотившимися в слабых лучах закатного солнца. Меньше чем в миле от нас, высокие и величавые, вздымались Иглы острова Уайт[22]. Их вид – пирамиды зазубренного белого камня, безжалостно избиваемые морем, – скорее наводил на мысли о зубах, а не об иглах. Над ними кружили морские птицы, отчего размеры скал казались еще более грандиозными. За их сияющими контурами вставала махина самого острова, с утесами настолько острыми, словно их только что отсекли гигантским ножом. Налетел порыв ледяного ветра, и когда я поежился, кто-то протянул мне толстое пальто. Я плотно закутался в него, и от лацканов, отороченных черным мехом, мне сразу же стало теплее. – Не подумайте, что мы размякли, – произнес Шеф у меня за спиной. – Лорд Солсбери велел мне позаботиться о том, чтобы вы прилично выглядели. Я ухмыльнулся. Мир, в котором даже самым презренным рекрутам надлежало иметь подобающий вид при встрече с монархом, был мне по душе. – Лорд Солсбери, – пробурчал я себе под нос, дивясь, до чего опрятно выглядел сам Шеф. Так вот где он пропадал: отчитывался премьер-министру о нашей поимке. И, разумеется, доложить об этом он решил лично – дабы услышать похвалу с глазу на глаз и пожать все возможные плоды своего успеха. Его торжествующей улыбки сполна хватило для того, чтобы я представил эту сцену. – Забавное совпадение, правда? – сказал он, подступив ко мне чуть ближе. – В прошлый раз, когда я говорил, что мне не терпится избавиться от вас и вашего коллеги, мы тоже были в море. Помните? Я поморщился от его зловонного дыхания, но не стал утруждаться выдумкой остроумного ответа. Этот человек не заслуживал моих усилий. Вместо этого я огляделся. На палубе стояли четверо вооруженных мужчин, все в черных зимних пальто. Макгрея по-прежнему не было видно, так что любоваться островом мне пришлось в одиночку. Меня удивляло собственное присутствие духа. Вот он я – стою на носу парового баркаса, под дулом револьвера плыву на встречу с королевой, после которой, вероятнее всего, буду казнен. Все это казалось ненастоящим. Абсолютно все. Я словно обратился в отстраненного свидетеля чьей-то участи, и белое величественное побережье впереди лишь усиливало это ощущение. Баркас обошел остров с севера, а берега Англии – серые, туманные и зловещие – все это время виднелись слева. Впереди показалась главная островная гавань: залив, рассекающий землю надвое, пара судов, которые плыли навстречу друг другу, извергая темный дым из труб. В гавань мы не зашли и продолжили путь на восток и затем на юг, огибая сушу, а весьма короткий день тем временем уже подходил к концу. От острова на море пролегли очень длинные тени. Мы добрались до отмели, полагаю, песчаной – тем вечером она была полностью укрыта снегом. В северной ее части виднелись два пирса. Один – длинный и узкий, другой – короче, но более широкий, на темных кнехтах его белели шапки снега. Баркас шел ко второму пирсу, где нас уже дожидались несколько черных фигур. Одна из них, потолще и пониже, несомненно, принадлежала лорду Солсбери. Наше судно причалило к пирсу, и пока матросы закрепляли швартовы и спускали сходни, мы с премьер-министром обменялись крайне изумленными взглядами. Я возвышался над ним на добрый фут и хоть и недолго, но имел возможность посмотреть на его кустистую бороду свысока. Он жевал толстую сигару – я видел его зубы. Мясистый нос его покраснел от холода, а мешки под глазами набрякли как никогда. Я, вероятно, выглядел и того хуже. – Спускайтесь, – приказал Шеф, как только сбросили сходни. Я подчинился и сошел на берег со всей горделивостью, на какую был способен.