– Да. Там запрещено любое освещение. И свечи, и масляные лампы, и… – В сраной библиотеке запрещено освещение? – Там тысячи легковоспламеняющихся книг, деревянные балки и полы, которые рассохлись за сотни лет. Кто-то подсчитал, что в случае пожара это место выгорит дотла меньше чем за полчаса. – Погоди, Перси, но мы-то возьмем с собой свечи, правда? – О, разумеется. Макгрей медленно подался вперед, взял стакан и с сомнением посмотрел на меня. – В таком случае держать их буду я, – сказал он. – На твои руки-крюки нет надежды, даже когда обе здоровы. Я не успел возмутиться, ибо со стороны входа донесся гвалт. Пятеро юных студентов Оксфорда, все лощеного вида и заметно навеселе от бренди, ввалились внутрь, а за ними вошли их утомленные слуги, которые волокли гору чемоданов и дорожных сундуков. Дикий гогот юнцов прервал историю о привидениях, которую рассказывал у камина какой-то старик, грязь с их ботинок разлетелась по полу, а их внушительных размеров грейхаунд, столь же надменного вида, как и его владельцы, прямым ходом отправился к лучшему месту возле огня. Хозяин гостиницы засуетился вокруг них – те уже расселись за столом и принялись кидаться друг в друга булочками. – Ты был таким же, как эти черти? – спросил Макгрей, сморщив нос так, будто кто-то окунул его лицом в выгребную яму. Я покачал головой, отказываясь верить, что когда-то и сам был столь же ребячлив. И тут меня осенило. – Нам нужна другая одежда, – пробормотал я. – Что? – удивился Макгрей. – Для Оксфорда у нас слишком экстравагантный вид, – сказал я, бросив взгляд на татуированную голову Харриса. – Даже если мы всего одну ночь там пробудем. Нам стоит подумать о… Слова мои потонули в оглушительном взрыве смеха. Обернувшись, мы увидели, что юный слуга растянулся на полу, рухнув прямо на груду чемоданов. Один из студентов подставил ему подножку, и теперь этот надменный говнюк в белом костюмчике кидался в бедолагу хлебными крошками. Макгрей неприязненно сощурился. – Угу, – сказал он. – Нам нужно слиться с пейзажем. Подкупить хозяина гостиницы и рассерженного парнишку-слугу (который приходился тому сыном) оказалось нетрудно. Они позволили нам порыться в сундуках тех студентов, и мы с Макгреем обзавелись достаточным количеством чистой одежды. Хозяин также продал нам огромные кусачки для металла, которые его сын притащил с конюшни (интересно, для чего они их использовали?..). Следующим утром – я наконец-то выспался и побрился – мы были готовы отправляться на дело. Макгрей в темно-сером костюме, который почти чудом пришелся ему впору, выглядел почти как приличный человек. Почти. Он заметил мой оценивающий взгляд, когда мы шли к коляске. – Ну чего? – спросил он. – Даже без отросшей щетины и тартана ты выглядишь недостаточно степенно для Оксфорда. Если кто-то спросит, скажем, что ты мой лакей. – Ну уж нетушки! – А твой говор – боже! Лучше вообще помалкивай. Мы всегда можем сослаться на то, что ты немой или умственно отсталый. Макгрей открыл рот, чтобы возмутиться, но… – Дерьмо, терпеть не могу, когда ты прав. – Тут он заметил Харриса, который подтягивал упряжь. Макгрей остановил меня: – А что будем делать с этим голиафом? Я уставился на того – он как раз взобрался на козлы: высокий здоровяк, невежественный и действительно немой. В сказку об одном немом слуге еще могли поверить, но о двух… – Такое не замаскируешь, – сказал я. – Он может высадить нас примерно за милю от библиотеки и подойти к нам своим ходом с другой стороны. – Мне не хотелось бы упускать его из виду, – шепнул Макгрей с гримасой недоверия на лице. – После того как он обратился против нас в Йорке… – Знаю, – пробормотал я, – но сейчас нам придется ему довериться. Другого выбора нет. Сказав это, я понял, до чего же безвыходным было наше положение: впереди ждала очередная навязанная нам безумная вылазка. Я покачал головой и залез в коляску, сердце мое сжалось в комок. Сорока, метавшаяся в клетке, похоже, разделяла мою тревогу. В Оксфорд нам предстояло прибыть к вечеру, уже после заката. Один из самых коротких дней в году совпал с новолунием и пасмурной погодой. Я решил не заводить об этом речь, дабы Макгрей не заявил, что все это дурные знаки. ДНЕВНИК – 1846 22 января. Я соглашаюсь на Лечение у доктора Сеймура из дома № 13 на углу Чарльз-стрит и Беркли-сквер – Он навещает меня, читает эту книгу – Он выражает Мнение, что у меня нет Болезней органов – что он не видит причины, по которой я не мог бы поправиться, – далее, он говорит, что видел Случаи и похуже… 13 июня. Доктор Сеймур принимает решение наложить Компресс на всю длину Позвоночника и поясничную Область. Он прописывает следующую Примочку: R Iodidi Hydrageri 3i Adipis preparatae 3i[21]. Я применяю ее, и спустя несколько нанесений она вызывает весьма неприятное ощущение Зуда и Раздражения Кожи там, где ее втерли. 3 июля. Девять дней с тех пор, как мазь начали втирать мне в спину – и появились ОЧЕНЬ НЕПРИЯТНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ, – симптомы ничуть не ослабли. Рамсгит – 22 сентября. Вскоре после завтрака я испытал величайшую Боль в Мочевом пузыре – Вчера я был вынужден принять один из Успокаивающих Отваров доктора Сеймура, дабы снять Эффект Шпанской мушки… 39 Город казался горсткой золотых огоньков на черном фоне, ветер доносил до нас отзвук церковных колоколов. Харрис забрал на юго-запад, огибая город со стороны реки Темзы. Как я и велел, он остановился на границе с Крайст-Черч-Медоу – огромным лугом, который в тот момент был темным, словно вход в пещеру. Идеальное место для того, чтобы проникнуть в город незамеченными. Девятипалый подобрал с пола кусачки и заткнул их себе за пояс сзади. – Я думал, что действовать ими будет Харрис, – прошептал я. – Лучше сами возьмем, – сказал он. – Мало ли какая у него случится… заминка. Он проверил, полностью ли заряжены наши револьверы, один вручил мне, а затем ощупал свой нагрудный карман, в котором хранил запасные пули. Я спрятал оружие в кобуру, надеясь, что нужды воспользоваться им не возникнет. Сорока успела уснуть и не забеспокоилась, даже когда Макгрей поднял клетку, чтобы достать из-под нее книгу. – Вряд ли мы кого-то встретим, – сказал я, сунув в карман три свечи и коробок спичек, который мы прихватили в гостинице, – но если такое случится, просто помни… – Да-да, я слабоумный и немой. Я глубоко вдохнул, собрался с силами и открыл дверь. Мы вышли из коляски, и я направился к Харрису. – Поезжай на север и сверни на Пемброк-стрит. Правь вперед, пока не увидишь церковь. За ней есть маленькое кладбище – весьма укромное место; никто не заметит коляску, если ты оставишь ее у южной ограды. На то, чтобы доехать туда, а потом добраться до места встречи пешком, у тебя уйдет примерно столько же времени, сколько у нас – чтобы добраться до библиотеки этим путем. Если нас к тому моменту не будет, сверни в темный переулок – Брейзноуз-лейн. Подожди нас там. Он коротко кивнул, но взгляд у него блуждал, поэтому я не был уверен, хорошо ли он понял мои указания. Я снова подошел к Макгрею. Тот кивнул Харрису, и мы, развернувшись, тихо зашагали в глубину темного парка. И так все началось. Я плотнее завернулся в пальто, чувствуя, как холод проникает под одежду. Самого снега мы не видели, но шли, утопая в нем футов на пять, и через некоторое время пальцы у меня на ногах онемели. Вдалеке, сотнях в двух ярдов, показался ряд фонарей – я узнал за ними серые стены Мертон-колледжа. Эти старые, изъеденные временем камни напомнили мне городские стены Йорка, только уменьшенную их версию. За ними вздымались старинные здания колледжей – свет горел лишь в десятке узких окон, но этого оказалось достаточно, чтобы мы различили покатые крыши и высокие дымовые трубы. – Этот променад называется «Дорога мертвеца», – шепнул я, когда мы были уже близко. – Весьма подходящее название. – Там есть маленькие ворота, – сказал Макгрей и показал в угол стены слева от нас. Я проследил за его жестом – это оказались хлипкие кованые ворота с тяжелой цепью. Позади них виднелись затемненные сады колледжа. Там не было ни души. – Нам лучше избегать открытых мест, – прошептал я, но Макгрей уже потянулся за кусачками. – Макгрей, нет, давай лучше… Тут мы что-то услышали. Звук походил на тихие шаги, заглушаемые снегом. И на шуршание одежды. Мы повертели головами, пытаясь разобрать хоть что-то, но луга заливала непроглядная тьма – казалось, что мы стоим на краю черной бездны.